Томас Костейн - Гунны
Затем они обсудили, какое он должен выбрать себе занятие. Росий предложил Николану взять с собой мешок с товарами и прикинуться торговцем. Николан отрицательно покачал головой.
— Если ты везешь с собой товары, но не продаешь их, у людей поневоле возникнут подозрения. Пожалуй, лучше мне назваться христианским миссионером.
— И куда будет держать путь этот миссионер?
Николан указал на север.
— В земли Аламанни. Таким образом я попаду на свою родину. Лежит она, как ты знаешь, между Норикумом и великой рекой, в ее излучине.
С тем он и отправился в путь, на крепкой лошади и с крестом на серой, вытертой до дыр тунике. Горный перевал он преодолел без проблем, поскольку отступающие армии еще не подошли и он сталкивался лишь продовольственными отрядами, прочесывающими округа в поисках еды для основных частей. Повернув на юг, он проехал дорогами Норикума, обогнув плодородные Паннонианские равнины, на которых уже два поколения жили гунны.
Где бы ни останавливался Николан, он задавал один и тот же вопрос: «Вы не видели вдову Тергесте? Она едет на север в большой компании. Много лошадей, сложенных тентов, повозок с едой».
На третью ночь хозяин маленькой харчевни, где он остановился на ночлег, выслушав вопрос Николана, утвердительно кивнул.
— Вдова Тергесте проехала днем. Но она более не вдова. Жена. Нашла себе нового мужа.
— Опять! — воскликнул мнимый миссионер. Впрочем, с учетом того, что он узнал, находясь в плену у Аттилы, это известие не слишком удивило его. — Она может позволить себе много мужей, поскольку женщина она видная и очень богатая.
Хозяин харчевни кивнул.
— У нее много всего. Земли, домов, лошадей, скота. И рабов. А также необузданного темперамента, — он хихикнул. — Ах, какой же у нее темперамент! Но главное, у вдовы доброе сердце.
— Куда она направилась?
Хозяин харчевни указал на север.
— В страну великолепных лошадей.
— Была с ней еще одна женщина? Молодая и красивая?
Потерев переносицу, хозяин харчевни кивнул.
— Маленькая. Худенькая.
— С золотыми волосами?
Хозяин харчевни покрутил рукой вокруг головы.
— Волосы были замотаны черной материей. Цвета я не видел.
Наутро Николан пришпорил лошадь и ближе к вечеру догнал караван вдовы, разбивающий лагерь. Тенты уже стояли на траве, невдалеке паслись стреноженные лошади, а от костров доносился дразнящий запах готовящейся еды. По лагерю расхаживал гигант в белой тунике, с золотой цепью на шее, в сандалиях с шелковыми тесемками. К своему изумлению Николан признал в нем Ивара. Высокий бритонец руководил слугами. Вдова (иначе он называть ее не мог) сидела в золоченом кресле. У ее ног на земле примостилась маленькая фигурка. От радости у Николана гулко забилось сердце. И разом отпали последние сомнения в том, любит ли он ее. Как ему хотелось подхватить хрупкую девушку на руки, чтобы она положила головку ему на плечо.
Николан направил лошадь к Ивару.
— Эти дороги небезопасны для одинокого путника. Дозволено ли будет скромному слуге Господа нашего поставить палатку на краю вашего лагеря? — спросил он.
Ивар оглядел его с ног до головы.
— Мы будем счастливы, если ты присоединишься к нам, святой отец. И позволь пригласить тебя к ужину, как только его приготовят.
— Твоя доброта безмерна. Я постился с утра, так что не прочь перекусить.
Девушка, что сидела у кресла вдовы, встала и направилась к ним. Встала у головы лошади Николана, всмотрелась во всадника.
— Вытащи камешек из-под языка, Николан Ильдербурф, — воскликнула она.
Николан в изумлении вытаращился на нее. Она же радостно рассмеялась.
— Ты вернулся! Живой и здоровый! Господь Бог был добр к тебе. И ко всем нам.
Ивар ничего не мог понять.
— Ты сошла с ума, Ильдико? Это же старик. Он совсем не похож на Николана.
Евгения поднялась, подошла к Ивару, взяла его под руку, так же всмотрелась к темное, морщинистое лицо всадника.
— Лицо старика. И все-таки… все-таки…
— Я сразу узнала голос! — вскричала Ильдико. — А теперь я вижу за этой маской того, о ком… о ком все время думаю.
Насчет камешка Ильдико не ошиблась. Николан вытащил его изо рта, отбросил его, спрыгнул на траву. Взял Ильдико за руки.
— Ты думала обо мне! — воскликнул он. — Какой же я счастливый. И горжусь тем, что ты признала меня!
Занятые друг другом, они не обращали внимания на остальных. Ивар, который теперь-то узнал его голос, мысленно клял себя за то, что не смог разглядеть за гримом самого близкого друга.
— Не кори себя из-за этого, муж мой, — прошептала Евгения, угадав его мысли. — У любящего сердца самый зоркий глаз.
А Николан по-прежнему не отпускал рук Ильдико.
— Я бы всегда и везде узнал тебя, потому что твое лицо навечно отпечаталось в моей памяти. Однажды, когда я сидел в кабинете Аэция, к нему пришел художник. Я слышал его слова о том, что в каждом лице есть она, наиболее запоминающаяся черта, по которой можно сразу узнать человека. Если ты сможешь держать в памяти эту черту, все лицо останется с тобой и ты никогда его не забудешь.
— И что самое запоминающееся в моей лице? — спросила Ильдико.
— Линия бровей. Они у тебя не прямые и не загибающиеся вверх на концах, но опускающиеся вниз. От этого лицо твое становится более нежным и, представив себе твои брови, я тотчас же вызываю из памяти тебя всю. Кроме того… — он отпустил одну руку Ильдико и коснулся ее носа, — божественный скульптор потратил немало сил, заботясь о красоте твоего носа.
— Мы также рады видеть тебя, — нарушила идиллию новобрачная.
Он подошел к Евгении, взял ее за руки.
— Не так уж трудно догадаться, что ты вновь вышла замуж. Хозяин харчевни, в которой я провел прошлую ночь, сказал мне, что ты более не вдова. Но я не подозревал, что ты выбрала в мужья этого Голиафа с далеких островов, — он повернулся к Ивару. — Мой добрый друг! Я несказанно рад видеть тебя. И у меня создается ощущение, что вы оба безмерно счастливы.
Ивар широко улыбнулся, что случалось с ним крайне редко.
— Да, я счастлив. И горд. А теперь я счастлив вдвойне, потому что ты вернулся.
— Это правда, — новобрачная согласно кивнула. — Я выбрала его. Я поняла, что иначе ничего не получится. Я прошла девять десятых пути, а потом моя гордость заставила меня остановиться. Я ждала. Но он преодолел свою часть, колеблясь и спотыкаясь на каждом шагу. И вот он со мной, мой силач, мой четвертый, мой последний муж. Но он дороже всех остальных, вместе взятых.
— Я принял решение с самого начала, — запротестовал Ивар. — Нежность твоих глаз не оставила меня равнодушным.
Евгения повернулась к Ильдико и Николану.
— Клянусь, никогда раньше не говорил он мне таких теплых слов! — воскликнула она.
А Ивар действительно разговорился.
— По всем главным вопросам в нашей семье решающее слово остается за мной.
— Ну… — Евгения вроде бы хотела возразить, но передумала и улыбнулась. — Продолжай. Расскажи им, как мы живем.
— Моя жена принимает мои суждения, мой взгляд на жизнь, мое мнение по самым различным вопросам. Я решаю, куда мы пойдем, и когда. Я даже говорю жене, что ей надеть.
— Но, — добавила Евгения, — он не выказывает интереса к тому, какими землями я владею, сколько у меня лошадей и скота. Не спрашивает, много ли у меня золота и где я его храню. Пока он не будет докучать мне с этими вопросами, меня будет вполне устраивать его верховенство по части пустяков, которые он находит столь важными. Так что, вполне возможно, что мы составим идеальную семейную пару.
Николан по собственному опыту (будучи рабом, не раз прислуживал во дворце Аэция) знал, с какой роскошью обставляются трапезы в знатных римских семьях, но никак не ожидал увидеть нечто подобное в поле, вдали от человеческого жилья. Его потрясло и обилие блюд, приготовленных поварами на костре, и блеск золотой и серебряной посуды. Дамы сменили дорожные наряды на праздничные. Ильдико надела светло-синее платье, Евгения — белую тунику и, поверх нее, зеленую паллу. Неужели, подумал Николан, это Ивар подобрал столь идущую ей одежду.
Ужин начался с белой рыбы, пойманной утром в озере, мимо которого они проезжали. Затем последовал жареный кролик. Евгения улыбнулась своему мужу.
— Мой дорогой Четвертый, я бы не отказалась от второй порции кролика.
— Нет, — твердо ответил Ивар. — Ты добьешься лишь того, что раздобреешь в талии.
А слуги уже несли мясо с нарезанными финиками. К каждому блюду подавали свое вино.
Ужин закончился, на столе остался лишь кувшин вина.
— А теперь, — Николан взял инициативу на себя, — я хочу услышать все, что произошло с вами, после чего расскажу о своих, довольно-таки грустных приключениях.
И ему рассказали, как Ивар нашел женщин в Константинополе, как Ильдико одержала вверх над арабами, как прошла свадебная церемония в маленькой христианской церкви на берегу Дуная. Жених был в золотой тунике, стянутой темно-синим поясом. Наряд этот Ивар выбирал себе сам.
