Ода на рассвете - Вирсавия Мельник
— Тебе что, деревенщина, заняться нечем? — с угрозой подошёл другой охранник.
— Садовский Леонид Петрович. Это имя должно быть вам знакомо. Меня разыскивают.
— Ты что газет начитался и возомнил себя командиром Садовским? — не верил первый солдат.
— Мне сейчас не до шуток! — отрезал Леонид. — Я- командир Садовский. Я нарушил законы СССР. Из-за меня был ошибочно задержан погибший генерал Пиров. Неужели вам и этого не известно?
— Псих! — громко шепнул на ухо первому охраннику его сослуживец и рассмеялся.
— Тебе жить надоело?! Иди ты в свою деревню и не мельтеши тут перед глазами! Мы с таким, как ты, быстро управу найдем! Знаем, что делать!
Заметив, что назревает что-то интересное, сюда начали сходиться другие бравые ребята.
— Думаю, что начальство ваше знает лучше, что нужно со мной делать, — с невозмутимостью в голосе ответил Леонид. — Позови его. Кто над вами? Не Зосимов ли?
— Слышь ты, мужик, — вмешался другой, — иди-ка ты подобру-поздорову выспись. Белочка твоя ускачет и вернешься к прежней жизни. Будешь завтра уже спокойно на колхозе своём работать и нам ещё спасибо скажешь.
— Мы, мужик, командира ищем, — сказал снова первый охранник, став увереннее на ноги и оперившись обеими руками о ствол винтовки, — а не деревенщину какую-то. Ты нас не обманешь!
— Я вас не обманываю! — возразил Садовский.
Охранник выругался. Другие служивые расхохотались.
— Анекдот!
— Во дает, а?
— А что, если это правда? — вдруг засомневался кто-то.
— Да ты что! — сказал один из них. — Знавал я командира. Он на столько честолюбивый и чистоплотный чеснок, что в таком виде, как этот чукча сейчас, не осмелился даже в уборную выйти!
Раздался очередной всплеск заливистого хохота.
— Так что, мужик, — сплюнул сторож, — по-доброму уйдешь или как?
Учуяв неладное, стоявшая на поводке у одного солдата овчарка, залаяла.
— Я не уйду, — отколотил Садовский.
— Ну, ладно, сказал его собеседник. — Ребята, а ну идите проучите этого, чтоб ходить тут ему неповадно было.
— О! Совсем другое дело, — поддержали солдаты такое решение и кинулись выполнять его.
Силы были не равны. Служивые быстро скрутили Леонида и потащили в лес. Отойдя подальше, они скинули его и каждый щедро наградил мужика по пару пинков тяжёлыми сапогами. Удары сыпались один за другим.
— Хватит с него, — решил кто-то. — Пускай валяется.
— Ох, сапоги только измарал!
— Смотри какой чистюля! Может это ты Садовский?
— Типун тебе на язык!
— Ха-ха!
— Полно! Хватит. Пошли. Мы и так свои посты оставили. Не доставало, чтоб кто-то ещё заметил.
— Да, тебе, Васька, точно выговор сделают!
— Чёрт бы тебя побрал!
Солдаты ушли.
Садовский огляделся вокруг. Настал вечер. Возле него стоял и глазел его верный скакун. Леонид попытался встать. Всё тело ломило и болело. Он едва ли смог выпрямить свои ноги. Голова кружилась, перед глазами бегали мошки. Раненный шагнул к оленю и оперся о него. Со временем в глазах посветлело и шаг стал тверже. Во рту был неприятный горький привкус. Садовский коснулся к своим губам. У их уголков он ощутил ручеек спекшейся крови.
— Я же тебе, дурак, сказал идти домой, — погладил он оленя. — Чего же ты не пошел? Что, тоже не приняли, как меня? … Спасибо тебе, Товарищ. Хорошее у тебя сердце… Пойдём потихонечку… Нечего нам здесь с тобой делать.
Опираясь на спину животного, Леонид поковылял дальше. Вскоре они набрели на речушку, где Садовский мог хоть немного смыть с себя грязь, кровь и прийти в чувство от холодной воды.
На небо вышла полная луна с миллиардами звезд. Ее свет мягко касался макушек дремлющих деревьев. Тайга была тиха и глумлива в то же время. Под кустом шуршала мышка, ища себе еду, кругом квакали лягушки, перебивая целый хор сверчков. В природе всё неизменно прекрасно. Так же было и ровно год, и десять назад. Так оно и будет продолжаться. Всё останется, а человек уйдет со своими радостями и горестями, весельями и переживаниями.
Садовский сел на поваленное бревно и закрыл лицо руками. Перед его глазами стояла одна картина: разодранное тело Лизы. Он давно признал свою беспомощность. Что он может сделать теперь? Досадуя на самого себя, Леонид застонал. Он встал и начал ходить взад- вперёд. Товарищ удивленно наблюдал за его странными движениями.
«Речка слишком мелкая, чтобы утонуть. Веревки нет. Ножа нет. Ружья нет. Хищников не видно и в помине. Бог вообще меня не слышит… Прекрасно! Терпеть эту жизнь я больше не могу!»
Леонид остановился. Вдалеке он заметил маленькую яркую точку. Это был огонь.
«Кеты, — понял Садовский. — Как раз то, что надо. Я никого не нашел. Они-то меня и избавят от мук. К тому же после обработки русских солдат, они за делом сильно не утомятся.»
Леонид сел на Товарища и помчал к тому огоньку. Он мысленно попросил прощения перед Лизой, перед матерью, перед сыном, перед Романом, Сашей, Хэрмэн и даже Верой. Уверенность в правильности такого решения надёжно укоренилась в его мыслях. Предвкушение близкого освобождения от страданий приносила ему даже какую-то радость.
Дорога к огоньку не была близкой и не была лёгкой, но Садовский не собирался тормозить и оглядываться. Ему нужна была свобода. Он чувствовал всей душой, что она рядом. Стоит только добежать.
Леонид слез с Товарища и сам проламывал себе путь через разросшиеся кусты, тернии и размашистые деревья. Он вырвался на маленькую полянку, где был разложен костер, и от увиденного бессильно свалился на колени.
Сидящие у огня оглянулись и встали. Это были Федр Николаевич, Наталья Михайловна и Лиза. Они приветливо улыбнулись гостю и подошли на встречу.
Садовский шумно дышал и во все глаза смотрел на Моховых. Ему стало очень холодно и страшно. Сердце замирало и билось через раз.
— С… Скажите, я уже умер? — наконец, Леонид собрался с смелостью. — Или я сошёл с ума? Или я сплю? Я… Я… Я ничего не могу понять…
— Всё, что ты видишь сейчас, правда, — мягко сказал Федр Мохов и положил свою руку на его плечо. От этого прикосновения, несчастный почувствовал, как по его жилам разливается тепло. Ему даже немного полегчало. Он снова вгляделся в лица Федора и Наталии и заметил, как они постарели и как они измучены. Глядя на их истощённые руки, кожу, одежду, можно было испугаться, но все же было то, чего не коснулась жестокость. Это их глаза. Они излучали добро и непоколебимую силу.
— Я вас убил… Этого не может быть… Вы же расстреляны…
— Да, приговор был именно таким, — сказал Мохов. — Нас
