Михаил Волконский - Кольцо императрицы
Чтобы пока заняться чем-нибудь, князь стал разбирать свои вещи. Он стоял, наклонившись над сундуком, когда дверь в его комнату скрипнула, и, подняв голову, увидел в дверях… Игната Степановича Чиликина.
– А я опять, извините, без доклада, – заговорил Чиликин, – знаю, что иначе не пустили бы меня… Я вашего мальчика в прихожей турнул и пришел сюда; он знает, кто я такой. Я все-с здесь наверху живу.
Мальчонок, о котором говорил он, был новый казачок, заменивший Антипку, отосланного в деревню. Князь Иван недовольно поднялся.
– Что вам еще нужно от меня? – проговорил он.
– А документик в три тысячи-то забыли-с? помните, я докладывал вам о нем?.. Я тут вот только и ждал вашего приезда; мне теперь деньги очень нужны, князь Иван Килиллович…
У Косого опустились руки.
Деньги! Да если уж он не мог достать их до сих пор для себя, хотя от этого зависело все счастье его жизни, то как же он достанет для Чиликина-то? Откуда? Смешно даже!..
И князю Ивану действительно стало смешно.
– Деньги? три тысячи? – повторил он. – Да откуда я достану их вам?
Лицо Чиликина расплылось в широкую самодовольную улыбку. Он знал, что если уж рассчитывает на что-нибудь, то рассчитывает наверное.
– Я так и знал-с, – прямо ответил он, осклабясь, – я так и знал-с, что у вас денег не будет.
«Чему же он рад-то так?» – невольно подумал князь Иван и, отвертываясь, спросил:
– Если знали, что у меня не будет денег, то зачем же тогда пришли спрашивать их?
– А для того, чтобы предупредить, что я взыскивать буду…
Князь ничего не ответил. Он задумался о том, что на него надвинулась новая беда, о которой он не хотел было вспоминать. Но она пришла насильно, в образе этого Чиликина, и снова стала поперек дороги ему. С этим долгом ему никогда не распутаться.
И в первый раз князю показалось, что он устал от борьбы и что долее бороться не в состоянии.
Неужели ему, почти достигнув цели, придется навеки расстаться со всеми мечтами и радостями жизни? Если Чиликин «начнет взыскивать», то – князь знал – это будет позор, оскорбление за оскорблением. Одна Вера Андреевна чего будет стоить в это время со своим ехидно и вовремя выказываемым злорадством. «Нищий-князь, искатель приключений», – она иначе не называла его заглазно, но нашлись услужливые люди, которые передали ему это. И теперь более чем когда-нибудь оправдываются ее слова. Откуда он возьмет эти три тысячи?
А Игнат Степанович смотрел на него и улыбался, и, видимо, ему доставляла большое удовольствие безвыходность положения князя.
– Послушайте, – начал Косой, – ведь эти деньги не я вам должен, а мой отец.
– Это все равно-с, раз вы приняли наследство – теперь уже ничего поделать нельзя… Все по закону…
– Я знаю, по закону, а по правде-то разве не совестно вам? Ведь эти деньги, может быть, и не следуют вам вовсе.
– Как не следуют?.. Нет-с, они мне по всем правам следуют… Если по самому закону… – протянул Чиликин.
Но в это время в дверях раздался голос Левушки, вернувшегося от Соголевых.
– Сто, сто такое по закону? – спрашивал он.
Игнат Степанович несколько смутился при появлении постороннего.
– Нет-с, это ничего, это – наше дело с князем Иваном Кирилловичем…
– Я вас спласываю, сто по закону? – крикнул Левушка во весь голос.
– Что же тут кричать? – обиделся Чиликин. – Я имею получить с князя три тысячи, вот и все. Я, кажется, пришел не за чужими, а за своими деньгами…
– Тли тысячи?! – повторил Левушка. – Вы их получите завтла… Плиготовьте документ, а тепель ступайте вон… Ступайте вон! – повторил Левушка, видя, что Чиликин хочет еще возразить что-то такое.
– Посмотрим! – проговорил Игнат Степанович и, сгорбившись, вышел из комнаты.
Левушка действовал таким молодцом, что князь дивился ему и залюбовался им.
– Да что с вами, что вы сделали такое? – спросил он.
Но Левушка ответил горько:
– Сколо узнаете!..
III
Уговорив князя Ивана остаться дома, Левушка в своей новой, желтой карете поехал к Соголевым и удивил их странною просьбой.
Он просил Веру Андреевну с дочерьми непременно и неотступно сегодня, и именно сегодня, к себе на вечер, уверяя Соголеву, что она может быть покойна, что он сумеет принять «дологих гостей» должным и подобающим образом.
Сначала Вера Андреевна удивилась. Потом ей показалась затея оригинальною. Уж если Торусский звал так, то, вероятно, в самом деле приготовил что-нибудь особенное, а Вера Андреевна любила все особенное, всякое развлечение и угощение.
К тому же ее Дашенька скучала. Выездов, благодаря пребыванию двора в Москве, было мало.
Сонюшка, ждавшая письма сегодня от Косого, который выехал из Москвы так поспешно, что не успел дать ей знать, – была сегодня молчаливее и грустнее обыкновенного.
Ей никуда не хотелось.
– Ну, полноте, Лев Александрович, – сказала она, – ну, что вы затеяли.
И это решило окончательно сомнение Веры Андреевны.
– Вечно вы, моя милая, – сказала она единственно для того, чтобы попротиворечить дочери, – суетесь туда, куда вас не спрашивают… напротив, это очень мило со стороны Торусского, что он приглашает нас…
– Так вы будете, неплеменно будете, – заговорил Левушка, ловя ее на слове, – я за вами, если позволите, калету плишлю… Вы ни о чем не беспокойтесь… Все будет сделано. Только плиезжайте.
И он опять так стал просить, так умолять, что Вера Андреевна, уже заинтригованная, согласилась.
Как только согласие было дано, Левушка вне себя от счастья уехал домой, потребовав еще раз подтверждения, что его не обманут и приедут непременно.
Вечером в назначенный час гайдук в новой, с иголочки, ливрее поднялся к Соголевым, чтобы доложить, что карета за ними приехала.
Карете, конечно, пришлось ждать, пока Соголевы одевались. Поспеть вовремя Вера Андреевна никогда не могла.
Наконец все шпильки и булавки были заколоты, платья оправлены перед зеркалом, волосы напудрены, и Соголевы спустились в своих шубках вниз.
Вера Андреевна, оглядев богатую карету, приехавшую за ними, ничего не сказала, но по грации ее движений, с которою она влезла по высокой, опущенной гайдуком подножке, видно было, что она желает показать, что умеет ездить в таких хороших каретах.
Они сели, щелкнула закинутая вновь подножка, хлопнула дверца, и карета тронулась.
Сонюшка, убаюканная мягкою качкою эластичных рессор, смотрела в окно сначала бессознательно, но мало-помалу стала замечать, что их везут не на Васильевский остров, где, как она знала, жил Торусский в доме тетки, а куда-то в сторону Фонтанной.
– Куда же это он едет? – спросила она.
– Ах, моя милая, вероятно, туда, куда нужно… – остановила ее Вера Андреевна.
– Да ведь Торусский живет же на Васильевском острову…
– Ну, так что ж?
– А мы сворачиваем на Фонтанную.
– На какую Фонтанную… вы непременно придумаете что-нибудь… – недовольно проговорила Вера Андреевна. – Ну, да, на Фонтанную… – добавила она, глядя в окошко, – вероятно, тут лучше дорога на остров…
Сонюшка замолчала и не стала говорить, что по Фонтанной нет дороги от них на Васильевский. Ей, в сущности, было все равно.
Карета ехала по набережной довольно долго и вдруг свернула во двор одного из тех барских домов, которые со своими садами и службами были расположены здесь и не раз своею роскошью тревожили воображение Сонюшки.
Они остановились у крыльца, и навстречу им выскочили, пренебрегая холодом, как это и подобает настоящим лакеям, ливрейные гайдуки, поспешившие высадить их.
На лестнице, покрытой красным сукном и уставленной цветами, ждал их сияющий Левушка.
– Да, это мое новоселье, – ответил он Сонюшке, спросившей его, разве он переехал сюда с Васильевского.
Он провел их налево, в нижний этаж дома, где оказалась очень мило, уютно и удобно обставленная маленькая квартирка.
На столе в столовой были приготовлены на серебряном сервизе чай, фрукты и всевозможные печенья.
Дамы удивлялись, хвалили устройство, Левушка казался на верху блаженства.
Он был очень счастлив. Сонюшка невольно вздохнула.
Как бы было хорошо, если б ее князь Иван мог устроиться так!..
Среди приветствий, разговоров и болтовни Левушка (Сонюшка видела это) несколько раз взглядывал на нее, как будто хотел сказать ей что-то отдельно, по секрету.
Наконец он стал показывать Вере Андреевне и Дашеньке какой-то очень любопытный альбом с видами Швейцарии и, когда они, заинтересовавшись, занялись им, потихоньку подошел к Сонюшке.
– Плойдите за мной, – сказал он, – плойдите, пожалуйста.
Он вывел Сонюшку на парадную лестницу и просил ее не бояться подняться в верхний этаж.
Сонюшке уже пришлось пережить много неожиданного и странного. Она пошла.
Левушка, выведя ее на лестницу, сам не пошел за нею, а вернулся к себе.
Ливрейные лакеи, выстроенные на лестнице (один из них был в особенно красивой, голубой, с галунами ливрее), встретили ее низким, глубоким поклоном. Она кивнула им и тут только заметила, что у них на галунах гербы под княжеской мантией и шапкой.
