Галина Романова - Иван Берладник. Изгой
Наконец-то после зимних холодов с крыш закапала капель, сугробы стали оседать, появились первые проталины, лёд на реке потемнел и вздулся, и Елена в новой лисьей шубке решила проехаться берегом Десны. Изяслав не стал отговаривать жену - он весь был в думах о новых битвах и распрях. Княгине заложили возок, и она выехала из надоевшего города к Десне - сперва мимо городских улиц, храмов и торжищ, посадов, потом через предместья и наконец вот он, берег реки. Ещё сонная, Десна уже сердито ворочалась подо льдом и местами, где по берегам пригрело солнышко, виднелась тёмная ледяная вода. Леса по дальним берегам стояли прозрачные, голые, лишь вербы и орешник оделись первыми пушистыми Побегами. Небо понемногу синело, облака расходились, и солнце проливало тепло на обнажившуюся местами землю.
Елена велела остановить возок на высоком берегу, вышла, несмотря на волнение мамки и двух девок, и встала, придерживая руками полы подбитого собольим мехом корзна и глядя на тянущиеся над рекой птичьи стаи. Ветер трепал её убор, залезал под корзно, холодил, но Елене казалось, что это не ветер - это тоска сжимает сердце. Хотелось лететь в никуда, как те птицы. А может, они потому и кричат так тяжко, что ведают - там, вдалеке, им будет ещё хуже, чем здесь?
Она не помнила, сколько так стояла, забыв обо всём и молча тоскуя. Топот копыт вывел её из задумчивости. Сопровождавшие отроки подобрались, готовые к бою, а девки с тревогой позвали из возка - забывшись, Елена всё-таки отошла от них по берегу.
С сотню всадников намётом шли через поле, но скакали не спеша - выпрямившись в сёдлах, уверенные и гордые. За широкими плечами переднего билось алое корзно - яркое пятно на фоне серо-буро-синих одеяний его спутников.
Он осадил крупного серого в яблоках коня в нескольких шагах от Елены. Княгиня вздрогнула, когда жеребец взрыл влажную землю сразу всеми четырьмя ногами. Всадник спешился легко, как птица слетела, и встал перед нею видением недавнего прошлого.
Это был тот витязь, что померещился ей на подворье ещё осенью. Те же длинные волосы на плечах, то же красивое лицо и серые твёрдые глаза, тот же разворот плеч. Он был уже немолод - явно за тридцать, но от этого ещё более красив. От него веяло мужественностью и спокойной силой - тем, что всегда заставляет биться чаще женское сердце. Будь у него в волосах венок из синих цветов, совсем бы подумалось Елене, что это бог весны Ярила проскакал к Десне.
- Испугалась? - спросил витязь.
И У Елены ноги подогнулись: голос его был под стать красоте - негромкий, волнующий, чуть рокочущий, как рык зверя. Княгиня помотала головой, неосознанно попятившись - впрямь почувствовала в витязе зверя, который может уволочь её в лес. В памяти встали детские сказки о волках-оборотнях, что выходили из чащи и женились на понравившихся девицах, прежде силой умыкнув её у родных. От таких оборотней потом и рождались чудо-храбры, про которых слагали сказки.
Он шагнул к ней порывистым плавным движением сильного зверя.
- Не бойся, - протянул руку. - Мы не видались ли прежде?
- Не ведаю, - слабым голосом пролепетала Елена. - Разве что в Чернигове…
- Я в Чернигове лишь осенью был, когда меня князь Изяслав Давидич освободил и к себе приблизил.
- Ты - Берладник? - вспомнила она случайно услышанный в те поры разговор.
- Берладник и есть, - он опять улыбнулся, и сердце сладко заныло от его улыбки. - А то - мои берладники.
Иван мотнул головой назад, на молчаливых всадников, что ждали, не слезая с коней. Крупного серого жеребца держал за узду молодой ещё безусый парень, рядом обнаружился плечистый витязь, до глаз заросший бородой, и другие, по ним Елена только чуть скользнула взором - глаза её были прикованы к лицу Ивана.
- Почто ты одна тут стоишь на ветру? - нарушил он молчание.
- Стою… просто так…
- Как птица, которой крылья спутали…
Елена вздрогнула, как от удара. Как он мог прочесть её мысли?
- Душно мне в покоях, вот и решила развеяться. А потом на реку загляделась да на птиц. Летом мы на охоты выезжали, наши кречеты лебедей и гусей били. А сейчас никуда не ездим.
- Так война скоро.
- Война, - Елена отвернулась. Ей вдруг стало холодно. С тех пор, как сходил Юрий Долгорукий неудачно на Волынь, нет покоя старому Изяславу Давидичу. Совсем ушёл Черниговский князь в свои дела, только о новой войне и грезит. До молодой ли жены тут!
- Не пугайся так, - сверху вниз глянул на Елену Берладник. - Обойдётся. Идём-ка к возку!
Он подал ей руку, и прохладные пальцы молодой женщины легли в его горячую ладонь. Иван шагал рядом с княгиней широко и уверенно, сейчас как никогда похожий на зверя, одевшего людское обличье. Трудно было поверить, что ещё недавно этого красивого сильного зверя кто-то мог держать на цепи в тёмном и сыром порубе. Но, если такое и случилось, то всё это сейчас было прошедший сон.
Он усадил Елену в возок к явному облегчению мамки и девок, свистнул, подзывая своего отрока с конём, птицей взлетел в седло, и возок с сопровождавшей его дружиной покатил обратно в Чернигов. Иван скакал чуть впереди, и Елена могла беспрепятственно любоваться его стройным станом и спокойным лицом.
Изяслав Давидич не забыл, что уже чуть было не стал Киевским князем - он был самым старшим в роду, его звали сами кияне, он уже ступил в Киев, уже слышал звон колоколов Святой Софии. Тогда сила Долгорукого одолела силу. Изяслав пробовал сопротивляться, но Долгорукий призвал других князей. Все ополчились под знамёна последнего Мономашича - и пришлось уступить.
Но теперь всё переменилось. Отшатнулся от Долгорукого обиженный им Владимир Андреевич, так я оставшийся без своего удела и вынужденный довольствоваться долей в Киевской земле. Враждуют с ним сыновья Изяслава Мстиславича - Мстислав, Ярослав и Ярополк. Обиженный за сыновцев-Изяславичей, раскоротался с Долгоруким Ростислав Мстиславич Смоленский. Даже родной сын Андрей покинул отца и засел в Суздальской земле - крепит, по слухам, пограничные города-крепости, готовится к войне с отцом. Борис, третий Юрьевич, здоровьем слаб, всё хворает. Мстислав далеко, в Новгороде. А от прочих мало толку. Лишь Ярослав Галицкий, Туровские князья да Святослав Ольжич по старой памяти поддерживают его.
Ободрённый этими слухами, Изяслав Давидич всю зиму собирал войска. Потому и Ивана Берладника послал в Вырь, поближе к Глебу Юрьичу и Святославу Ольжичу - эти князья могли бы встать на стороне Юрия Долгорукого и свой глаз был как нельзя более кстати. Но Глеб жил одной заботой - как уберечь свой край от половцев, а Святослав не спешил обнажать меча. Ростислав же Мстиславич, ставший старшим из Мстиславова корня, с готовностью решил поддержать Изяслава и тоже стал собирать полки.
Когда началась весна, о войне уже говорили открыто.
Говорили о ней и в Киеве. В тереме тысяцкого Шварна шёл пир-беседа. Между застольными чарами, упёршись локтями на столы и пачкая дорогие шубы, бояре шептались между собой.
- Суздальцы тута чужие, - убеждённо говорил Шварн. - Они у себя в Залесье привыкли, что ни князя, ни боярина над ними нету. Едят и пьют, на обычаи не глядя. А Киев - он весь стоит на обычае. И рушить его не след. Суздальцы же Юрьевы всё порушили.
- Всё не по нему, - поддакивал Юрий Нестерович, обгладывая гусиную ногу. - Всюду свои долгие руки протянул. Вскорости в кладовые наши заглянет!
- Этого не будет! - возражал третий гость за столом, боярин Николай. - Боярскую волю…
- У себя в Залесье он боярскую волю не слишком-то уважает, - перебил со знанием дела Шварн. - Сам на пирах бывал, сам слушал, как говорил Долгорукий - мол, суздальские бояре у меня все в кулаке. Мол, животы наели и ничего дале пуза свово не видят.
Упитанный сверх меры Николай с беспокойством окинул взглядом своё чрево. Вслед за ним заёрзал на лавке и Петрило - уважаемый в городе осменник. К нему на поклон шли купцы и мелкие бояре, а простой люд зависел от его милостей, ибо лишь он ведал вирами, продажами и штрафами. Двадцать пять кун брал он себе с каждой гривны штрафа, а сколько драл сверх того - никто, кроме него, не считал.
- Это поклёп, - воскликнул Николай. - Да как он смеет так о боярстве-то? За боярством сила!
- Так ведь Киев-то, - попробовал заикнуться Иван Лазаревич, сын покойного Лазаря Саковского.
- Мы и есть Киев! - разошёлся Николай. - За нами - сила! Захотим - скинем князя! А не захотим…
- Вот и я про то же, братья, - проникновенно продолжил Шварн. - В наших руках всё. Юрий не слушает наших голосов - знать, и нам можно не послушать его. Этого князя снимем - пущай идёт в своё Залесье. А поставим нового.
