Эжен Сю - Жан Кавалье
– Брат! – проговорил он. Полагаешь ли ты, что Кавалье руководствуется человеческими побуждениями, а не Божественным откровением?
– Слушай, слушай! – прервал его Ефраим торжественным и пророческим голосом. – После видения, которое приказало мне убить первосвященника Ваала, этого хищника душ, я имел второе видение: оно тоже должно осуществиться. Я видел вихрь, который гнал с севера огромную черную тучу. В этой туче скрывался огонь. Посреди огня нечто ярко-красного цвета ослепительно блестело, напоминая собой тот металл, который состоит из золота и растопленной меди. Могучий голос, как шум вод, выступающих из берегов, раздался из тучи и возвестил мне: «Сын человечий, приблизься!» Объятый ужасом, я почувствовал себя приподнятым и затерянным в этом урагане, который пронесся по земле, с корнем вырывая кедры и разрушая высочайшие башни. И грозовая туча приостановилась, и я в ней. И почуялось мне, что Господь дарует мне свою силу, что города, леса и горы исчезают предо мной. И могучий голос раздался из тучи и сказал мне: «Сын человечий, смотри!» И посмотрел я – и увидел под тучей сокола, парящего в воздухе, благородного черного сокола. И голос приказал ему ринуться на гадов и драконов, ползавших в долине вокруг золотого тельца: И сокол разорвал их на куски. Тогда голос сказал мне: «Сын человечий, посмотри!» И я увидел на земле, вокруг золотого тельца, тоже разных пресмыкающихся, но уже безвредных. Их тела не были покрыты чешуей; они не прыгали, как волны, а спокойно извивались, сверкая золотом, пурпуром и лазурью, в их глазах не было больше гнева, их свист уже не был страшен, а благозвучен. И голос, прозвучав из тучи, приказал соколу разорвать на части и этих пресмыкающихся. И видел я, что сокол уже не черный, а блещет, как радуга, и когда он коснулся земли, это был уже не воинственный сокол, а павлин. Он гордо распускал свой хвост, соперничая золотом, пурпуром и лазурью с обольстительными гадами. И голос из тучи прозвучал, как трубный звук: «Сын человечий, смотри!» И я увидел наших братьев, окруженных обольстительными гадами, которые опутывали, душили и рвали их на части в то время как павлин, глухой к их раздирающим крикам, к их проклятьям, нахально любовался переливанием своих перьев. Тогда могучий голос сказал мне: «Час наступил. В свою очередь, устремись на него, чтобы его мясо стало кормом птиц небесных»! И я стал орлом и ринулся на него, и моим клювом и когтями я разорвал его. И голос трижды крикнул: «Иерусалим!» И видение исчезло... И оно сполна должно осуществиться.
Притча была так проста и понятна, что дю Серр, знавший слепую и суеверную жестокость эгоальского сторожа, пришел в ужас: он считал его способным принести Кавалье так же, как первосвященника, в жертву своим кровавым видениям.
В это мгновенье вошел Кавалье. С целью ли, или случайно, но на молодом главаре не было утреннего изысканного наряда: он был одет, как горец: белый полотняный плащ и кожаные поножья, с широкой поярковой шляпой на голове. Дю Серр взглядом указал Ефраиму на Кавалье, точно желая упрекнуть его в несправедливости его подозрений. Но лесничий, углубившись в свои думы, казалось, не замечал его.
С того дня, когда Кавалье привел в замок Мас-Аррибас Селесту и Габриэля, он неоднократно встречался с дю Серром. На все вопросы молодого вождя, почему эти несчастные существа, как и все дети, жившие в эгоальском замке, впали в состояние, близкое к сумасшествию, стекольщик отвечал, что причина и ему неизвестна. Он только восхищался этим чудесным доказательством Божественной воли и смиренно благодарил Господа за то, что Он избрал его жилище для проявления своего могущества. Тщетно Кавалье старался, допрашивая детей, добиться каких-нибудь сведений: едва произносил он имя дю Серра, как с бедными малютками делались страшные судороги, которые почти всегда оканчивались припадком падучей. Лишенный познания в естественных науках, но не веривший в чудеса, Кавалье чуял, что стекольщик причастен к страданиям Селесты и Габриэля. При встрече с ним он испытывал безотчетное чувство страха, точно в этом странном человеке скрывалась какая-то таинственная сила.
– Добрый день, братья! – приветствовал Кавалье троих товарищей. – Благословение Господне да будет с вами.
Ролан дружески пожал руку севенца, в то время как дю Серр, поставив в угол свой короб, таинственно открывал его. Кавалье приблизился к Ефраиму и тоже сказал:
– Добрый день, брат!
Посмотрев на него несколько мгновений молча, лесничий произнес сурово:
– Да сохранит тебя Господь от всякого соблазна вплоть до самой смерти!
Кавалье, издавна привыкший к странным приемам бывшего эгоальского сторожа, мало был поражен этой суровой встречей. Он повернулся к дю Серру:
– Ну что, какие вести из Савойи?
Стекольщик нажал пружину, которая скрывала двойное дно, и вынул из ящика сначала связку писем, затем изрядное количество запечатанных свитков, которые положил не стол.
– Есть хорошие вести из Савойи. Вот письмо герцога к вам. Есть и деньги для наших войск, тысяча золотых: вот они. Через месяц мы получим такую же сумму. Чтобы нам ее доставить, ждут приезда в Гаагу лорда Мальборо. По обыкновению, маркиз д'Арзелье передал мне в Женеве перевод на Галди и Фюкэ в Монпелье.
Не без чувства гордости отрезал Кавалье кончиком кинжала шелковые тесемки, которыми, по тогдашнему обычаю, связывали печати писем. Послание герцога Савойского было шифрованное. Молодой севенец взял из бумажника ключ к шифрам и быстро просмотрел письмо. Краска гордости залила его лицо. Князь поздравлял его от имени протестанских держав Европы с успехами и с военным талантом. В его послании Жан оказывался «мечом и щитом» протестанской церкви. Благодаря-де его храбрости и ловкости, скоро весь свет будет ему обязан миром. При его предводительстве, этот упорный мятеж, а также волнения, которые живо вспыхнут в Руэрге и в Виварэ, доставят ненасытному Людовику XIV столько забот, что он пожелает восстановить мир в собственном королевстве и откажется от несправедливых притязаний вне Франции. Герцог заканчивал свое письмо обещанием в ближайшем будущем прислать оружие и военные припасы. Следующее письмо было от герцога Мальборо. Великий полководец воздавал самые преувеличенные похвалы военному таланту Кавалье, обещал помощь и защиту от имени королевы Анны и убеждал упорно продолжать смелое предприятие.
Кавалье было всего двадцать два года; и ему, недавно еще ничтожному ремесленнику, писал так владетельный князь, один из славнейших полководцев того времени! И неслыханные победы, им одержанные, почти оправдывали эти похвалы. Голова и постарше, и не столь пылкая, вряд ли устояла бы перед таким опьяняющим соблазном. Следует, пожалуй, простить Жану, что он не замечал, что поощрения иностранных государей относились скорее к мятежу, вовлекавшему Францию в гибельную гражданскую войну, чем к гугеноту, отстаивавшему свою веру. Прочитав все письма, Кавалье старательно вложил их в свой бумажник.
– В Монпелье прибыл маршал Вилляр, – заметил дю Серр.
– Один из наших братьев уведомил меня об этом сегодня утром, – отвечал Кавалье и, указывая на свою карту, гордо прибавил: – Я только что занят был обсуждением, как нам получше принять его.
– На этот раз Виварэ восстанет? – спросил дю Серр.
Ролан, который благодаря положению своего войска, сообщался с этой провинцией, ответил:
– Я видел братьев Скье и Денца. Они ждут только знака.
– А Руэрг[41]? – спросил дю Серр Ефраима, который начал наконец прислушиваться к разговору.
– Меч Божий в руках братьев этой местности. Они ждут только часа, чтобы кинуться на врагов, – был ответ.
– Братья! – заявил дю Серр. – Я прямо из Савойи. В Турине и Женеве я видел послов из Англии и Голландии. У нас не будет недостатка ни в деньгах, ни в военных запасах. Запасы будут доставляться нам постоянно берегом. Лодки наших братьев из Сетта[42] будут отправляться в открытое море и забирать их с бортов сардинских кораблей. Ночью они будут входить в Магеллонский Пруд, и оттуда погонщики мулов доставят их вам через Ваннажские степи. Так все благоприятствует нам. Будем же действовать сообща! Наша сила уже необъятна: видите, как нас боятся! Еще несколько удач – и наши права будут повсюду признаны. В Жеводане наши братья, под охраной занятых нами Севен, уж восстанавливают свои храмы. Ах, братья, какой шаг вперед с того дня, как мы впервые собрались у Кровавого Креста!
– С тех пор у этого креста уже побывала кожа первосвященника Ваала, – заметил сурово Ефраим. – Когда раздался глас Божий через пророков, видение исполнилось. Разве Господь не сказал устами Исайи: «каменные дома развалились, но мы выстроим мраморные».
– Если мы победим, – подхватил Ролан, – так это, как сказал Амос, потому, что «среди нас не было ни одного, который почувствовал бы утомление, который спал бы или дремал».
