Валентин Гнатюк - Святослав. Болгария
– Великий император, пришли осадные орудия магистра Куркуаса! – радостно доложил мандатор.
– Теперь они в полном окружении. Русский Барс угодил в западню, в смертельный капкан, и я объявляю операцию «Агра»! – высокопарно провозгласил Цимисхес, собрав своих стратигосов. – Будем истреблять варваров камнемётами и жечь лидийским огнём. Магистр, – обратился Цимисхес к Куркуасу, – поставь свои машины так, чтобы они могли наверняка громить не только стены, но и сам полис. – Император живо повернулся к друнгарию флота: – Раз твои дромоны, Лев, не могут достать лидийским огнём до скифских кораблей, то отдай половину запасов жидкого огня Куркуасу.
– Через пару дней мы поджарим их, как в царском дворце Иоаннополя, о великий, и пусть ужас вселится в тех из них, кто останется жив! – громко и уверенно ответил повелитель осадных орудий, облачённый в великолепную броню с золотыми орлами и сценами из подвигов героев.
Императору показалось, что Куркуас не совсем протрезвел после долгожданной встречи флота и сухопутного войска. Но Иоанн не обратил на это внимания, поскольку был искренне рад прибытию своего родственника с грозными катапультами и баллистами.
– Что, брат Варяжко, – задумчиво рёк Ворон, стоя на крепостной стене рядом со своим собратом по воинской верви, – Свенельд поведал, что в Великой Преславе заговор был, и предатели ворота ромеям открыли. В Переяславце то же самое хотели сделать, когда болгары нас обложили.
– Разумею, о чём ты, – кивнул помощник, – такова их ромейская военная хитрость.
– Коли был бы Невзор, – с болью молвил Ворон, – так уже бы всех предателей да тайных ромейских трапезитов нынче повязали… – Начальник тайной стражи на какое-то время смолк, глядя в темноту. – Пусть ждут ромеи открытых ворот, не дождутся! – твёрдо молвил Ворон.
Святослав, пока греки ждали подхода своего флота, велел окопать стены глубоким рвом и беспрестанными вылазками тревожил стан греков, не давая им приблизиться к Доростолу. В Киев были срочно отосланы гонцы за подмогой.
Почти каждую ночь выходили тайно воины Святослава и совершали быстрые и жестокие набеги на обложивших град со всех сторон врагов. Потому вынуждены были ромеи изменить свои порядки, и, кроме традиционных ночных охоронцев керкитов, пришлось устанавливать дополнительные дозоры из обычных воинов. Но они не были привычны к ночному бдению, да и днём приходилось им ходить на приступ городских стен, и порой засыпали воины в ночном дозоре, становясь лёгкой добычей скифских ратников.
Прошла седмица обороны Доростола.
В граде меж тем некоторые жители стали выказывать недовольство, что им приходится терпеть неудобства из-за осады. Одни рекли, что надобно Святославу уйти в свой Переяславец и там оборонять его, сколько пожелает, другие и вовсе предлагали открыть ворота и сдаться на милость христолюбивых греков. Никто не пресекал тех разговоров, и ратующие за сдачу града всё более смелели. Часто прислушивались к тем пламенным беседам простой огнищанин и с ним отрок лет пятнадцати, что, как они сказывали, привезли на продажу немного зерна от прошлого урожая, да, оказавшись в осаждённом Доростоле, теперь маются, не ведая, как обратно домой попасть.
– Желаешь отсюда вырваться? – спросил как-то добротно одетый болгарин у огнищанина.
– Рад бы, да как тут вырвешься, – безнадёжно махнул рукой землепашец. – Коли и окажешься за стеной, так там греки посекут, им-то разницы нет, что не воин я, а пахарь.
– Приходи сегодня к церкви, что у западных ворот, там и узнаешь, как себя и сына спасти, – кивнул на отрока осанистый болгарин.
– И конь у меня тут, и воз, жалко всё, своё ведь! – сокрушался, тяжко вздыхая, огнищанин, бессильно разводя мозолистыми, привыкшими к сохе руками.
– Так и коня спасёшь, да ещё и не с пустым возом домой вернёшься, дело тебе реку, приходи, – горячо зашептал ему на ухо болгарин, потому что мимо прошли несколько ратников.
– Добре, коль так, приду, – простодушно согласился огнищанин.
Когда собравшиеся были впущены внутрь храма, Младобор насчитал там около шести десятков человек. Тот самый осанистый болгарин, что говорил с ним на площади, и еще муж среднего роста с цепкими карими очами, по виду которого нельзя было понять, грек он, болгарин или ещё кто, вели доверительную беседу с собравшимся разношёрстным людом.
– Ждать больше нельзя, – молвил осанистый, – надо следующей ночью открыть восточные ворота, иначе всем не миновать гибели от камнемётных машин. А если кто и выживет от тех камней и стрел, то клинков непобедимой ромейской армии уж точно не избежать.
– Сейчас решить надо, кто из наших должен перебить охрану, кто отворит ворота, кто подаст условный сигнал грекам, – негромко, но уверенно рёк невзрачный.
Младобор осмотрелся, и внимательные очи его заметили, что и главный вход в церковь, и запасные выходы стерегут крепкие молчаливые люди с кинжалами за поясом.
– Вот вы трое, и ты тоже, – указал невзрачный на огнищанина, – будете сечь охрану ворот.
– Я землепашец, а не воин, – возразил Младобор, – силы у меня хватает, ворота могу открыть, мост опустить, а вот людей рубить не приучен…
– Ладно, – примирительно кивнул болгарин, – он и вправду здоров, при открытии ворот за двоих сработает, а охрану сечь желающие найдутся.
– Хорошо, тогда… – Невзрачный не успел договорить. Боковая дверь с треском отворилась, Ворон в кольчуге с клинком в руке и ещё десяток воинов с взведёнными луками и направленными остриями сулиц стали веером перед собравшимися.
– Никому не двигаться, клинки на землю, кто пошевелится, умрёт! – громко молвил в наступившей тишине изведыватель россов.
Стоящие у главных дверей, отбросив щеколду, ринулись было на улицу, но тут же упёрлись грудью в острия копий молчаливых варягов. Нескольких заговорщиков, которые бросились бежать или выхватили оружие, пронзили меткие стрелы лучников. Тут и там зазвякали, падая на каменный пол церкви, клинки.
– Дякую тебе, Младобор, и сыну твоему Ярославу, – молвил Ворон, когда повязали и увели всех зачинщиков смуты. – От меня и князя вам благодарность.
– Мне бы лепше на стену, с ромеями силой помериться, чем так…
– Разумею, не по тебе сия служба, да что было делать. Человек ты новый, никто тут тебя не знает, да и притворяться не надо, за сто шагов видать, что ты огнищанин. И малец твой кстати оказался. Ещё раз дякую вам красно! – Начальник Тайной стражи наклонился и что-то шепнул Младобору на ухо.
Тот согласно кивнул, чело его посветлело, и он обернулся к сыну:
– Ярослав, тебе честь великая выпала, будешь служить в изведывателях. Гляди, чтоб добре помогал в сём хитром деле дядьке Ворону, не опозорь Лемешей!
– А ты куда?
– Ты же слышал, я к такой трудной службе не способен, мне бы чего попроще, – хитровато улыбнулся Младобор.
А на следующее утро узнали горожане, что ночью Тайная стража русов схватила около трехсот предателей. И посреди Доростола на торговой площади прилюдно самые ретивые из них лишились головы, а остальные были заточены в крепком подземелье.
И прекратились в граде разговоры об открытии ворот и сдаче врагу.
Старший стратигос Каридис вместе со своим помощником долго ждали назначенного часа, затаившись напротив восточных ворот Дристра. Затекали руки и ноги, всё чаще приходилось менять положение тела.
– Как это синодики, что у самых ворот недвижно схоронились, могут так долго не двигаться, будто их нет вообще? – искренне подивился помощник, вглядываясь при лунном свете в пространство возле крепостных ворот, где не заметно было ничего живого, только камни, редкие кусты да широкий ров, наполненный водой, что иногда поблёскивала, отражая ночное светило и звёзды.
– Каждый своё ремесло знает, их дело – хорониться надёжно, а потом так же надёжно хоронить других, а наше – стратегически мыслить, а потом действовать по холодному расчёту, – тихо ответил Каридис.
– Что ж такое, уже давно должен был засветиться огонь у калитки, а его всё нет! – встревоженно зашептал помощник.
Каридис молчал, его острое чутьё подсказывало, что за стеной что-то идёт не так. Но вот почти под утро наконец справа от ворот тихо отворилась небольшая дверь, и кто-то трижды перекрестил воздух небольшим факелом. Из-за камней и кустов, из-за обочины мощёной дороги, что вела к воротам, беззвучными тенями обозначились синодики и метнулись к калитке, один за другим, словно звенья живой цепи, втягиваясь в тёмный проём.
– Получилось! – радостно заволновался помощник, указывая на мост, который дрогнул и стал медленно опускаться. Ждавшая этого мгновения первая кентархия гоплитов устремилась к опускающемуся мосту. На сторожевой башне царила полная тишина: наверное, те, кто находился на ней, уже были убиты заговорщиками. Вот, заскрипев, начали открываться главные ворота. Гоплиты тяжёлой поступью взошли на мост через ров и устремились к воротам… которые неожиданно затворились, а на головы железных воинов полетели камни, полилось горячее масло и смола. Раздались крики раненых. Отхлынувшие от смертоносных стен гоплиты столкнулись с теми, кто ещё бежали к воротам, на узком мосту через ров. Сшибаясь друг с другом, они падали в воду в своих тяжёлых доспехах и тут же шли ко дну, а тем, кто пытался выбраться, на головы падали новые железные вои, погружая нижних в илистую жижу глинистого канала. Кто-то, сбрасывая тяжёлые шлемы с забралами и боевые рукавицы, жадно хватая воздух широко открытым ртом, тут же получал меткую стрелу болгарского или русского лучника. Вопли, крики, стоны, проклятия и запоздалые команды, лязг железа о железо и шипение горящей смолы, попадающей в воду, кровь и пар, – всё смешалось у ворот смерти, которыми стали для многих десятков гоплитов и синодиков восточные ворота Доростола.
