Лиса Си - Снежный Цветок и заветный веер
Но названые сестры еще не все сказали мне.
«Она старалась угодить вам всеми способами, — проговорила Лотос, — поэтому и занималась постельными делами вскоре после родов».
«Это неправда!»
«Каждый раз, когда она теряла ребенка, вы жалели ее не больше, чем ее муж или свекровь, — продолжала Ива. — Вы всегда говорили, что ее достоинство состоит в рождении сыновей, и она верила вам. Вы говорили ей, чтобы она попыталась снова, и она слушалась».
«Такие вещи полагается говорить, — ответила я. — Так мы, женщины, утешаем…»
«Вы думаете, эти слова могли ее утешить, когда она потеряла ребенка?»
«Вас там не было. Вы не слышали…»
«Попробуй снова! Попробуй снова! Попробуй снова! — насмешничала Цвет Сливы. — Разве вы не говорили этих слов?»
Я не могла отрицать этого.
«Вы требовали, чтобы она следовала вашим советам в этом и во многом другом, — снова вступила в разговор Лотос. — А потом, когда она это делала, вы критиковали ее».
«Вы искажаете смысл моих слов».
«Разве? — спросила Ива. — Она все время говорила о вас. Она никогда не сказала о вас дурного слова, но мы понимали, что происходило».
«Она любила вас, как должна любить лаотун, за то, какой вы были, и за то, какой вы не были, — заключила Цвет Сливы. — Но у вас в мыслях чересчур много мужского. Вы любили ее, как любит мужчина, и ценили ее только за то, что она придерживалась мужских правил».
Закончив один круг, Лотос начала другой.
«Вы помните, как мы были в горах, и она потеряла ребенка?»
«Конечно, помню».
«Она уже была больна».
«Этого не может быть. Мясник…»
«Может быть, это он виноват, — признала Ива. — Но из нее шла черная кровь, она была застоявшаяся, мертвая, и мы так и не нашли плода».
И опять вмешалась Цвет Сливы. «Мы знали ее много лет, и такое с ней случалось несколько раз. Она была уже очень больна, когда вы спели вашу Песнь Оскорбления».
Я больше не могла спорить с ними. Как мне удалось бы оспорить это? Должно быть, опухоль росла очень долго. Это подтверждали и другие приметы: потеря аппетита, бледность кожи, отсутствие энергии в тот момент, когда я принуждала ее лучше питаться, щипать щеки, чтобы они порозовели, и делать все, что полагается, чтобы принести гармонию в дом ее мужа. А затем я вспомнила, как всего две недели назад, когда я впервые приехала сюда после столь долгого отсутствия, она попросила у меня прощения. А я этого не сделала, ни когда ей было совсем плохо, ни перед ее смертью, ни даже тогда, когда самодовольно говорила себе, что все еще люблю ее. Ее сердце всегда оставалось чистым, а мое сердце было сухим и твердым, как старый грецкий орех.
Я иногда думаю об этих названых сестрах — конечно, они все уже умерли. Они должны были осторожничать, когда говорили со мной, ведь я была Госпожой Лу. Но они не хотели дать мне уйти из того дома, не сказав мне правду.
Я вернулась домой и поднялась в мою верхнюю комнату. У меня был наш веер и несколько уцелевших писем. Я растерла чернильный порошок, пока он не стал черным, как ночное небо. Я открыла веер и начала выводить то, что должно было стать моей последней записью.
«Ты, кто всегда знала мое сердце, теперь паришь над облаками в теплых лучах солнца. Я надеюсь, что когда-нибудь мы будем летать вместе». У меня впереди было много лет, чтобы смотреть на эти строчки и делать все возможное, дабы исправить зло, которое я причинила той, кого любила больше всех на свете.
Время спокойного сидения
Сожаление
Мои руки слишком стары, чтобы готовить, ткать или вышивать, и когда я смотрю на них, я вижу пятна, выступившие потому, что я прожила так много лет. И при этом не важно, работала ли ты под солнцем на открытом воздухе или просидела всю жизнь в женской комнате. Кожа у меня такая тонкая, что, когда я натыкаюсь на предметы, или предметы натыкаются на меня, кровоподтеки собираются прямо на ее поверхности. Мои руки устали растирать чернила о камень, а костяшки пальцев опухли от письма. На моем большом пальце сидят две мухи, но у меня нет сил прогнать их. Мои глаза — водянистые глаза очень старой женщины — слишком часто слезились в последнее время. Мои волосы — седые и тонкие — выскользнули из-под заколок, которым полагается удерживать их на месте под косынкой. Когда к нам приходят посетители, они стараются не смотреть на меня. Я тоже стараюсь не смотреть на них. Я слишком долго живу на свете.
После смерти Снежного Цветка передо мной еще простиралась половина моей жизни. Мои дни риса-и-соли не закончились, но в своем сердце я уже подошла к началу дней спокойного сидения. Для большинства женщин этот период начинается после смерти мужа. Для меня он начался после смерти Снежного Цветка. Я была «той, кто не умерла», но многое удерживало меня от того, чтобы стать совсем тихой и спокойной. Я была нужна своему мужу и своей семье как жена и мать. Моя община нуждалась во мне как в Госпоже Лу. А кроме того, были дети Снежного Цветка, в которых нуждалась я, чтобы восполнить все, что я не сделала для своей лаотун. Но трудно быть по-настоящему щедрой и великодушной, и при этом вести себя честно и прямо, когда ты не знаешь, как это сделать.
Первое, что я сделала в первые месяцы после смерти Снежного Цветка, — я заняла ее место на всех свадебных традиционных встречах и церемониях. Казалось, Весенняя Луна совсем не хотела выходить замуж, покидать свой дом. Она видела, как ее отец обращался с ее матерью, и боялась того, что ждет ее впереди. Я говорила себе, что все девушки боятся выходить замуж. Но в свою первую брачную ночь, после того как ее муж заснул, Весенняя Луна совершила самоубийство, бросившись в деревенский колодец.
«Эта девица загрязнила не только свою новую семью, но и питьевую воду целой деревни, — шептались сплетницы. — Она, как ее мать. Помните ту Песнь Оскорбления?» То, что именно я сочинила песнь, которая подорвала репутацию Снежного Цветка, мучило мою совесть, поэтому я прекращала подобные разговоры, когда слышала их. Благодаря этой Песне я прославилась как женщина незлопамятная и милосердная по отношению к несчастным людям, но я знала, что моя первая попытка искупить вину перед Снежным Цветком провалилась. День, когда я сделала запись о смерти этой девочки на нашем веере, был одним из худших в моей жизни.
Тогда я сосредоточила свои усилия на сыне Снежного Цветка. Несмотря на самые неблагоприятные условия, не имея никакой поддержки от отца, он неплохо выучился мужскому письму и умел хорошо считать. Тем не менее, ему приходилось работать рядом с отцом, и радости в его жизни было не больше, чем в то время, когда он был ребенком. Я познакомилась с его женой, которая все еще жила в своей родной семье. На этот раз выбор был сделан правильно. Девушка забеременела, но мысль о том, что ей придется поселиться в доме мясника, причиняла мне боль. Хотя вторгаться во внешний мир мужчин было и не в моих правилах, я добилась от своего мужа, который не только унаследовал обширные владения Дяди Лу, но и добавил к ним земли, приобретенные на деньги от продажи соли, так что теперь его поля простирались до самого Цзиньтяня, чтобы он нашел для молодого человека какую-нибудь работу помимо убоя свиней. Он поручил сыну Снежного Цветка собирать арендную плату с крестьян и предоставил ему дом с огородом. Со временем мясник ушел на покой, переехал к своему сыну и принялся любить и баловать своего внука, который принес много радости в этот дом. Молодой человек и его семья были счастливы, но я знала, что еще не все сделала, чтобы найти обратный путь к Снежному Цветку.
* * *В возрасте пятидесяти лет, когда у меня прекратились месячные, моя жизнь вновь изменилась. Я перестала обслуживать других с тем, чтобы другие обслуживали меня, хотя я, конечно же, следила за домашними делами и вмешивалась, если мне что-то не нравилось. Но, как я сказала, в моем сердце я уже вступила в период Спокойного Сидения. Я стала вегетарианкой и воздерживалась от таких горячительных вещей, как чеснок и вино. Я размышляла над религиозными сутрами, исполняла очищающие ритуалы и надеялась отказаться от загрязнения, связанного с постельными делами. Хотя всю свою замужнюю жизнь я тайно надеялась, что мой муж никогда не заведет себе наложницу, я смотрела на него и испытывала сочувствие к нему. Он заслужил награду за весь свой многолетний тяжкий труд. Я не стала дожидаться действий с его стороны — возможно, он никогда бы их и не предпринял — и сама нашла и привела в дом не одну, а трех наложниц, чтобы они развлекали его. Поскольку я выбирала их сама, я могла помешать возникновению зависти и мелочных ссор, обычно возникающих между красивыми молодыми женщинами. Я ничего не имела против, когда они рожали детей. И по правде говоря, престиж моего мужа в деревне повысился. Он доказал, что не только может позволить себе иметь женщин, но что его чи была сильнее, чем у любого другого мужчины в уезде.
