Морис Дрюон - Сильные мира сего
– Он здоров. И весьма преуспевает.
– Я в этом не сомневался. Знаете, я ему настойчиво советовал начать сотрудничать с вами. Я почувствовал, что это необходимо для его дальнейшей карьеры. Но должен заметить, что подготовил Симона к этой деятельности я, и, надо признаться, подготовил неплохо… Он был ко мне очень привязан.
– Он и сейчас к вам очень привязан, – вставил Ноэль.
– Я в этом уверен, – откликнулся Руссо. – Да, кстати… Вы, конечно, не занимаетесь столь мелкими вопросами, но он-то, наверное, ими занимается. Дело в том, что у вас в «Эко» есть один карикатурист, я бы сказал, чересчур уж свирепый. Что и говорить, ростом я не вышел, но нельзя же все-таки изображать меня в виде таксы!
Возвратившись в газету, Ноэль направился прямо в кабинет Симона и горячо пожал ему обе руки. На губах гиганта играла радостная, молодая улыбка.
– Милый Симон, – воскликнул он, – все мои батареи готовы к бою! А теперь – огонь… Огонь по Моблану… Да, пока я буду занят этим делом, дайте указание, чтобы Руссо на карикатурах выглядел несколько посолиднее. Пусть его изображают не в виде таксы, а в виде… ну, хотя бы левретки!
8
Женщина, которой отдали близнецов, занималась тем, что воспитывала незаконнорожденных детей крупных буржуа. Сильвена выбрала ее потому, что у той были хорошие рекомендации. Актриса не стала торговаться и хорошо платила за содержание детей. Однако перемена режима пагубно отразилась на одном из младенцев – мальчике; по непонятной причине он стал хиреть и спустя месяц умер.
Сильвене сообщили об этом в самое неподходящее время; она и без того опаздывала на репетицию в декорациях, и ее новый любовник, высокий смуглый молодой человек, игравший в одной пьесе с Сильвеной, уже торопил ее.
Она нацарапала письмецо Люлю, чтобы отправить его пневматической почтой.
«Это нередко случается с близнецами, – писала Сильвена. И продолжала: – Я подавлена горем. Я не сознаю, что делаю. Не сознаю, что говорю. Я еду на репетицию, как автомат».
Она подумала: «Он сочтет необходимым явиться вечером, чтобы утешить меня. Какая досада!»
Ведь ей удалось все так устроить, чтобы не видеть его двое суток; уже обо всем условились. И Сильвена поспешила добавить несколько слов: «Репетиция продлится весь вечер и всю ночь. Это ужасно!»
– Да-да, я совсем готова, милый, иду! – крикнула она своему любовнику.
Взглянув на озабоченное лицо Сильвены, тот спросил:
– Что-нибудь случилось?
– О, пустяки! Небольшие неприятности.
Про себя она подумала: «Да, надо ведь еще известить и Фернанду. От нее так просто не отделаешься».
После репетиции Сильвена поехала в магазин трикотажных изделий. По дороге купила букет цветов.
Фернанда жила в комнате позади магазина. Она была занята приготовлением обеда.
Целых полчаса несчастная судорожно рыдала.
– Вот, вот, – стонала она. – Господь Бог начинает меня карать. Я хочу взять девочку к себе, я хочу ее взять! А то ее там тоже уморят! Ведь она – частица моего существа, тебе этого не понять.
– Да нет же, голубушка, я отлично понимаю, – раз двадцать повторила Сильвена. – Ты же знаешь, я люблю их так, будто это мои собственные дети.
– А когда похороны? – спросила Фернанда.
– Послезавтра утром.
– Как ты туда поедешь?
– Должно быть, в автомобиле, вместе с Люлю.
– Значит… В каком часу мне надо быть у тебя?
– Нет-нет, голубушка, – поспешно возразила Сильвена. – Лучше тебе поехать туда отдельно от меня. Когда человек в горе, он не помнит, что говорит. Согласись сама, было бы ужасно глупо, если бы ты допустила оплошность, что-нибудь ляпнула…
Она достала из сумочки стофранковую кредитку.
– Вот… возьмешь такси.
Фернанда оттолкнула ее руку.
– Бери, бери, – настаивала Сильвена. – И не покупай цветы, я займусь этим сама. Как поздно! Мне очень грустно, но надо идти. Ты должна признать, что я немало забочусь о тебе.
– Спасибо, спасибо, ты очень добра, – пробормотала Фернанда.
Сильвена подняла лисий воротник на своем жакете и проговорила тоном, каким говорят с детьми, когда хотят их успокоить:
– А потом ты придешь на мою генеральную репетицию, а потом я стану направлять к тебе покупательниц, чтобы немного оживить твою торговлю, а потом, сама увидишь, все будет хорошо.
– О, когда речь идет о смерти, тут уж, знаешь, ничего хорошего быть не может, – возразила Фернанда, и по ее щекам заструились слезы. – Да, совсем забыла… Ведь я собиралась тебе рассказать… Сюда приходил какой-то тип, он задавал кучу вопросов – обо мне, о тебе: давно ли мы знакомы да в каком месяце мы уехали на юг…
– Что еще за тип?
– Не знаю. В коричневом пальто. Должно быть, сыщик. Не из полиции, но что-то в этом роде. Может, он приходил по поводу моей торговли.
«Неужели Люлю что-нибудь подозревает? – мелькнуло в голове Сильвены. – Нет, это невозможно. Впрочем, мне теперь на все наплевать».
И она отправилась обедать.
* * *В представлении Моблана Мальмезон был далеким дачным местом. Вот почему для поездки туда он заказал не обычное такси, а вместительный автомобиль, напоминавший ту «испано-суизу», в которой они с Сильвеной ездили в Довиль. Большая охапка цветов лежала рядом с шофером.
Когда Сильвена и Люлю подъехали к дому кормилицы, Фернанда была уже там.
Сильвена бросилась в объятия своей подруги и воскликнула:
– О моя дорогая! Ты, как всегда, бесконечно добра и участлива.
Вполголоса она прошептала:
– Держи себя в руках, слышишь? Умоляю тебя!
Люлю больше всего заботился о том, чтобы не попадать ногой в лужи – их было немало возле дома.
Все время, пока продолжались похороны, Сильвена изо всех сил старалась плакать столь же безутешно, как Фернанда. Ей не пришлось разыгрывать эту комедию в присутствии многочисленной публики: за белым катафалком следовало всего пять человек. Как ни скромна была погребальная церемония, но и она казалась чрезмерно пышной. Невольно приходило в голову: нужна ли лошадь, чтобы отвезти на кладбище этот крохотный гробик, и нужен ли певчий, чтобы молить о милосердии к невинному младенцу?
«Ведь надо же было так случиться, чтобы умер именно тот младенец, которого назвали моим именем!» – невольно подумала Фернанда.
И ей захотелось взять под мышку маленький деревянный гробик и самой закопать его у какой-нибудь стены.
Отпевание в церкви заняло не больше четверти часа.
Кладбище было расположено неподалеку; узкая, недавно вырытая яма отсвечивала влажной глиной.
Подул легкий ветерок, и Люлю старательно прикрыл шею шарфом.
У кладбищенской ограды Сильвена шепнула Фернанде:
– Проводи меня до автомобиля. И сделай вид, будто утешаешь меня.
Несчастная мать, содрогаясь от рыданий, послушно зашагала рядом с Сильвеной, словно поддерживая ее, затем, понурившись, направилась к своему такси. Заметив, что Фернанда без сил рухнула на сиденье, Сильвена подумала: «Говоря по правде, я порядочная дрянь. Но такова жизнь, ничего не поделаешь!»
Большой наемный автомобиль двинулся в обратный путь к Парижу. Люлю сидел, выпрямившись на подушках, и смотрел в окно; выражение лица у него было холодное и замкнутое. Неожиданный удар судьбы не столько расстроил его, сколько раздосадовал.
Рядом с ним, слегка покачиваясь от толчков, сидела Сильвена; все было таким же, как прошлым летом, когда она уезжала вместе с Люлю в Нормандию: та же дорога за стеклом автомобиля, такая же бежевая обивка на подушках сиденья, такая же фуражка шофера перед глазами. И вместе с тем Сильвена отчетливо сознавала, что подходил к концу целый период ее жизни, период, отмеченный присутствием Моблана.
Теперь речь шла уже не о том, чтобы постепенно отдалиться от Люлю, нет, она уже ясно предвидела полный и безоговорочный разрыв.
Отныне она хотела сидеть в такой машине либо в одиночестве, либо в обществе человека, на которого ей было бы приятно смотреть. Ей опротивели утренние визиты и вялые прикосновения Моблана, она хотела, чтобы новый любовник проводил с ней все ночи напролет.
Из приличия прикладывая то и дело к глазам платочек, она незаметно поглядывала на молчаливого Моблана, на его профиль с вылезавшим из орбиты бледно-голубым глазом.
«Проканителилась с ним почти два с половиной года, он не вправе жаловаться», – подумала она.
Ей предстояло еще сообщить Люлю о том, что для нее уже было вопросом окончательно решенным, – о близком и неминуемом разрыве.
Сильвена понимала: у нее не хватит духу прямо сказать ему обо всем. Лучше написать письмо… И она уже повторяла про себя строки будущего послания:
«Ты должен меня понять… Конечно, мы останемся добрыми друзьями. Ты можешь навещать свою дочку так часто, как пожелаешь…»
Сильвена подумала: «Бедный старикан, все же это будет для него ударом».
Она была немного взволнована, но не из-за него, а из-за себя самой, из-за того, что перед ней открывалась новая, неведомая страница жизни. Она положила руку на сиденье.
