Евгения ИЗЮМОВА - ДЕТИ РОССИИ
Гитлеровцы отвергли первое предложение о капитуляции 7 января. И вот по свидетельству полковника Динглера, что делали осажденные: «Каждую ночь, сидя в землянках, мы вслушивались в рокот моторов и старались угадать, сколько же немецких самолетов на этот раз прилетит, и что они нам доставят. С продовольствием было очень трудно с самого начала, но никто из нас не предполагал, что скоро мы постоянно будем испытывать муки голода.
Нам не хватало всего: не хватало хлеба, снарядов, а главное - горючего. Пока было горючее, мы не могли замерзнуть, а наше снабжение, пусть даже в таких ограниченных масштабах, было обеспечено.
До рождества 1942 года войскам выдавалось по 100 граммов хлеба в день на человека, а после рождества этот паек был сокращен до 50 граммов. Позднее по 50 граммов хлеба получали лишь те части, которые непосредственно вели боевые действия; в штабах, начиная от полка и выше, хлеба совсем не выдавали. Остальные питались только жидким супом, который старались сделать более крепким, вываривая лошадиные кости». Вот почему, видимо, немцы не подпускали женщин к трупам лошадей, как вспоминает В. Н. Исаева - самим нужно было, а тут соперницы объявились; вот почему оккупанты бродили по землянкам жителей, а к рождеству (25 декабря), как рассказывает Н. П. Рахимова, извели в Орловке всех кошек и собак.
Советское командование впервые предложило условия капитуляции 7-8 января. Гельмут Вельц запомнил это на всю жизнь: «Сегодня 8 января. Это день не такой, как другие. Он требует от командования важного решения, самого важного, какое оно только может принять в данный момент. Каково будет решение - никто из нас не знает. Нам известно только одно: решающее слово может быть сказано только в течение двадцати четырех часов. Это знает каждый, кто принадлежит к 6-й армии… Ультиматум. Капитуляция, Плен. Питание, Возвращение на родину после войны. Все это проносится в мозгу, сменяя друг друга, воспламеняет умы, вызывает острые споры». Капитуляция для многих была, как говорит Вельц: «… требование разума, требование товарищества, требование посчитаться с судьбой бесчисленного количества раненых солдат, которые по большей части лежат в подвалах без всякого медицинского ухода. Такая капитуляция не наносит ущерба достоинству германского солдата». Очень категоричен Вельц по отношению к тем, кто про капитуляцию думает в создавшихся условиях иначе: «Только за последние шесть недель погибло круглым числом 100 тысяч человек, Тот, кто в таких условиях намерен ценой гибели остальных 200 тысяч человек сохранить свое слепое и тупое повиновение, не солдат и не человек - он хорошо действующая машина, не больше!»
Ну что же, Паулюс и впрямь повел себя как машина, пытаясь,, вопреки мнению своих командиров корпусов, добиться разрешения на капитуляцию от своего командования. Его посланник к Гитлеру генерал Хубе вернулся обратно с категоричным приказом не капитулировать, вслед за тем прибыл ответ главного командования сухопутных сил: «Капитуляция исключается. Каждый лишний день, который армия держится, помогает всему фронту и оттягивает от него русские дивизии». Что Паулюс и сделал. Мнение Манштейна совпадало с мнением высшего командования, и он одобрил попавшего в беду соратника: «9 января противник предложил 6-й армии капитулировать. По приказу Гитлера это предложение было отклонено… я целиком поддерживаю его решение, - Манштейн был солдатом до мозга костей, солдатом старой кайзеровской закалки, и решение Паулюса не капитулировать, он прокомментировал так: -…для генерала Паулюса отклонение предложения о капитуляции было его солдатским долгом». Да, это было солдатским долгом для Паулюса, но тоже верный этому долгу В. Адам считает иначе: «… в случае своевременной капитуляции могло спастись и после войны вернуться к своим семьям намного больше 100 тысяч солдат и офицеров. - и он сделал вывод: - Отклонение советского предложения о капитуляции от 8 января 1943 года является с точки зрения исторической, военной и человеческой огромной виной не только Верховного командования вермахта и командования группы армий „Дон“, но и командования 6-й армии, командиров ее армейских корпусов и дивизий». Да и Видер того же мнения: «Огромные человеческие жертвы, непоправимый ущерб, наносимый человеческому достоинству окруженных, не могли быть более оправданы никакими стратегическими соображениями: в подобной обстановке они были безнравственны, аморальны, - а еще Видеру вспомнились слова Гитлера: - Ведь незадолго до того, как мы попали в окружение, он торжественно клялся (теперь эта клятва звучала кощунством): „Смею заверить вас - и я вновь повторяю это в сознании своей ответственности перед Богом и историей, - что мы не уйдем, никогда не уйдем из Сталинграда!“ - и Видер горько заключает: - Теперь судьба наша и впрямь неразрывно связана с донскими степями. Здесь она и должна была решиться».
Ну а Паулюс? Вынес ли он себе приговор за промедление в капитуляции, ведь все равно 6-я армия капитулировала? Ф.Паулюс уже после войны, в сентябре 1945 года об это сказал так: «Я был солдатом и верил тогда, что именно повиновением служу своему народу. Что же касается ответственности подчиненных мне офицеров, то они с тактической точки зрения, выполняя мои приказы, находились в таком же вынужденном положении, как и я сам в рамках оперативной обстановки и отданных мне приказов». Ну что же, честный по-солдатски ответ человека, который свою ответственность не переложил на плечи подчиненных, противников капитуляции. Но, думаю, каждый из этих людей, кто оказался в Сталинградском «котле», вел себя иначе с советскими солдатами, оказавшимися в подобной ситуации, особенно в начале войны, и уж, конечно, в то время не считал себя «заблудшими овечками». Вспомните рассказ той же Нины Петровны Рахимовой о военнопленных советских солдатах, которых впрягали в сани вместо лошадей, вспомните рассказ Валентины Николаевны Исаевой о концлагере возле хутора Вертячего. Зато позднее именно так хотел представить в своих воспоминаниях солдат вермахта В. Адам: «Воспитанные в националистическом и милитаристском духе, мы едва ли были способны ставить эти вопросы. В этом и заключалась подлинная причина нашего несчастья, и мы все дальше катились к пропасти, ибо, заблуждаясь, считали своим долгом держаться до конца». А мое мнение, что держаться до конца немецких солдат просто заставлял страх перед возмездием за причиненное ими горе советскому народу.
Итак, капитуляция была отвергнута, и в ночь на 10 января войска Донского фронта сосредоточились на исходных позициях. Так началась операция «Кольцо».
Артподготовка началась в 8 часов 05 минут. Пятьдесят пять минут наши орудия, «катюши» молотили вражеские позиции. В 9 часов пехота и танки пошли в атаку…
В. Адам (о наступлении 12 января вблизи аэродрома Питомник): «Паника началась неожиданно и переросла в невообразимый хаос. Кто-то крикнул: „Русские идут!“… Те, кто еще был способен передвигаться, удирали, остальные взывали о помощи. Но это длилось недолго. Мороз делал свое дело, и вопли стихали. Действовал лишь один девиз: „Спасайся, кто может!“ Но, как говорится, у страха глаза велики - возле аэродрома, как выяснилось, просто была разведка боем.
Немецкий писатель-антифашист Эрих Вайнерт, который еще в декабре прибыл на фронт вместе с Вальтером Ульбрихтом и Вилли Бределем, записал 14 января в своем сталинградском дневнике: «Карповка. Наступление бурно развивается. Как нам стало известно, западная часть „котла“ уже отрезана гигантским клином, тянущимся с северной стороны долины речушки Россошки вниз, до Карповки. Дмитриевка, Атаманская и Карповка взяты приступом…
Повсюду признаки паники…»
Штаб 6- й армии от Гумрака переместился еще ближе к Сталинграду, и вновь В. Адам наблюдает не просто отступление своих войск, а их паническое бегство: «Снова сжигались документы и боевое имущество. На новый командный пункт взято только самое необходимое. Мы ехали по шоссе в немногих уцелевших автомашинах, маленькими группами, мимо тащившейся в город вереницы изголодавшихся, больных и раненых солдат, похожих на привидения. На вокзале в Гумраке мы попали в плотную толпу раненых. Подгоняемые страхом, они покинули лазарет на аэродроме и тоже устремились на восток. Остались лишь тяжелораненые и безнадежно больные, эвакуация которых из-за недостатка транспортных средств была невозможна. Надежды вылечить их все равно не было. Паулюс приказал главным врачам оставлять лазареты наступающему противнику. Русские нашли и штабель окоченевших трупов немецких солдат, которые несколько дней назад были навалены за этим домом смерти один на другой, как бревна…»
Паулюс утверждал, что он был солдат и не мог потому не повиноваться приказам Верховной ставки вермахта. А как же его приказ относительно лазаретов, как расценить слова из его приказа в те, страшные для обеих воюющих сторон, дни: «За последнее время русские неоднократно пытались вступить в переговоры с армией и с подчиненными ей частями. Их цель вполне ясна - путем обещаний в ходе переговоров о сдаче сломить нашу волю к сопротивлению…кто сдастся в плен, тот никогда больше не увидит своих близких. У нас есть только один выход: бороться до последнего патрона, несмотря на усиливающиеся холода и голод. Поэтому всякие попытки вести переговоры следует отклонять, оставлять без ответа и парламентеров прогонять огнем». И все-таки Паулюс 20 января вновь просит самостоятельности в принятии решений и, значит, о праве заключить капитуляцию, но вновь получает отказ. А «кольцо» все продолжает сжиматься, в «котле» становится все жарче, и солдатам 6-й армии упрямство немецкого верховного командования обошлось дорого: за 16 дней (с 10 по 25 января) гитлеровцы потеряли свыше 100 тысяч убитыми, ранеными и пленными…
