Александр Антонов - Княгиня Ольга
Возвращалась княгиня Ольга — христианка в посольский особняк в сопровождении всего своего двора. Вельможи, послы, купцы, челядь — все они были свидетелями крещения Ольги. И по обычаю христианства в этот славный день княгиня Ольга устроила праздничный пир.
Глава двадцать шестая
РАЗМОЛВКА
До самого крещения Ольги и после исполнения обряда еще два дня император Константин был очень благосклонен к княгине Ольге. По ее просьбе он запретил чиновникам нарушать договор Византии и Руси, он не принимал послов других держав за время присутствия Ольги в Царьграде. Послы и свита Ольги не испытывали ни в чем нужды, их хорошо кормили, охраняли, и они были вольны бывать где им вздумается.
Но за пять дней до того, как россам покинуть Константинополь, у Константина и Ольги состоялась тайная встреча. При них не было даже переводчика. Им было о чем поговорить наедине. В тот день, вскоре же после утренней трапезы, за Ольгой пришел логофет.
— Великая княгиня Киевская и всея Руси, — торжественно начал распорядитель дворцового церемониала, — тебя желает видеть василевс Константин Багрянородный.
Княгиня Ольга ждала этого приглашения. Она еще надеялась, что теперь, после крещения, он проявит к ней милость и выдаст за ее сына Святослава одну из принцесс императорского дома. Еще она надеялась, что император повлияет на патриарха, который упорно добивался сделать русскую церковь зависимой от византийской. Втайне Ольга думала сделать на Руси христианство государственной религией, как это есть в Византии. Вот и хотела посоветоваться с василевсом о своих тайных побуждениях. Что он скажет, спрашивала себя Ольга. Да ясно было, как божий день: одобрит. Потому как от языческой‑то Руси можно ожидать каких угодно угроз и обид. Сколько уже претерпела Византия от русичей — язычников. И ее Святослав, поди, попытается добыть славу под стенами Царьграда, коль будет пребывать в язычестве. Мудрая Ольга рассуждала здраво. Однако же наткнулась на препону. А ну как, одобрив ее деяния, греки все‑таки поставят над Русью свою церковную власть? Византийский патриарх, митрополиты, епископы — сильны. И как хлынут на Русь утверждать свою веру, прижмут — придавят ее, сделают своим вассалом.
Княгиня Ольга пыталась погасить свои мрачные мысли. Она же знала, что ни Русь, ни ее саму княгиню, голыми руками не возьмешь. Стоит только русичам шевельнуть плечами, как от той зависимости лишь пыль на плечах останется, как после победного похода. И будь что будет, но свое тайное желание она выложит василевсу Константину, решила Ольга. И про невесту для Святослава вновь подумала: «Уж коль назвал ты, василевс, меня своей дочерью, то и сына моего за внука сочти».
О многом подумала княгиня Ольга, пока шла за важным и надменным канцлером. Он привел княгиню в малую залу, отделанную зеленым шелком с вышитыми на нем золотой нитью райскими цветами и птицами. В зале стояли лишь два кресла и стол, отделанные слоновой костью. На столе в огромной вазе из ярко — красного с белыми и голубыми прожилками камня плавали две белые и три алые розы.
Логофет предложил Ольге сесть в кресло и покинул ее.
Тишину залы нарушали лишь журчание воды за окнами и дуновение легкого ветра, вольно проникавшего в помещение. Сидеть сложа руки Ольге не хотелось, и она встала, подошла к окну. За ним раскинулся сад с диковинными деревьями и цветами. Ольга залюбовалась чудесным зрелищем и не слышала, как в зале появился император Константин. Он кашлянул, и Ольга обернулась. Император сидел в кресле и улыбался. Несмотря на преклонный возраст, он был жизнелюбив. Ольга не раз замечала, что он часто улыбался и в глазах жил постоянный интерес к окружающему миру Константин пришел без толмача. Он счел, что Ольга уже достаточно хорошо понимала его речь, и потому не хотел лишних ушей.
Вначале они поговорили о пустяках. Константин спрашивал, как Ольга — Елена чувствовала себя после крещения, хорошо ли спала, не потеряла ли вкус к пище, гуляла ли в саду, что видела. Ольга отвечала на все вопросы правильной греческой речью. И Константин похвалил ее:
— Ты хорошо преуспела в нашем говоре. Потому, думаю, мы можем вольно поделиться тем, что волнует нас с тобой, государей двух великих держав.
— Спасибо, василевс Багрянородный. Как мне было не познать твою речь, ежели она так благородна.
— Ах, Ольга — Елена, я теперь об одном сожалею, что стал при крещении твоим крестным отцом.
— Сие почему же, великий государь? Мне лестно быть твоей дщерью.
— Для тебя отрада, а мне… Мне бы хотелось иного. Достойна ты царствовать со мною в столице моей.
Ольга весело засмеялась. Она и впрямь была так красива и величественна для своих лет, что хоть под венец веди.
— Полно, василевс. Что нам делать в супружестве? Разве что в ладушки играть. Да и жена у тебя ой как молода.
— А не будь жены? Пошла бы царствовать со мной? Ты ведь вдовая.
Про себя Ольга подумала: «Пошла бы». Константину же ответила:
— Не ведаю. Как бы сердце что‑то вещало…
— Обманываешь ты меня! — переклюкиваешь. Подумала же: пошла бы. Ой, хитра! — И василевс махнул рукой— Да и я хорош, при живой‑то жене тебя ласкать надумал. — И засмеялся император, смотря на загадочную северянку с интересом, словно пытался разгадать ее таинственную душу.
На лице Ольги блуждала улыбка, голубые глаза смотрели на Константина спокойно, почти ласково. На белом нежном лице играл легкий румянец. И ни одной морщинки — ни у глаз, ни в уголках красиво очерченных губ, ни на мраморной высокой шее. «Чудо, чудо, — твердил про себя Константин. — И как тебя приласкать, божественная женщина?» — И невольно из его груди вырвался горестный вздох.
Вещая Ольга сказала на то:
— Полно, батюшка Константин, ты видишь во мне только женские прелести, а худое не желаешь видеть. Я же норовом коварна и зла.
— Чего не может быть, того не может! — И Константин стукнул сухоньким кулачком по подлокотнику кресла. — И не должно. Ты умерла для грешной жизни, сказано было мною, но возродилась для духовной святости.
— Что же мне теперь делать, славный василевс?
— Да ничего. Так и будем повелевать далее. Вот сейчас мы с тобой и к размолвке подойдем, потому как знаю, что заведешь речь о сыне своем Святославе. Еще о христианстве, коему хочешь открыть дорогу на Руси. Или не так я сказал, Еленушка?
«О, мы стоим друг друга, — удивилась Ольга, — он во мне все читает, словно в открытой книге, а я в нем, как следы на снегу».
— Обидно, государь. И почему у вас такие жесткие уставы? Сын‑то у меня красавец и богатырь, и воин славный. Да помни, василевс, как не отдашь за него свою принцессу, так еще жалеть будешь.
— Жалел бы, да не дано мне сие видеть. Другое зрю на горизонте — заснеженный пик моей бренной сути. А вот устав нарушить не могу. Прошлым летом император Германский Оттон навестил наш Константинополь и просил руки для своего сына.
— И что же?
— Отказал. Уж какие он громы — молнии метал. А я — пленник уставов, мной же написанных. Да ты не печалься, архонтиса россов. Сын твой еще молод и пусть погуляет.
— Зачем так говоришь, государь? Знаешь ведь, что о династии нужно радеть с появлением на свет наследника. Мне было пять лет, когда князь Олег сговорил меня за князя Игоря.
— Сие мне ведомо. Но не обессудь, великая княгиня, не простят мне потомки, ежели нарушу устав, — Император глубоко вздохнул, голову склонил набок, в глазах печаль тусклая появилась. — Теперь вот и не знаю, как дальше вести с тобой разговор, а для меня он жизненно важен.
— Говори, государь, выслушаю, — ответила миролюбиво Ольга, хотя в душе миролюбия оставалось на донышке.
Но император уже не нацеливал на нее своего ясновидящего взора и потому не «прочел» ее внутреннее состояние.
— Помощь моей державе нужна военная. Стаи коршунов летят к Византии, вот — вот терзать ее начнут. С юга арабы замахнулись, а с севера болгары тянут руки в мои пределы. С моря Средиземного норманны подступают. Знаешь же, какие они свирепые, как коварно совершают свои набеги, все опустошают и уводят моих подданных в рабство. А сил для защиты мало. Вот и…
— Я тебе сочувствую, государь. И как вернусь в Киев, постараюсь помочь твоей беде.
— Помоги, Христом Богом прошу, — смиренно произнес Константин, — Потому как не к кому больше идти. Сколько лет никто не тревожил мою страну, а тут словно гибель мою почувствовали, — Император страдал искренне. Да, может быть, ясновидящий взор его пронизывал пласт грядущего времени, и ему открывались все беды и несчастья, кои обрушатся с годами на одну из самых могущественных империй Средневековья.
— Сколько же тебе потребуется воинов? — спросила Ольга.
— Не ведаю. Да придут мои послы следом за тобою, так скажут.
