Дмитрий Смирнов - Золотая Ладья
Хирдманны умножили усилия, сметая сопротивление гридней, чтобы скорее пробиться к четырем беглецам.
— Там дочь Званимира, — указал ярлу Августин.
Несколько ратников князя, оказавшихся на пути Братьев, приняли лютый бой, чтобы задержать людей Олава. Они стояли широко, чтобы крепче размахнуться мечом и булавой. Волки Одина, напротив, давили плотной массой и садили в радимичей своими твердыми копьями, выдергивая их из тел с громким криком. Достать их было тяжело, сталь радимичей больше грызла обшивку щитов, редкий раз успевая промять или просечь шлем. Под страшным натиском гридни вынуждены были скучиться, отбивая неприятельские выпады. Теперь уже секиры и клинки хирдманнов пошли в дело, лязг и гам заполнили лес. Но радимичи еще держались.
Внезапно литая стена Волков Одина вздрогнула, словно отпираемая изнутри. В самую толщу ее вклинилось что-то стремительное, напористое и неудержимое. Холодным огнем полыхнула сталь двух мечей, наносящих удары точно и неотвратимо.
— Двоерукий! — пронесся шелест голосов по рядам Братьев.
Это Званимир, дождавшись, пока урманский строй обойдет тын и углубится в лес, сам атаковал его со спины, отшвырнув в сторону свой алый щит и подхватив левой рукой чей-то оброненный меч. Появление его застало хирдманнов врасплох. Князь крутился в немыслимом боевом танце, обратившись в сплошное кружево стали, высекающее металлические искры и фонтаны крови. Его удары разносили прочные щиты Братьев в щепки, сбивали шлемы и ломали клинки. На миг даже показалось, что он в одиночку способен противостоять целому хирду, столь умело обращался он со своим оружием. Стрелы финов, пытавшихся достать его из-за деревьев, ломались под лезвиями княжеских мечей, как сухие тростинки. Один из хирдманнов повалился на спину, пораженный в горло, другому Званимир отсек кисть правой руки.
Бови Скальд протиснулся было к князю, угрожая мечом, но его отодвинул в сторону Хегни Острие Копья.
— Обожди, парень, твое время отличиться еще придет.
На лице Хегни появился голодный оскал. Он понимал, как почетно сразить столь умелого воина. Отбросив щит, он взял в левую руку второй топор и начал вращать двумя тяжелыми секирами столь же легко, как Званимир управлялся с мечами.
— Посмотри в мои глаза, князь! — Острие Копья сделал пару шагов к князю радимичей. — В них ты увидишь улыбку Хель, Черной Госпожи. Она хочет отметить твое чело своим холодным поцелуем.
— Я готов к смерти, — скупо откликнулся Званимир, рубанув воздух мечом, зажатым в левой руке. — Но не думай, что отправить меня в ее чертоги будет просто.
Два противника сошлись, не говоря более ни слова. Им никто не мешал. И Волки Одина, и радимичи отодвинулись, опустив луки и копья. Каждый хотел посмотреть на противоборство двух могучих воителей и узнать, кому из них сегодня будут благоволить боги.
Званимир, чуть прищурив глаза, первым устремился в бой, нанося непрерывные удары парными клинками. Хегни отбивал их сплошной стеной широколезвийных топоров, похожих на крутящиеся мельничные жернова. Он старался гасить самую силу атаки, снося ее в сторону. Но князь не замедлялся. Тело его заворачивалось спиралями, словно вихрь, гудящий металлом. Своим безудержным натиском он лишал хирдманна возможности атаковать самому.
В том, что ему противостоит многоопытный ратник, Острие Копья убедился быстро. Князь выбирал нужное ему расстояние для выпадов, рассекал воздух под разными углами, а иногда с бешеным скрежетом скрещивал клинки. Когда меч его обжег скулу Хегни, тот отступил на шаг, усмехнувшись. Густая капля крови упала на землю. Хирдманн ясно понимал, что происходит. Противник его совершал легкие и точные выбросы самыми остриями клинков, целя в голову, тогда как Хегни приходилось тратить больше времени для замаха тяжелыми топорами, отводя назад плечи. Бывалому Волку Одина хватило бы всего одной ошибки князя, чтобы оборвать его жизненный путь, вот только Званимир пока был безупречно точен…
Хегни сделал глубокий вдох, собирая дыхание в животе и направляя в сердце огонь Медвежьего Жара. Сначала черты его лица замерли, а глаза будто остекленели, но уже через мгновение наступившее затишье нарушил раскатистый звериный рык. Ощущая распирающий его тело поток неистовой ярости, Острие Копья ринулся вперед, перестав заботиться о защите. Званимир попятился. Теперь на него наседал обезумевший от жажды крови соперник, глаза и лицо которого стали пунцовыми. Хирдманн попеременно работал обеими секирами, перемалывая воздух. Силы его будто удесятерились. Не выдержав такой бешеной мощи, один из мечей князя, попав в стальную мельницу, разлетелся на части. Званимир почти перестал атаковать, отбиваясь вторым клинком и уклоняясь от вражеских выпадов.
Увидев это, Хегни громко расхохотался и отбросил в сторону одну из своих секир, то ли проявляя великодушие и желая уравнять шансы, то ли показывая свое презрение к противнику. Волки Одина одобрительно загудели.
Схватка возобновилась с новой силой. Это было упорное противоборство железа, взглядов, воли. Званимир, смахивая пот с лица, наносил молниеносные удары: сверху, снизу, сбоку, часто на ходу изменяя направление движения. Однако Хегни подхватывал их широким лезвием своего топора и легко откидывал от себя. Хирдманн стремился оттеснить князя, чтобы приложить его крепко и наверняка. Хрип человеческого дыхания изредка прорывался сквозь непрерывный гул и скрежет металла. Острие Копья, вновь заголосив во всю глотку, крушил пространство перед собой, вынуждая князя радимичей увертываться и петлять. Он держал секиру двумя руками и свист, который она издавала, заставлял наблюдающих за боем ратников охать и качать головами. Хегни показалось, что желанный момент настал. Подскочив к Званимиру и оттолкнув его меч, он со всей силы рубанул его сверху в шею. Как сумел выскользнуть из-под этого смертельного удара князь, так никто и не понял. Однако Званимир сделал то, что, вероятно, не сумел бы иной воин. Он не просто отклонился, вывернув тело в бок, но успел своим клинком перерубить шейные позвонки подавшегося вперед хирдманна.
Хегни охнул — больше от недоумения, чем от боли — а потом опустился на колено и уперся рукой в землю. Жизнь еще теплилась в нем, хотя кровь хлестала черным фонтаном, твердая воля заставляла делать отчаянные попытки встать на ноги. Дернувшись и дико выпучив глаза, он захрипел, силясь что-то сказать, но повалился на бок, чтобы уже никогда не подняться. Только судорога сотрясла его могучее крупное тело, после чего оно окончательно затихло.
Хирдманы на миг окаменели, потрясенные гибелью Хегни. Это дало возможность Званимиру добраться до своих ратников. Тяжело дыша ртом, он отошел на три шага — под защиту гридней, и тут же бой закипел вновь. Полетели стрелы и сулицы, но ратники заслонили князя щитами.
Лицом князь был совсем темен. Воемил, заглянув в его глаза, лишенные победного ликования, сначала решил, что виной всему сильная усталось, как вдруг приметил волочащийся за Званимиром темный кровяной след. Весь правый бок кольчуги был глубоко распорот, из-под рваных поддоспешника и рубахи выглядывала зияющая рана. Как видно, урманин все-таки успел зацепить князя своим страшным топором, чего тот в пылу боя не заметил. Гридни подхватили Званимира, когда ноги его подкосились. Положив князя на щит, они поспешили его унести.
Между тем Волки Одина, только сейчас придя в себя после смерти своего боевого товарища и побратима, с воем устремились вперед. Из ряда их вырвался Хумли Скала, длинным движением перерубив в поясе оказавшегося перед ним радимича.
Внезапно откуда-то с восхода донеслись тревожные крики.
— Что там творится? — Олав замер, всматриваясь в непроглядную лесную даль.
— Мне кажется, к нам идет твой союзник, князь Сбыслав, — отозвался Августин со скрытой усмешкой. — Как видишь, без помощи он тебя не оставил.
— Клянусь всеми водопадами Нифльхейма! — в ярости вскричал Медвежья Лапа. — Неужели он хочет лишить нас законной добычи?
— Не беспокойся, ярл, — заверил его монах. — Князь с самого начала обещал тебе половину. Думаю, он рассудил, что будет справедливо, если вторую половину работы он сделает сам.
В глубине леса разыгралась жестокая схватка. Теперь к избушке-хранилищу отступали остатки воев Званимира, которым отрезали пути отхода появившиеся кривичи. Среди радимичей Волки Одина с удивлением различили женщин. Это были Рысь и три ее воспитаницы. Облаченные в короткие кожаные панцири, они с невиданной яростью бросались на наступающих гридней Сбыслава, переливающихся чешуей юшманов[148]. Воительницы были подобны обезумевшим хищницам, защищающим свое логово от вторгшихся чужаков. Тяжелая броня и желтые щиты кривичей, украшенные рисунком беркутов, трещали под мощью их секир, мечей и рогвиц[149]. Неуловимые для неприятельских клинков, ратоборки вертелись волчками, отскакивали и наседали снова.
