Христоверы - Александр Владимирович Чиненков
– Как она, жива ли ещё, страдалица наша?
– Да, жива, – глухо, насупившись, ответила Мария. – Но почему вы эдак спрашиваете, матушка?
– Потому, что она помереть уже должна, а всё мается, сердечная, – ухмыльнулась старуха.
– А вы что, её не вылечите, матушка? – забеспокоилась Мария.
– Не лечут её снадобья мои, сама видишь.
– Как так? – ужаснулась Мария. – Вы же говорили, что…
Она прервалась на полуслове, чтобы сдержать рвущиеся наружу рыдания.
– Будя слёзы проливать, Марья, не на панихиде ты, – вмешался в разговор старец. – Отвезём сейчас Евдокию в больницу, а там доктора её быстро на ноги поставят.
– Куда? В больницу? – истерично взвизгнула Мария. – Не пущу я её туда, сама вылечу!
Андрон и Агафья, не ожидавшие такой реакции от всегда послушной девушки, недоумённо переглянулись.
– А кто тебя спрашивать будет, букашка? – возмущённо повысил голос Андрон. – Или ты ратуешь, чтобы Евдоха окочурилась здесь?
Мария глянула на него полным тоски взглядом.
– Ишь как ты заговорил, «Иисус» ходячий! – закричала вне себя она, обрушивая бушующий внутри гнев на старца. – А не ты ли так изувечил мою сестрёнку, что она сейчас одной ногой в могилу увязла? Ежели она помрёт, я сразу же в жандармерию пойду и живо найду на вас всех управу!
От такого непредсказуемого напора у Андрона и Агафьи вытянулись лица.
– Ты чего это, умом тронулась, похабница? – прошептал изумлённо Андрон. – Куда тебя понесло, Маруська?
– Да, я похабница, а ты… – Мария на мгновение замолчала, обдумывая слова, и тут же продолжила: – Ты бессовестный враль и убийца! Все твои проповеди ложь, а ты… А ты…
Раскрасневшись от приступа ярости, Андрон с силой ударил её кулаком в лицо, и Мария как подкошенная рухнула на пол. Девушка-сиделка вскочила с кровати и с визгом бросилась вон из дома. Но взбешенный старец не обратил на неё внимания. В это время он дважды пнул Марию сапогом в живот.
– Нет-нет, не сейчас, батюшка, – запричитала Агафья, повиснув на руке старца. – Её опосля поучать будем, не сейчас.
– Не опосля, а сейчас! – взревел раненым медведем Андрон. – Ты ступай за своим пойлом и Савву зови сюда немедля!
Не смея возражать, «богородица» поспешила к двери. Мария попыталась подняться с пола, но старец ударом ноги в лицо снова опрокинул её на пол. И в это время в дом вошёл Савва Ржанухин. Увидев распростёртое на полу тело девушки, он замер и изменился в лице.
– Сюда ступай, ближе! – потребовал Андрон, оборачиваясь.
Ржанухин проделал судорожное глотательное движение и, не отводя широко раскрытых глаз от Марии, неуверенной поступью приблизился к старцу.
– Вяжи её, да покрепче, – приказал Андрон. – А чтоб не могла пикнуть, зараза, рот ей кляпом законопать!
– Дык как же это? – пролепетал потрясённо Савва. – Она же… Они же…
– Делай, что говорю, Савва! – прорычал угрожающе Андрон. – Не то прокляну!
Угроза старца устрашающе подействовала на слабоумного детину. Покачнувшись, он присел возле неподвижной Марии.
– А в чём она провинилась, кормчий? – прошептал Ржанухин, боясь касаться тела девушки. – За что она наказана, скажи?
– Не твоего скудного ума дело, – нервно отреагировал Андрон. – Вяжи девку, или я сделаю то, что говорил!
Страшно боясь быть проклятым, Савва крепко связал Марию. А когда он собрался заткнуть ей рот тряпочным кляпом, старец остановил его.
– Обожди, не спеши, – сказал Андрон хрипло. – После того, как её Агафья пойлом своим попотчует, тогда и законопатишь ей рот.
Вернувшаяся богородица в руках держала кувшин с ядовитым напитком. Агафья выжидательно смотрела на старца, который с помощью Саввы с трудом разжал рот пришедшей в себя и отчаянно стонущей девушки.
Влив жидкость в рот Марии, старец выпрямился на ногах и вытер платочком пот со лба:
– А теперь, Савва, грузи обеих в телегу, присыпь сеном, и нам ехать пора.
– Нам? Ехать? Куда? – спросил подавленный происходящим Ржанухин.
– Не задавай много вопросов, а делай, что я тебе сказал, – свёл для устрашения к переносице брови Андрон.
– Ты что, тоже с ним ехать собрался? – спросила Агафья, посмотрев на старца.
– Деваться теперь некуда, – хмуро отозвался Андрон. – Хотели от одной избавиться, а придётся от обеих.
– Как знаешь, поезжай, – согласилась Агафья. – Только напрямик, полем поезжайте. Сейчас полдень, время такое, на дороге обязательно встретите кого-нибудь.
20
Ссора с родителями произошла ещё за столом во время обеда. Силантий в очередной раз попытался объяснить старикам необходимость переезда из деревни в город, но, как и накануне, натолкнулся на полное непонимание с их стороны.
Разгневанный Силантий расхаживал по избе, обдумывая доводы убеждения для родителей, а они, пряча глаза, хранили угрюмое, упорное молчание.
– Надо же, второй день пытаюсь вас уболтать, а вы ни тпру ни но, – в сердцах высказался он, останавливаясь посреди избы. – Неужели никак не уясните, что в городе жить намного лучше и легче, чем здесь?
– Да всё понимаем мы, сынок, только вот не лежит душа к жизни в городе, – ответил Матвей Кузьмич с горечью. – Мы с матерью тишину и покой почитаем, а там, в Самаре… – Он махнул рукой и замолчал.
– Самара тоже от германского фронта далеко, – огрызнулся Силантий. – Не из пушек там не палят и бомбы не взрывают.
– А скотина наша как же? – заохала Марфа Григорьевна. – Коровушка-кормилица, бычок, лошадка? А курочки наши пеструшечки, а гуси, уточки? Где же мы их в городе держать-то будем?
– Будете держать как и все держат, в сарае, – в который раз объяснил Силантий. – В купленном мною доме сараев целых два.
– А банька там есть, сынок? – поинтересовался Матвей Кузьмич.
– И банька тоже имеется, – заверил Силантий.
– Не знай, не знай, – покачал головой отец. – Мы вот уедем, а корни наши, вместе с душами, здесь останутся.
– Какие ещё к чёрту корни, родители! – воскликнул, потеряв терпение, Силантий. – О каких корнях вы мелете?
– Как это о каких? – всхлипнула горестно Марфа Григорьевна. – А родители, прародители… Они все здесь лежат, рядышком, на кладбище деревенском.
– Действительно, их забрать с собой мы не можем, – ухмыльнулся Силантий. – Покоятся они на погосте, вот пусть себе и покоятся. Когда понадобится, сядете в телегу и приедете сюда, навестить их.
– А изба? – продолжил с унылым видом Матвей Кузьмич. – Мы же ещё с отцом и дядьками её ставили. Как же я брошу её, сынок?
– Не бросишь, а продашь, – едва сдерживаясь, уточнил Силантий. – У меня уже и покупатель на примете есть.
– А кто таков, покупатель твой? – вздохнула Марфа Григорьевна. – Кто же это на избу нашу позарился?
– Вам-то какая
