Валентин Пикуль - Нечистая сила
Курлов ведь ясно сказал, что я пригожусь. А если так, так на что я вам сдался… беззубый-то?
Повесив трубку, Манасевич-Мануйлов сказал:
– Какого ты черта сюда вперся?
От такого приема Распутин малость потускнел. Вежливо, даже сняв шапку, он проговорил:
– Распутиным будем… Новых – по пашпарту.
– Ааа, куманек… явился. Мое почтеньице! Распутин был готов драться, но вид наглого журналиста смутил его, и Гриша как-то вяло, извинительно бормотал:
– Пишут тут обо мне всяко… нехорошо пишут.
– Ну, пишут… так что? Тоже писать захотелось?
– Оно не про то. Я вот и говорю, что ежели писать, так ты пиши… оно понятно! Но ежели ты жук, так ты мне прямо и скажи: я, мол, жук, и тогда я тебя пойму… Кто не без греха?
Манасевич набулькал себе воды из пыльного графина, попивал малюсенькими глотками, смакуя, будто ликер. Сказал:
– Значит, как я понял, ты мною недоволен? Признаться, я тоже не всегда доволен собою. Можно бы писать и лучше. Но ты, приятель, ошибся, надеясь в Эртелевом переулке встретить Пушкина!
– Нельзя обижать хороших человеков! – выпалил Гришка…
Вслед за этим произошло нечто феерическое. Ванечка каким-то полицейским приемом обернул Распутина к себе спиною. Гришка ощутил страшный удар по затылку, отчего согнулся и упал на четвереньки. При этом лоб его упирался в нижнюю филенку дверей. Последовал завершающий удар ногой под копчик, двери сами собой растворились, и старец птичкой выпорхнул из кабинета.
– Не мешай людям на хлеб зарабатывать, – сказал Ванечка, отряхивая прах и пепел Распутина со своих шулерских дланей. Удивительно громко стуча сапогами, Гришка мчался вниз по лестницам редакции, а из кабинетов высовывались потревоженные сотрудники Борьки Суворина, спрашивая о причине шума. Манасевич-Мануйлов не сказал им, что ему нанес визит сам Распутин.
– Да так… Приходил один читатель, удрученный не правдами жизни. Ну, я и показал ему, что аптека находится за углом направо…
Распутин (бледнее обычного, весь дергаясь) спустился в подвал пивнухи, где расселся Сазонов, заказавший дюжину пива.
– Ну как? – спросил. – Повидал Маску?
– Дык што? Само собой… малость поболтали.
– О чем же?
– Как сказать? О разном… больше о жисти.
– Манасевич хороший парень, правда?
– С ним жить можно, – поникнул Распутин над кружкою пива и потянул к себе с тарелки рака.
– Ну вот! – обрадовался Сазонов. – Я знал, что вы друг дружку понравитесь. Что ни говори, а два сапога – пара! Распутин долго чистил рака, потом признался:
– А все-таки он большой нахал. Уважаю!
* * *Неожиданно для Сазонова Распутин впал в глухую депрессию, будто алкоголик после страшного перепоя, сидел на постели и днем и ночью, нечесан, немыт, в одном исподнем, мычал непонятно:
– Ммм, бяда… пропал я, бедненькой!
– Ефимыч, да ответь толком – что с тобой? Активное «изгнание бесов» в Царицыне не прошло даром. Случилось невероятное: Распутин стал импотентом… Он плакал:
– Хосподи, на што ж я жить буду теперича?
Утром его потревожил телефонный звонок:
– Григорий Ефимович, с вами говорит доктор Бадмаев… знаете такого?
Я слышал, что у вас, мой дорогой, случилась маленькая мужская неприятность… Это чепуха! Навестите меня…
11. И ДАЖЕ БЕТОННЫЕ ТРУБЫ
Прощай, моя Одесса, Веселый Карантин, Нас завтра угоняют На остров Сахалин!
– Мне это надоело, – сказал генерал Курлов, выпивая при этом стопку анисовой, чистой, как слеза младенца. – Стоит мне вынырнуть, как меня снова топят. Уж как хорошо начал губернаторство в Минске, а тут… Демонстрация. Я скомандовал: залп! – и газеты подняли такой жидовский шухер, будто воскрес Малюта Скуратов… А сейчас, – продолжал Курлов, закусывая водку китайским яблочком, – Столыпин, этот истинный держиморда, призывает Степку Белецкого, у которого вместо носа – канцелярская кнопка… Зачем? Это ясно – чтобы Степана на мое место сажать…
Курлов имел очень внимательного слушателя сейчас – тибетского Джамсарана Бадмаева; закутанный до пяток в бледно-голубой балахон, он сидел на корточках перед низенькой монгольской жаровней, бросая на нее индийские благовония.
– Кто такой Степан Белецкий? – спросил тихонько.
– Дурак! – отвечал Курлов громчайше. – Сейчас на Самаре – вице-губернаторствует. Вместе со Столыпиным служил… в Гродно, кажется.
Столбовому боярину Пьеру эсеры лапу прострелили, а Степана, как выходца из народных низов, в навоз обмакнули. Вахлак он… в Жмеринке б ему на базаре солеными огурцами торговать!
– Сейчас придет Распутин, – сообщил Бадмаев.
– Нельзя ли мне по душам с ним поговорить? Говорят, мужик с мозгами.
Если с ним не собачиться, так он…
– Не надо, – перебил Бадмаев. – Вы, Павел Григорьич, в мундире генерала, а Григорий Ефимыч после того, как его профессор Вельяминов отколошматил, генералов пугается.
– Так я могу мундир скинуть, – предложил Курлов.
– А штаны с лампасами?
Курлов был настроен воинственно:
– Черт меня возьми, но можно и штаны скинуть!
– Как же я вас без штанов представлю?
– Как своего старого пациента… Зазвонил телефон. Бадмаев снял трубку:
– Доктора Бадмаева? Простите, вы ошиблись номером… Здесь не лечебница – здесь контора по продаже бетонных труб! – Только повесил трубку, как раздался звонок с лестницы.
– Это он! – сказал Бадмаев, отодвигая ногой жаровню.
– Заболел? А что с ним стряслось?
– Переусердствовал, – отвечал Бадмаев. – Любить женщин в его летах надо по капельке в гомеопатических дозах…
* * *Никто не отрицает, что бетонные трубы государству необходимы. Никто не станет отвергать и значение тибетской медицины. Насчет бетонных труб я не знаю что сказать, ибо за двадцать пять лет работы в литературе трубами никогда серьезно не занимался, но о тибетской медицине скажу, что сейчас в нашей стране проводится большая научная расшифровка древних книг Тибета, дабы выявить в них секреты древнейшего врачебного искусства. Тибетская медицина признает лишь один метод лечения – высокогорными травами… Но при чем здесь Бадмаев?
Джамсаран Бадмаев, этот коварный азиат, имел прозвища Клоп, Сова, Гнилушка. Из бурятской глуши приехал в Петербург, где окончил университет, в котором и стал профессором монгольского языка. Александр III был его крестным отцом, Джамсаран в крещении получил имя – Петр Александрович. Из путешествий по Востоку он вывез вороха душистых трав, назначение которых аллопаты и гомеопаты не знали. Витте говорил, что Бадмаев вылечит любого человека, но при этом он обязательно впутает пациента в какую-либо аферу.
Тибетская медицина экзотично вошла в быт великосветского Петербурга, где нашлось немало ее адептов. Бадмаевскую фармакопею трудно учитывать, он варил лекарства всегда сам, названия для них (чтобы запутать ученых) брал с потолка, – по сути дела, он вел опасную торговлю возбуждающими наркотиками, которые называл романтично: тибетский эликсир хуши, порошок из нирвитти, бальзам ниенчена, эссенция черного лотоса, скорбные цветы царицы азока… Понимая, на чем легче всего разбогатеть, Бадмаев специализировал свою клинику на излечении сифилиса. Ослабевших аристократов он делал пылкими мужчинами, а страстных аристократок (по просьбе их мужей) превращал в холодных рыбок. Помимо клиники в городе, Бадмаев имел дачи-пансионаты и загадочные санатории, где изолировал больных от мира, а что там происходило
– об этом никто не знал, пациенты же санаториев лишь таинственно улыбались, когда их об этом спрашивали. За голубою тогой врача-кудесника скрывался изощренный политический интриган. Еще в конце XIХ века он настаивал, чтобы рельсы Великого сибирского пути пролегли не на Владивосток, а через Кяхту. Он досаждал министрам своими «мнениями» в плотно запечатанных пакетах, сочинял брошюры, писал рефераты о пассивности Китая, высчитывал, сколько Россия выпивает ведер молока и водки; Бадмаев – один из поджигателей войны с Японией. Шарлатан был глубоко уверен, что тайные пружины управления государством гораздо важнее, нежели холостящие приводные ремни, опутавшие Россию с ног до головы и работа которых видна каждому. Бадмаев нисколько не врал, когда сказал по телефону, что здесь, по Суворинскому проспекту, в доме ј 22, находится контора по продаже бетонных труб. В любой момент его клиника могла обернуться ателье парижских мод, а любая амбулатория становилась вертепом разврата, побывав в котором хоть единожды люди уже до гробовой доски молчали как убитые. Бадмаев умел связывать людей, не беря с них никаких клятв! Сила его заключалась в том, что все эти министры, их жены, сенаторы, их любовницы оставались перед ним… нагишом… Бадмаев хранил врачебные тайны, но всегда умел шантажировать пациентов знанием их тайн!
Сейчас Джамсарану Бадмаеву было шестьдесят лет.
