Игорь Лощилов - Отчаянный корпус
«Каков, однако, наглец», — думал Борзых, наблюдая в окно за спешно удаляющимся Денисовым. Он чуть подался вперед и скосил глаза на уже включенный электронный щит, где, будто по заказу, сияла надпись:
«Управлять без компетентности… без знания науки управлять? Смешно».
«Так вот где причины столь необычной политической просвещенности, — продолжил свои мысли Борзых, — ну ничего, мы посмеемся позже и в другом месте».
Теперь он точно знал, в какую сторону нужно раскручивать дело.
Полковник Ветров считал свою миссию выполненной и собирался уже уезжать, когда узнал о том, что его разыскивает инструктор политуправления. Пришлось пойти на свидание. Борзых встретил его по всем правилам воинской вежливости и, сверх того, даже громко пристукнул каблуками. Опытный взгляд сразу отметил не очень уместную щеголеватость подполковника — материал его отлично сшитой формы не соответствовал требуемому артикулу, звездочки на погонах были вышиты на генеральский манер, сапоги с бутылочными голенищами и фуражка со вздернутой тульей тоже шились по особому заказу. Вычурности формы вполне соответствовало и поведение, позаимствованное у деревянных командиров из довоенных кинофильмов. Однако его белесые, несколько навыкате глаза выражали такой неподдельный интерес, что Ветров решил не обращать внимания на лубочный вид инструктора.
Борзых начал с довольно приятного для самолюбия утверждения, что в армии ценят ветровские труды. Затем, сославшись на мнение какого-то высокого чина, сказал, что сейчас следует пересмотреть принципы военно-научной работы и приблизить ее к конкретной практике войск. Не то, дескать, получается, что майоры начинают предлагать военную реформу, а лейтенанты учат, как нужно составлять донесения. Потом вовсе перестал на кого-либо ссылаться, так и говорил: интересы укрепления обороноспособности требуют… партия считает… нас не может не беспокоить… Наконец перешел к существу дела и попросил сообщить, насколько реально предложение Денисова, поскольку «политуправление хочет знать мнение такого авторитетного специалиста». Ветров ответил, что предложение трудно реализовать на практике, но в какой-нибудь специальной системе оно может найти применение уже в недалеком будущем.
Борзых сделал пометку в своей кожаной тетрадке и спросил:
— А какого мнения вы о местных порядках вообще?
— Мне показалось, что здесь служат трудолюбивые и неравнодушные люди, в которых теперь большая общественная нужда.
— Да, конечно, — вяловато согласился Борзых, — но нам важно выяснить побудительные причины этого неравнодушия, вскрыть, так сказать, глубинные процессы. Сдается, что в данном случае подлинной причиной является не забота о боеготовности, а стремление к самопроявлению, этакое самовыпячивание молодого человека, нашедшее, к сожалению, поддержку со стороны старших товарищей.
Ветров пожал плечами, он считал бессмысленным продолжать обмен кажущимися впечатлениями, и Борзых, будто уловив его мысли, сказал:
— Конечно, мы не имеем права доверяться поверхностному взгляду, тут нужно копнуть поглубже. Придется создать специальную комиссию с представительством политработников, офицеров штаба округа, не забыть, разумеется, науку. Вы как на это смотрите?
— Резко отрицательно, — тотчас же откликнулся Ветров. — Нет никакого смысла отрывать десятки людей от работы, чтобы покопаться в глубинных, как вы изволили выразиться, процессах молодого человека. Не нахожу, кстати, никакого криминала в том, что ему хочется самопроявиться. Это естественное желание молодости.
Борзых, не ожидавший столь решительного возражения, несколько растерялся, но быстро пришел в себя и охотно согласился:
— Конечно, вы правы, товарищ полковник, когда имеете в виду этого Денисова. Но я говорю не столько о нем, сколько о явлении. Мы все за перестройку, она давно назрела, но при всем ее положительном, очищающем влиянии нельзя не замечать отрицательных моментов. Люди переключаются на проблемы государственного переустройства и начинают забывать о своих прямых обязанностях. А это немалая опасность. Еще Ленин предупреждал, — Борзых перелистнул страницы в своей тетрадке и прочитал: — «Как можно меньше общих перестроек, как можно больше деловых, практически испробованных, проверенных достигнутыми уже результатами, мер, приемов, способов, указаний…» — Он внимательно проследил за эффектом и для пущей убедительности добавил: — Том 40, страница 142. Как видите, явление имеет исторические корни и нуждается в том, чтобы получить серьезную политическую оценку. Думаю, что по результатам работы комиссии можно будет подготовить специальную директиву и разослать ее в войска. Так как же?
— Я уже сказал свое мнение о комиссии.
Глаза Борзых стали злыми, в голосе появились металлические нотки.
— Вопрос о комиссии уже не стоит, она так или иначе будет создана. Речь идет о вашем участии в ней. Политуправление считает это крайне желательным. Вопрос с вашим начальством согласован.
Ветров твердо ответил:
— Видите ли, молодой человек, я слишком ценю время, чтобы тратить его на пустые затеи. Честь имею!
Борзых не выразил никакой досады от исхода беседы и, казалось, еще более охотно исполнил прощальный церемониал.
«Они, что, у него, из жести?» — подумал Ветров, услышав напутственный гром его блестящих сапог.
Через полчаса дорога привела к военному городку, в центре которого находилось довольно импозантное здание с колоннами. Сквозь полинявший кумач и пристроечный хлам явно проглядывали черты русского классицизма. О том же свидетельствовала доска у входа, сообщавшая, что памятник архитектуры первой половины XIX века охраняется государством. Это государственное дело было, по всей видимости, возложено полностью на военных, но они чего-то недопоняли и охраняли только вход. Впрочем, не так уж бдительно, поскольку Ветрову удалось войти без всякого труда. Командующего на месте не оказалось. Из руководства был только заместитель командующего, но и тот не принимал — проводил совещание.
— А как его фамилия? — поинтересовался Ветров у дежурного офицера.
— Генерал-майор Ильин.
— Сергей Михайлович? Тогда прикажите посыльному проводить меня к нему. — И Ветров протянул визитную карточку. Офицер недоуменно повертел кусочек плотной бумаги с изящным шрифтом — доктор, профессор, лауреат… Таких штуковин ему держать в руках не приходилось, и он решил самолично исполнить роль провожатого, выказывая по пути знаки почтения. И, кажется, посетитель стоил того, ибо генерал-майор Ильин, взглянув на визитку, сразу выскочил в приемную.
— Женька! Какими судьбами?!
— Сережка! Сколько лет!
Они не виделись почти с самого окончания суворовского училища и с любопытством разглядывали друг друга. Тридцать лет — срок немалый, седина, складочки, мешочки, но в общем еще ничего. Правда, появилось уже генеральское брюшко, пока еще небольшое, для большого, судя по новенькой генеральской форме, еще не имелось достаточного времени. Хотя, как знать, Сережка всегда был чистоплюем. Об этом же свидетельствовал порядок в его кабинете и ухоженный стол с аккуратными папочками, хорошо заточенными карандашами, набором разноцветных фломастеров и часами в форме штурвального колеса, ставшими с 70-х годов обязательной частью кабинета преуспевающего руководителя.
— Ну, надо же, вот молодец, — радостно повторял Ильин, — надо же… Хорош, ничего не скажешь. То, что доктор, профессор, давно знаю, а про лауреатство не слышал. Давно? Постой, тут написано: государственных премий, значит, не одной? Ну, молодец, это надо отметить.
Он полез в стол. Ветров уже хотел сказать, что отмечать ему сейчас никак нельзя, но вовремя понял, что речь шла о другом.
— Тут у меня особый материал, — сообщил Ильин, развязывая зеленую папку, — все, что касается наших ребят — адреса, переписка, кто есть кто. Вот и ты — Ветров Евгений Петрович — доктор, профессор, а еще, значит, и лауреат. Вот, отмечаю. Да, хорошо шагнули наши ребята — ученые, писатели, артисты, журналисты, композиторы, космонавты, тренеры, кого только нет. Случаются даже генералы, но не так много, из нашего выпуска только три. Ничего удивительного, молодежь по-настоящему двинулась только сейчас, а в наше время нужно было долго высиживать, вот и засиделись.
При встрече однокашников такие разговоры — дело обычное, а для тех, кто пошел по военной линии, данные о прохождении службы имеют первостепенный интерес. И озабоченность Ильина своим дальнейшим продвижением была для Ветрова понятна. Правда, его самого такая проблема не волновала, поскольку научная карьера имеет другую область измерения.
На первый взгляд, разнообразие профессий, где стали проявляться бывшие суворовцы, достойно удивления. Ведь им, подобранным с обочин войны, вроде бы некуда было деваться, кроме армии, да и цель суворовских училищ состояла в том, чтобы «подготовить мальчиков к военной службе в офицерском звании». Но причин для отклонения оказалось много. Что взять с пацана послевоенных голодных лет, когда появилась возможность не только надеть красивую форму, но и наконец-то наесться? Зато потом, когда представился удобный случай сделать осознанный выбор, многие оставили военную службу. А иным наследила война и голодное детство, искалечив здоровье и сделав непригодным к строевой службе уже на подступах к курсантскому училищу. Нет, достойно удивления другое: как они с одинаковой подготовкой и равными стартовыми возможностями могли проявиться в столь разнородных сферах? Это ведь не теперешние фокусы с артистическими и полководческими династиями, тогда отцов не было ни у кого. Объяснение одно: уровень обучения и воспитания заложил прочный фундамент для возведения различных построек. Воспоминания и расспросы грозили потерять счет времени, и хозяин спохватился первым:
