Валентин Рыбин - Закаспий; Каспий; Ашхабад; Фунтиков; Красноводск; 26 бакинских комиссаров
На вторые сутки «Туркмен» бросил якорь в Красноводском заливе. С берега пришел катер, в него сели Лалаев с несколькими дашнаками и оба англичанина. Утром последовал приказ: «Туркмену» отойти к пристани Уфра и там бросить якорь. Когда корабль подошел к Уфре, там уже, оцепив со всех сторон пристань, стояли с винтовками белогвардейцы и английские солдаты. Выше пыхтел бронепоезд, и его орудия были нацелены на пришвартовавшееся судно... Когда началась высадка пассажиров, Шаумян предупредил товарищей, чтобы рассредоточились в толпе пассажиров, ибо эсеры не знают бакинских комиссаров в лицо. Однако Кун, Яковлев, английский комендант Баттин тотчас поняли, что могут упустить большевиков. Кун прокричал в рупор: «Господа пассажиры, укажите нам бакинских комиссаров, и мы тотчас вас всех до одного освободим». Наступило тягостное молчание - ни у кого не пала совесть до подлого предательства. И все-таки нашелся
Иуда: «Вон Шаумян, задержите его!» - прокричал один из дашнаков. Белогвардейский офицер бросился к Шаумяну, схватился за саблю. Шаумян оттолкнул его, но дашнаки только и ждали случая. Тотчас они набросились на комиссаров, выкручивая руки и валя наземь. Кун поднялся на палубу соседнего парохода «Вятка», прокричал оттуда: «Сюда их тащите! Сюда узурпаторов!» На «Вятке» их раздели, ощупали в одежде каждый шов. Нашли у комиссара Зевина список, по которому в Баиловской тюрьме он получал у надзирателей хлеб и распределял между товарищами. В списке было двадцать пять фамилий - по ним и определили эсеры руководителей бакинской коммуны. К этим двадцати пяти фамилиям Кун приписал еще одну - Амиров, - он принял комиссаров на борт парохода «Туркмен»...
Наступил вечер, наплывала ночь, погрузив арестный дом во мрак. В камере только слышались вздохи и покашливание, да с моря доносился тоскливый рокот набегавших на берег волн. Шум моря наваливался глухой, безысходной тоской, и надежда едва теплилась в возбужденном сознании... «Нет никакой надежды, - стучало в мозгу у Шаумяна. - Нет ее, только сдаваться все равно ни в коем случае на надо... Надеяться не на кого. Пощады не будет... Они, эти закаспийские палачи, не пощадили Полторацкого, Фролова, своих асхабадских комиссаров - всех расстреляли... Давно ли сидел у меня, в кабинете Совнаркома, Яков Житников - просил помочь населению Закаспия хлебом! Я выдал ему мандат на право закупки зерна в Шемахинском уезде, и он отправился туда со своим продотрядом. На обратном пути, когда грузили мешки с пшеницей в трюм парохода, Житников забежал ко мне с каким-то красногвардейцем-туркменом, кажется, его звали Овезберды... Как они благодарили нас, бакинцев, за помощь! Вот эти люди, наверное, могли бы помочь... Они приезжали в апреле, а теперь сентябрь, и нет уже давно в живых Якова Житникова. Я сам сообщил в Москву Владимиру Ильичу о расправе над закаспийскими комиссарами. Нет, сейчас не только закаспийские большевики, но и вся Советская Россия не сможет нам помочь... просто не успеет этого сделать... Сейчас главное - не дрогнуть, не потерять веру в рабочий класс и дело всей революции... Мы делали все, и мы многое сделали, чтобы укрепить Советскую власть в Закавказье... теперь слово и дело за нашими потомками...»
Во втором часу ночи двери камеры распахнулись. По нарам заскользили, перекрещиваясь, зловещие лучи фонарей. Кун с порога быстро зачитал список:
- Перечисленные лица пускай собираются, сейчас мы их заберем отсюда!
Степан Шаумян слез с нар, обнял сына, заговорил спокойно и очень серьезно, как со взрослым, чтобы не падал духом. Потом он обнял всех остальных и вышел. За ним переступил порог Иван Фиолетов и вдруг заволновался, услышав из женской камеры голоса.
- Оля! - позвал он. - Олечка!
- Ванечка, я всегда с тобой! Помни меня! Ты слышишь?!
- Слышу, Оля... Не беспокойся за меня, я сумею умереть достойно. Прощай...
Их повели в кромешном мраке ночи на станцию, окружив со всех сторон штыками. На станции, поодаль от вокзала, видневшегося в тусклом свете фонарей, стоял паровоз с тремя вагонами. Во второй вагон, с зарешеченным вверху оконцем, посадили комиссаров, в первый сели палачи, в третьем, товарном, они везли лопаты и кирки для рытья ям. Поезд тотчас отошел и скрылся в темноте. В пятом часу утра он остановился среди высоких барханов между станциями Ахча-Куйма и Перевал. Выскочившие из первого вагона англичане и белогвардейцы мгновенно оцепили поезд. Фунтиков, Тиг Джонс и их подручные отошли от вагонов, освещая темень фонарями.
- Вот здесь, - сказал Фунтиков, - за барханами, чтобы не было видно с дороги.
- Выводите! - распорядился Тиг Джонс. Заскрипел, словно заплакал дверной ролик, откатываясь и распахивая вагон.
- Выходи, выходи!
- Не бойся, страшнее смерти ничего не будет! - понеслись циничные, приправленные матерщиной «прибаутки» Гаудица.
- Дави их, - подсказывал, злорадно хихикая, Макака. Он стоял с бутылкой водки и револьвером у паровоза. Возле него, дрожа от страха, молился и лепетал бессвязно машинист Щеголютин. Макака подбадривал его:
- На, выпей, сволочь! Что ты трясешься, как побитая сука!
- Не могу... воротит назад. Ох, господи Иисусе... Вон кто-то еще идет!..
Макака повернулся и увидел быстро шагающего по шпалам человека. Сунув бутылку машинисту, бандит, держа револьвер перед собой, кинулся к неизвестному.
- Стой! Кто такой, откуда?!
- Я путевой обходчик, сторож, вон моя будка. А вы почему остановились? Почему нет на паровозе огней?
- А, сволочь, пошел туда! - Макака толкнул сторожа в спину. - Вон туда топай, в барханы, куда всех гонят!
Сторож не успел сообразить, что происходит, как оказался вместе с бакинскими комиссарами. Понеслись одна за другой команды «пли», залпом и в одиночку загремели выстрелы. Их расстреливали группами, по несколько человек. Вторая группа - девять человек - бросилась бежать в барханы, но никому уйти не удалось. Расстреляв комиссаров, палачи взялись за лопаты, чтобы забросать песком убитых, но, озверев, принялись рубить головы мертвым, четвертовать их... Потом, окровавленные, с засученными рукавами, в вагоне, в тамбуре, на подножках пили джин, тяжело дыша после кровавых злодеяний...
VI
Зверства англичан и белогвардейцев со всей силой проявились и на Закаспийском фронте в середине октября, когда в район станции Артык из Персии было переброшено до четырех тысяч англо-индийских войск, а из Петровска от Кавказско-Каспийского правительства, сформированного полковником Бичераховым, прибыли отряды кубанских белоказаков. Хорошо обученная и превосходящая боевой оснащенностью армия интервентов потеснила красноармейские части. После ожесточенных сражений войска Закаспийского фронта отошли на восток и закрепились на станции Равнина. На фронте наступило относительное затишье и долгое, полугодовое противостояние.
Штаб и РВС Закаспийского фронта находились в Чарджуе. Руководство фронта только что возвратилось из Ташкента, где участвовало в I съезде Красной Армии и Красной гвардии Туркреспублики. Съезд отметил героические действия отдельных воинских частей, наградил особо отличившихся бойцов и командиров, но осудил партизанщину и неумелое руководство комсостава. Съезд разработал уставные обязанности красноармейцев, чтобы повысить дисциплину и организованность войск, и особое внимание было уделено агитации и пропаганде. Председатель РВС фронта Паскуцкий и командующий Закаспийским фронтом Иванов собрали командиров взводов и рот - заседали с утра до вечера в прокуренном здании военного собрания. Была зачитана и роздана прокламация - обращение бойцов Закаспийского фронта к рабочим, осевшим в силу обстоятельств в рядах фунтиковских дружин, чтобы переходили на сторону Красной Армии. Вечером, когда командный состав отбыл на фронт, к станции Равнина, Паскуцкий вызвал к себе Феоктистова.
- Ну что, комиссар, я подумал над твоим предложением и нахожу, что оно очень кстати. Вчера я допрашивал пленных белогвардейцев - среди них оказались и асхабадские рабочие с железной дороги. Рады бы. говорят, бежать многие от Ораз Сердара и англичан, да смелости недостает. Страх за расстрел бакинских и асхабадских комиссаров, наконец, страх за судьбу своих семей, оставшихся в Асхабаде, сдерживает спровоцированных рабочих. Прокламации и листовки, конечно же, во многом помогут нам, но твоя идея пробраться в самое логово врага и поднять там восстание очень и очень соблазнительна.
- Значит, благословляешь, Николай Антоныч? - Серые дерзкие глаза Феоктистова радостно заблестели.
- Благословляю, дорогой, действуй. Бери с собой самых опытных разведчиков, переходи линию фронта, а там действуй по своему усмотрению. Железнодорожников Мерва ты знаешь лучше, чем я, думаю, не ошибешься. Только прошу тебя - не ошибись. Уж слишком мало нас осталось, старых вояк, кто зачинал революцию в этих местах. Желаю тебе удачи... - Паскуцкий крепко пожал руку товарищу, а затем обнял на прощание.
