Наследство опального генерала - Лев Альтмарк
В свою берлогу я попал без приключений. В принципе, долго находиться в ней невозможно, но, когда нужно успокоиться и прийти в себя, ноги приводят меня сюда постоянно. Живу-то я не здесь, но именно здесь моё настоящее царство, в котором никто меня не побеспокоит, и доступ сюда имеет один лишь N. И он приходит каждый раз, едва каким-то шестым чувством почувствует, что мне необходимо его общество, словно между нами и в самом деле есть незримая мысленная связь. А может, и есть…
Пока он не явился, я решил немного полежать на своём грубом топчане, составленном из пластиковых ящиков из-под бутылок, принесённых от ближайшего магазина, и застеленных какой-то бесформенной ветошью, валявшейся здесь до меня.
Но я был перевозбуждён, и спать мне не хотелось, поэтому я принялся рассуждать, что же предпримет полиция, когда обнаружит сразу два свеженьких покойника. Такие размышления меня всегда радуют и бодрят.
Я даже представил себя на месте какого-нибудь крутого полицейского сыскаря, которому поручат расследовать новые убийства в придачу к старым. Это будет наверняка умный и опытный коп, за спиной у которого не одно раскрытое серьёзное преступление. Он, конечно, пропашет весь амфитеатр сантиметр за сантиметром, обнюхает, как ищейка, задушенного студентика, перелопатит его вещи и, конечно же, сразу наткнётся в кармане на обрывок шнура с тремя узелками. Но поначалу никакого особого внимания на него он не обратит, а только засунет его по стандартному протоколу в пластиковый пакет и отправит на экспертизу. А вот когда спустя некоторое время обнаружат убитого охранника, и в кармане его рубашки отыщется обрывок совершенно такого же капронового шнура, но только с четырьмя узелками, тут-то вся эта рать и задумается. А потом завертится, как чёрт на сковородке.
Конечно же, задачу с количеством узелков сыщики решат быстро, если, конечно, сообразят сопоставить убийства эфиопов и убийства студентика и охранника. При определённом навыке и складе ума это совсем несложно. Один и тот же капроновый шнур, который продаётся в любом хозяйственном магазине, и хозяйки применяют его в качестве бельевых верёвок, использовался мной во всех четырёх случаях. Я бы мог, конечно, запутать поиски, если бы использовал разные типы верёвок и узлов, но не захотел. Пускай ребята идут по следу, который я им предлагаю, и это мой подарок следствию, а уж позднее запутывать очередные следы и озадачивать следаков новыми ребусами у меня возможность представится ещё не раз.
Больше раздумывать на эту тему не хотелось, потому что всё равно никакие оригинальные мысли в голову не приходили, а к новым подвигам я сегодня больше не готов.
– Привет! – Это передо мной материализовался N.
Впервые он заговорил со мной, и я с интересом стал вслушиваться в его глуховатый, почти бесстрастный голос.
– Значит, ты, наконец, решился на это. – N уселся на ящик перед моей лежанкой и положил свои большие тяжёлые руки на импровизированный столик в изголовье. Потом его внимание привлёк моток шнура, от которого я каждый раз отрезал куски, когда выходил на улицу. – Вот какое у тебя, оказывается, основное орудие убийства…
– Чем оно тебе не нравится? – усмехнулся я и стал подниматься с лежанки, но неожиданно в висках стрельнуло такой острой болью, что меня даже покачнуло из стороны в сторону и бросило назад на спину. – Это лучше, чем носить нож в кармане.
– Опасаешься, что тебя могут с ножом на улице задержать?
– Ты прекрасно знаешь, что я ничего не опасаюсь.
– Знаю, – покачал головой N и отвернулся. – Ну, теперь ты собой доволен? Доказал всему миру, какой ты крутой?
Что ответить, я не знал. Как ему объяснить, что в затеянной мной опасной игре главными соперниками для меня были вовсе не полиция и даже не этот мир, на который всё время показываю пальцем, а я сам? Я – главный соперник себе, и воюю только с самим собой. За что воюю? Пока тоже не могу внятно объяснить. Но и догадываюсь, что никто мне сегодня не угрожает больше, чем я сам. Потому что полицию со всеми её хвалёными ищейками в принципе перехитрить не трудно, направить по ложному следу, искусно перевести стрелки на кого-то постороннего… а как обмануть самого себя? Как победить эту непрекращающуюся головную боль, которая не даёт усидеть на одном месте, и я забываю о ней лишь тогда, когда затягиваю на чужой шее этот проклятый капроновый шнур? А мир… Мир – только отражение того, что мы видим в себе и хотим видеть вокруг себя, не более того. Отражение, я бы сказал, моей головной боли. Без меня и этого мира не существовало бы…
– Самое тяжёлое и неблагодарное – это доказывать что-то самому себе, – бесцветным голосом выдал банальность N, и я почувствовал, что ему совершенно безразлично, слушаю я его или нет. – Тебе же только это и надо?
И как только он это проговорил, в воздухе сразу стало накапливаться какое-то странное потрескивающее искрами напряжение, от которого в горле у меня запершило, дыхание участилось, по рукам побежали судороги, а кулаки непроизвольно сжались.
– Зачем ты пришёл? – еле слышно прошептал я. – Ведь я сегодня неимоверно устал и хочу отдохнуть. Хочу провалиться в небытие. Никто мне сейчас не нужен…
– Неправда, ты меня звал! Ты вовсе не собираешься проваливаться ни в какое небытие и всегда меня зовёшь, когда тебе особенно плохо.
– Мне всегда плохо. А сегодня – как никогда…
– Думаешь, кому-то из убийц было хорошо сразу после преступления? Даже самый отъявленный душегуб, и тот… Ты не исключение…
– Врёшь! Я другой! И преступление – это не самоцель, а новая ступенька в бесконечной лестнице, по которой я поднимаюсь. А значит, это не преступление, и я не убийца!
– Куда ты поднимаешься, что за лестница?
– И сам пока не знаю, куда, но не могу без этого. Когда-нибудь отвечу тебе на этот вопрос… А зову тебя каждый раз – ты прав! – только для того, чтобы и ты сумел различить цель, к которой я иду. Хочу, чтобы ты проникся этой целью. Мне не нужно твоего одобрения, хочу лишь понимания… Однако ты каждый раз приходишь и осуждающе молчишь. Не хочешь говорить – не надо. Значит, справлюсь сам…
Некоторое время N разглядывал меня, будто увидел впервые, потом встал и вдруг проговорил:
– Ты
