Паринуш Сание - Книга судьбы
– Не так уж долго меня не было, – перебил его Хамид. – Неужели она сильно изменилась за это время?
– Зубы у нее прорезались еще до твоего отъезда, – вмешалась я. – И она уже тогда многое умела, но тебя же никогда нет дома, и ты ничего не замечаешь.
В тот вечер Хамид никуда не уходил. В десять часов кто-то позвонил в дверь. Он подскочил, схватил пиджак и кинулся на крышу. Меня вдруг отбросило в тот страшный год. Так что же, все по-прежнему? Подкатила дурнота.
Не помню, кто в тот раз наведался к нам. Во всяком случае эти люди опасности не представляли, но мы с Хамидом пережили тяжелое потрясение. Я с упреком глядела на него. Ширин уснула. Мальчики, взбудораженные возвращением отца, оттягивали укладывание, но я велела им отправляться в свою комнату. Хамид вытащил из кармана небольшую книгу и направился в спальню.
– Сядь, Хамид! – строго велела я. – Нам нужно поговорить.
– Уф! – нетерпеливо вздохнул он. – Непременно сегодня?
– Да, сегодня. Боюсь, завтра у нас может и не быть.
– О, как мрачно – и как поэтично!
– Говори, что хочешь – смейся надо мной, если хочешь, – но я должна высказаться. Послушай, Хамид, за эти годы я со многим мирилась, многое вынесла и никогда ничего от тебя не требовала. Я уважала твои идеи и идеалы, пусть сама в них не верила. Я терпела одиночество, страх, тревогу, твое отсутствие. Твои желания всегда были на первом месте. Я пережила ночной обыск, когда вся моя жизнь перевернулась, годы унижений и обид перед тюремными воротами. Я одна несла бремя нашей общей жизни – и я вырастила наших детей.
– Так в чем суть? Ты не даешь мне спать, чтобы добиться от меня благодарности? Благодарю за подвиги, госпожа моя!
– Не веди себя словно капризный ребенок! – рявкнула я. – Не нужно мне твоего “спасибо”. Пойми наконец: я не семнадцатилетняя девчонка, поклонявшаяся герою и тем счастливая. Да и ты не тот здоровый и крепкий тридцатилетний мужчина, который мог выдержать все эти испытания. Ты говорил: если режим шаха падет, если победит революция и народ получит то, в чем нуждается, ты вернешься к нормальной жизни, и мы спокойно, счастливо будем растить детей. О них-то подумай. Ты нужен им. Остановись! У меня кончились и силы, и терпение. Главная цель достигнута, ты исполнил свой долг перед партией и страной – предоставь остальное молодым.
Хоть раз в жизни пусть дети будут для тебя главным. Мальчикам нужен отец. Я не могу больше заменять тебя. Помнишь тот месяц на Каспийском море? Какими они были жизнерадостными, счастливыми? Как болтали, как всем с тобой делились? А теперь я не знаю, во что Сиамак ввязался, с кем дружит. Он уже подросток – тяжелый, тревожный возраст. Нужно, чтобы ты больше времени уделял ему, присмотрел за сыном. И пора уже подумать об их будущем. Расходы растут с каждым днем, при нынешней инфляции мне одной на все не заработать. Ты хоть раз задумался, как мы вытягиваем это время, когда я в отпуске без содержания? Можешь мне поверить, давно растаяли и мои скудные сбережения на черный день. Долго еще твоему старику-отцу содержать нас?
– Деньги, что он выдает тебе ежемесячно, – это мое жалованье, – возразил Хамид.
– Какое еще жалованье? К чему себя обманывать? Ты думаешь, типография приносит такой доход, что может позволить себе платить человеку, который никогда не появляется на работе?
– Так в этом все дело? – спросил он. – Денег не хватает? Я скажу им, чтобы увеличили мне жалованье. Тогда ты успокоишься?
– Ты не хочешь меня понять? Из всего, что я сказала, ты расслышал только про деньги?
– Все остальное и вовсе ерунда, – заявил он. – Беда в том, что у тебя отсутствуют идеалы. Твоему узко-материалистическому уму безразлично мое служение народу.
– Не надо лозунгов, – взмолилась я. – Если тебя так волнует народ, если ты заботишься о бедных, давай уедем в какой-нибудь глухой угол страны, устроимся в школу, будем трудиться для людей и чему-нибудь их научим. Можно купить участок земли, стать крестьянами, растить урожай, можно делать все что угодно, что, по-твоему, послужит народу. И пусть это вовсе не принесет нам денег, я не стану жаловаться, лишь бы быть вместе. Я хочу, чтобы у моих детей был отец. Я готова жить в любом месте, которое ты выберешь, – клянусь! Только подальше от этой борьбы на износ, от вечных тревог и страхов! Прошу тебя: раз в жизни выбери в пользу семьи, в пользу твоих детей!
– Закончила? – сердито спросил он. – Ты в самом деле так глупа, так податлива на свои фантазии? Вообразила, что с моей подготовкой – после стольких лет страданий, стольких лет в тюрьме – теперь, когда мы почти у цели, я передоверю все новичкам, забьюсь в глухой угол и буду растить бобы с полудюжиной соседских крестьян? Моя миссия заключается в создании демократического правительства. Что за вздор, будто революция уже восторжествовала? Нам предстоит еще долгий путь. Я должен бороться за освобождение всех народов. Когда же ты наконец поймешь?
– Что такое демократическое правительство? – спросила я. – Правительство, избранное народом, не так ли? Так ведь народ уже сделал свой выбор – только вы, господин хороший, никак не примиритесь с тем фактом, что народ, тот самый, о котором вы рассуждаете, бия себя в грудь, предпочел исламское правительство. С кем же ты теперь собрался воевать?
– Перестань, какие там выборы? Голоса необразованных, опьяненных революцией людей. Они не понимали, в какую ловушку их загоняют.
– Понимали или нет, но они выбрали правительство и пока что не отказали ему ни в своих голосах, ни в доверии. Ты не можешь говорить от имени народа, и ты обязан уважать его выбор, пусть он и расходится с твоими убеждениями.
– То есть сидеть праздно и ждать, пока все рухнет? – спросил он. – Я политик, я знаю, как нужно управлять государством, и теперь, когда основы заложены, мы доведем дело до конца. И пока не добьемся своей цели, я от борьбы не отступлюсь.
– От какой борьбы? Против кого? Шаха больше нет. Станешь бороться против правительства республики? Что ж, давай. Объяви во всеуслышание свою программу, через четыре года выйдешь с ней на выборы. Если твой путь – лучший, люди проголосуют за тебя.
– Это иллюзии. Разве исламисты мне позволят? И к какому народу ты предлагаешь мне апеллировать? К неграмотным, живущим в страхе перед Аллахом и Пророком, отдающим последний грош религиозным фанатикам?
– Грамотный или неграмотный, это наш народ, и он сделал свой выбор, – повторила я. – А ты хочешь навязать стране свои собственные идеалы управления.
– Да! Пусть даже силой, если придется. Когда люди поймут, что это для их же блага, увидят, кто трудится ради их будущего, – они встанут на нашу сторону.
– А как насчет тех, кто не встанет на вашу сторону? Тех, кто думает иначе? – поинтересовалась я. – Сейчас в стране сотни политических группировок и фракций, и каждая верит в свою правоту, и ни одна из них не приемлет твой вариант правительства. Как быть с ними?
– Только подрывные элементы и предатели не думают о благе народа и противятся ему. Их нужно устранить.
– То есть вы их казните?
– Да, если понадобится.
– Так поступал и шах. Что же вы так возмущались тираном? А я-то, глупая, превозносила тебя и питала такие надежды! Я и думать не думала, что после стольких лет борьбы во имя народа, жертв во имя любви, проповеди гражданских свобод ты подашься в палачи! Ты так одурманен своими фантазиями, что воображаешь, будто религиозники будут сидеть сложа руки и дожидаться, пока ты обзаведешься оружием, затеешь новую революцию и всех их истребишь? Пустые мечты! Это они расправятся с тобой! Они-то не повторят той ошибки, которую допустил шах. А учитывая, что ты им готовишь, они вообще-то будут правы.
– Они хотели бы расправиться с нами, потому что они – фашисты! – заявил Хамид. – Именно поэтому нам следует вооружиться и быть сильнее.
– Да ведь ты такой же фашист! – парировала я. – Даже если бы немыслимое удалось и твоя организация захватила власть – ты бы уничтожил не меньше людей, а то и больше.
– Довольно! – заорал он. – Дело революции тебе не по уму.
– Нет, конечно. И никогда не было. Мне важно только одно – уберечь семью.
– Ограниченная и эгоистическая позиция.
Что толку было спорить с Хамидом? Мы описали круг и вернулись в то место, с которого много лет назад начинали. И снова борьба и преследования, вот только я была уже сыта по горло, а он – он сделался еще более бесстрашным и напористым. Еще несколько дней я продолжала тот же спор, но уже про себя. Я продумала свою жизнь и свое будущее и поняла, как глупо возлагать на Хамида хоть малейшие надежды. Рассчитывать я могла только на себя, или мне не удержать нашу жизнь. В итоге я решила отказаться от остававшихся у меня месяцев без содержания, а госпожа Парвин согласилась приходить ежедневно и нянчить Ширин.
Господин Заргар был удивлен моим преждевременным возвращением.
