Нид Олов - Королева Жанна. Книги 1-3
— Нет, сивилла, здесь ты не угадала. Его имя граф ди Лафен, вассал Маренского дома, у него замок в тридцати милях к юго-востоку от замка Л'Ориналь…
— Вот как! — Жанна от удивления вскочила на ноги. — А я совершенно не знаю его…
— Между тем он представлялся Ее Величеству во время коронационных торжеств и говорил нам, что удостоился милостивых слов… Ваше Величество, не угодно ли вам снова сесть на ваш трон? Граф ди Лафен ведет частную жизнь, он не ищет милостей двора… Ваше Величество, у вас в Виргинии много графов, не можете же вы помнить их всех…
Жанна снова села на колени Алеандро. Она механически кивала его словам, а сама, прикусив губу, старалась вспомнить.
— Нет… не помню, — сказала она наконец. — Ну, а кто еще входит в ваше братство?
— Благородные гвардейцы, по одному от каждого цвета, словно на подбор: кавалер ди Сивлас из синих колетов, Франк Делагарди из красных и Арнор ди Хиглом из белых. Это как раз он превозносил вкусовые ощущения, говоря, что искусство кулинарии есть такое же искусство муз, как поэзия, музыка и красноречие. Мы торжественно избрали его Великим Кулинаром нашего общества и не без основания восхваляем каждый раз его искусство на наших собраниях. Кавалер ди Сивлас носит звание Великого хранителя тоги: подобно тому как Хиглом возводит в художники повара, Сивлас настаивает, чтобы и портной был к ним причислен… Кроме того, у нас есть трое студентов: Атабас из Кельха, Веррене из Кайфолии… Веррене — сын мельника, крестьянин…
— Хорошо, — тихо сказала Жанна, глядя ему в глаза. — Ну, что же ты замолчал? Кто же третий?
— Третий? Ах да, третий — македонец, маркиз Магальхао, ученик Рыцарской коллегии…
— А еще кто?
— Все, больше никого…
— А ты?
— А, ну и я, конечно. — Он ласково улыбнулся и поцеловал ее в висок. — Местом наших собраний служит квартира кавалера Сивласа… а летом мы собираемся в замке графа ди Лафена, нашего председателя. Он не имеет собственного дома в Толете… Но ты не слушаешь меня, золотая рыбка.
— Напротив, слушаю очень внимательно. Я думаю о том, узнает ли меня граф ди Лафен, если я оденусь в мужское платье…
— Что ты задумала?
— Славную проделку, будь уверен! Когда у вас будет летнее собрание?
— Десятого июля, я недавно получил письмо от графа.
— Сегодня восемнадцатое… нет, уже девятнадцатое. Все равно, время еще есть! Ура, ура, ура!
Жанна вскочила, схватила его за руку и увлекла за собой по дорожке. Выбежав на поляну, всю седую от росы и лунного света, она, запыхавшись, стала объяснять:
— Мы явимся на ваше собрание под видом путешественников-иностранцев. Если я буду говорить только по-французски, пусть кто-нибудь попробует заподозрить во мне королеву Виргинии! А ты представишь меня как своего задушевного друга и скажешь, что мы так друг друга любим, что даже спим в одной постели… и ты не покривишь ни в едином слове! Что, славно придумано?
— Славно, — улыбнулся он. — Но ты сказала: «Мы приедем». Кто же эти «мы»?
— Эльвира, конечно. Она за мной и в огонь и в воду… Решение принято, не гляди на меня так!.. Эльвиру выдадим за испанку… то есть за испанца, она черная и притом хорошо говорит по-испански. Вторым испанцем будет настоящая испанка — Анхела де Кастро, я люблю ее. К тому же мне известно, что она с вашим кавалером ди Сивласом такие же близкие друзья, как и мы с тобой… — Жанна смущенно улыбнулась. — Кстати, что говорится в вашем уставе о женщинах?
— Сказано, — произнес он как профессор, — что женщина не есть по преимуществу сосуд наслаждений плотских, как полагает грубая чернь всех сословий, но друг и сотрудник мужчины, равный ему всем, только не полом…
— Отлично, доктор, — сказала Жанна.
— Pro secundo, — продолжал он, — цель наших собраний есть наслаждение, обнимающее многих, любовное же наслаждение, отнюдь нами не отвергаемое, как вы видите сами, есть дело двоих. Ergo, каждый из нас волен в своей любви сам, и если на наших собраниях бывают дамы, то они беседуют наравне с нами о тех предметах, какие нам интересны, разделяют наши трапезы или даже музицируют с нами, если придет охота. Но в постоянных членах нашего общества женщин пока еще нет.
«Как и в членах нашего нет мужчин», — прошептала Жанна про себя.
Из-за реки донесся слабый перезвон часов.
— Сколько? — Жанна прислушалась. — Половина третьего? Пойдем ко мне, Давид. Мне что-то холодно, я промочила ноги по росе. Ты хочешь?.. Пойдем, а то завтра нам будет не до любви…
Первое, что она сделала назавтра — не поев и даже не умывшись, — послала в Толет курьера с письмом: «Приезжай к ночи. Я буду просить у тебя прощения, хотя и не знаю, достойна ли его. Приезжай, я жду тебя. Жанна».
Этот первый ее поступок дал тон душевному настрою на целый день. Решение, принятое вчера, не поколебалось в ней. После завтрака Жанна вызвала к себе Вильбуа и Лианкара, потребовала их отчета и занималась с ними до обеда. Она подписала несколько указов, тщательно входя в суть каждого из них. Обедали она втроем. Жанна все время вела себя как холодная и рассудительная королева.
Не то чтобы она боялась встречи с Эльвирой. Жанна не находила в себе никакого страха, как ни старалась. Она очень ясно ощущала себя женщиной, величавой и мудрой, и со своей женской высоты она видела, что детская ссора с Эльвирой была пустяковая ссора, о которой не стоило много говорить. У нее уже были готовы все слова, которые она скажет Эльвире, она знала, как ей вести себя при встрече. Неясно было только одно — как будет вести себя Эльвира.
Когда стемнело, Жанна ушла в спальню, где, как и вчера, стоял столик с холодным ужином — только черные простыни были убраны, — села перед свечками и принялась ждать.
Около десяти часов подъехала карета. В замке было тихо, так что Жанна отлично слышала, как подняли решетку ворот, карета прогремела по мосту, вкатилась во двор и остановилась перед парадным входом. Ей послышался даже голос Эльвиры, и она захотела выглянуть в окно, чтобы увидеть ее выходящей из кареты при свете факелов, — но тело внезапно не послушалось ее, и она осталась на месте. Тогда только она поняла, что боится встречи с Эльвирой.
Послышались быстрые шаги. Жанна укусила себя за палец. Голос Эльвиры через две комнаты: «Ее Величество у себя?» — «Да, синьора де Коссе». — «Хорошо, идите, вы свободны».
Дорожные башмачки стучат совсем рядом. Через секунду раскрывается дверь, появляется Эльвира, в темном плаще с полуоткинутым капюшоном.
Она запирает за собой дверь, оборачивается к Жанне и стоит неподвижно. Лицо ее бледно, но спокойно, черные газельи глаза мерцают бесстрастно.
Жанна смотрит на нее, медленно поднимается и делает несколько шагов. Она понимает, что должна начать сама. Эльвира не скажет ни слова — она ведь не напрашивалась, ее позвали.
Но голоса нет. Под взглядом подруги Жанна потеряла всю свою женскую величавость и ясность, все приготовленные слова вылетели у нее из головы. Несколько мгновений две девушки — черненькая в темном и беленькая в светлом — молча стоят друг против друга.
— Спасибо, что приехала, — хриплым шепотом говорит Жанна.
Эльвира все еще молчит, и внезапно Жанне начинает казаться, что та видит все, что происходило здесь прошлой ночью, видит всю ее мерзость и глубоко презирает ее. Жанна сама как бы взглянула со стороны на себя вчерашнюю — голую, в объятиях мужчины, на медвежьем ковре… Она поднесла руку к лицу и крепко сжала себе глаза.
Так прошла долгая минута. Эльвира не шевелилась, не дышала. Наконец Жанна отняла руку и взглянула в глаза подруге.
— Эльвира, — начала она тихо и даже несколько надменно, — давеча ты желала знать мою тайну, то, что меня мучит… что меня мучило, ибо эти мучения позади. Я раскрою тебе эту тайну, потому что должна, меня обязывает наша дружба. Она не изменилась для меня, эта дружба, несмотря ни на что.
Жанна говорила размеренно и ровно, словно произносила тронную речь, но от фразы к фразе задыхалась все сильнее. Эльвира стояла, как статуя; кажется, и ей трудно сохранять спокойствие.
— Мы были равны во всем, — продолжала Жанна. — Я говорю: были, потому что больше мы не равны. Я… стала… женщиной…
Перекрученная струна лопнула. Жанна кинулась к ногам Эльвиры, прижалась к ее плащу и зарыдала. Эльвира опустила руку на ее голову и тут только заметила, что еще не сняла перчаток. Она быстро стащила их и бросила на пол.
— Сядем, — прошептала она.
Но Жанна уже не в силах была ни пошевелиться, ни тем более поднять глаз на подругу. Она закаменела, обняв колени Эльвиры и спрятав в них лицо. Тогда Эльвира осторожно опустилась на пол тут же у дверей. Жанна не оторвала лица от ее плаща.
— Я пала, презирай меня, как хочешь, — заговорила она, — я позвала тебя, чтобы просить прощения за то утро… только за то утро… за все остальное я не вправе… Называй меня девкой, распутницей, чем угодно… но я люблю его… все равно люблю… Я пошла ради него на все… я еще пойду… Лучше него нет человека на земле… Ты видишь… я не могла раскрыть тебе этой тайны… я не могла принять твоей помощи… я должна была сама… потому что это мое… Вот мы победили… мы были горды нашей победой… С ним было все легко и ясно… а теперь… я не знаю…
