Гор Видал - Сотворение мира
Поскольку караван шел дальше на север в Таксилу, ему не было смысла переправляться через реку, и я распрощался со всем своим посольством, кроме моей личной охраны и неоценимого Караки.
Сам же я, переправляясь через реку, начал отчасти понимать тягу буддистов и джайнов к рекам, паромам, переправам и дальнему берегу. На середине реки, увидев, как быстро караван на северном берегу уменьшается в размерах, а городские башни и храмы растут на глазах, я живо представил образ, нарисованный принцем Джетой. Приближаясь к резиденции просветленного, я ощутил себя видящим этот образ наяву. Покинутый мною берег был знакомой обыденной жизнью. Река — потоком существования, где легко утонуть. Передо мной был не столько город Шравасти, сколько «отчий берег от рождения до смерти», как говорят буддисты.
В Шравасти моего прибытия ждали, и на пристани меня встречала блестящая делегация. Принц Джета лично представил меня градоначальнику и свите. Встречавшие нас особы отличались от своих магадханских собратьев более светлой кожей и волосами. И еще они распространяли вокруг себя атмосферу самоуверенности, редкой при магадханском дворе. Но царь Пасенади не претендовал быть вселенским монархом, к тому же у него не было Варшакары, чья секретная полиция и внезапные аресты держали всех в постоянном напряжении. Какие бы беды ни испытывало государство Кошала, жизнь здесь протекала вполне приятно для тех, кто мог себе позволить комфортное пребывание в Шравасти, роскошнейшем из городов этого мира.
— Почетные гости обычно прибывают с юга, и мы в их честь устраиваем подобающую церемонию, но здесь, у реки… — извинялся градоначальник за огромную толпу портовых рабочих, рыбаков, лодочников.
Несмотря на попытки городских полицейских оттеснить толпу, они толкали и пихали нас. Хотя все выражали доброжелательность, всегда тревожно оказаться в бушующем море темных, пахучих индийских тел. Полицейский кордон был смят, и толпа прижала нас к деревянному частоколу. Только благодаря моим персидским телохранителям меня не раздавили насмерть. Толпа отхлынула. Градоначальник громким голосом приказал открыть ворота. Но ворота не открывались. Мы оставались в опасности между бушующей толпой и частоколом.
— В Кошале всегда так, — сказал принц Джета, ударив по чьей-то воровской руке, умудрившейся украдкой просунуться между двумя телохранителями.
— А народ, кажется… веселый, — сказал я.
— О, народ здесь очень веселый.
— И людей так много, — добавил я бессмысленно.
— О да! В Шравасти живет пятьдесят семь тысяч семей.
Между тем градоначальник продолжал кричать во всю глотку и стучать кулаками в ворота. Казалось, прошел полный цикл ведического мироздания, пока деревянные створки со скрипом не отворились и прямо за ними не появился строй воинов с копьями наперевес. Толпа отпрянула, и мы вошли в Шравасти скорее торопливо, чем степенно и с достоинством.
Нас ждала запряженная лошадьми повозка, но я сказал, что предпочел бы пройтись пешком, потому что «за три недели у меня одеревенели ноги». И я совершил весьма утомительную прогулку, пройдя от начала до конца самую короткую из четырех прямых улиц, идущих на караванную площадь. Три длинные улицы идут от площади к юго-западным, юго-восточным и южным воротам, и каждая является началом или концом караванного пути.
Своими несметными богатствами Шравасти обязан географическому положению — город находится на пересечении торговых путей с запада на восток и с севера на юг. В результате им правят богатые магнаты. На практике это означает, что брахманы и воины занимают на иерархической лестнице вторую и третью ступень после касты торговцев — аномалия в ведическом мире, очень обижающая свергнутый, а точнее, оставленный без внимания правящий класс. В мирное время царь, знать и брахманы полностью зависят от торговцев, которые, как и везде, заинтересованы в торговле, прибыли и мире. Только во время войны правящий класс занимает подобающее ему место, потому что торговцы прячутся и ждут, пока война закончится.
Принц Джета считает, что потому-то класс торговцев и поддерживает буддистов и джайнов: обе секты почитают все живое и осуждают войну. Две эти секты привлекают также на свою сторону сельских жителей, молящихся доарийским богам. Во-первых, в деревнях предпочитают войне мир; во-вторых, они питают отвращение к закланию быков, лошадей и ягнят, жертвуемых брахманами ведическим богам. Крестьяне не хотят никому отдавать свою скотину, будь то арии или неарии, люди или боги. Думаю, благодаря усилиям торговцев и неарийского местного населения буддийские и джайнийские верования когда-нибудь заменят культ арийских богов — это вполне возможно.
До приезда в Индию я представлял себе города как слепые стены разной высоты, беспорядочно разбросанные вдоль извилистых улочек. Даже в Вавилоне дома вдоль длинных прямых проспектов такие же слепые, без окон, как в любом персидском или греческом городе. Если бы не случайные греческие галереи, монотонность архитектуры здесь подавляла бы, особенно учитывая климат, где простолюдины чуть ли не круглый год проводят на улице.
Но Шравасти не похож на западные города. Каждый дом выставляет на улицу свои окна и балконы, а крыши украшены фантастическими башенками. Стены расписаны сценами из бесконечной жизни Рамы. Многие из этих картин пишутся весьма искусно — или переписываются, потому что каждый год их смывает дождем. Некоторые домовладельцы нынче покрывают стены своих домов барельефами — получается прекрасно.
Пока повозка прокладывала нам путь, мы с градоначальником медленно двигались по людной улице к центру, а богатые купцы разглядывали нас со слонов. В отличие от толпы в порту горожане держались степенно. Они привыкли к иностранцам и встречали персов, не говоря уж о вавилонянах, египтянах, греках, и видели даже гостей из-за Гималаев, желтокожих китайцев.
— Слева — базары и мастерские, — сказал принц Джета, наш радушный гид.
Он мог бы и не говорить. Я различал специализацию каждой улочки или переулка, отходящих от главной улицы, по их виду и запаху. От одних поднимались ароматы цветов, другие воняли прокисшими кожами. В некоторых кварталах с шумом грузили железо, из других доносился птичий гам (птиц продавали как пищу или чтобы держать дома в клетке).
— Справа — правительственные здания, шикарные дома, царский дворец. А сюда, — мы проходили по огромной центральной площади, — сходятся караваны со всего мира.
Караванная площадь в Шравасти впечатляет. Тысячи верблюдов, слонов, быков и лошадей заполняют самую большую из когда-либо виденных мной городскую площадь. День и ночь караваны прибывают и уходят, загружаясь и разгружаясь. Три больших фонтана дают воду скоту и людям, а вокруг в полном беспорядке раскинуты шатры и установлены навесы. Невозмутимые купцы все продают и все покупают. Они деловито снуют от одного воза к другому, сверкая цепкими глазами, как стервятники перед началом битвы.
От караванной площади царская дорога ведет в зеленый парк, в центре которого расположен причудливый бревенчато-кирпичный дворец. Может быть, он не так внушителен, как новое творение Бимбисары, но гораздо красивее.
К тому времени я уже изнемог, и мой эскорт тоже. Им эта долгая пешая прогулка по жаре была совсем ни к чему, просто пришлось исполнить мой каприз. Но во дворце они отыгрались.
— Царь сказал, чтобы вас привели к нему, как только прибудете. — Взмокший распорядитель сиял от радости. В отличие от меня.
— Но я весь в пыли…
— Сегодня царь не обращает внимания на протокол.
— В таком случае, может быть, царь не будет возражать, если я сменю эти одежды и…
— Царь может не обращать внимания на протокол, но ожидает послушания во всем.
— Но я привез дары Великого Царя…
— В другой раз.
— Мне очень жаль, — прошептал принц Джета.
Пока распорядитель вел меня через высокие комнаты, разукрашенные серебром, перламутром и слоновой костью, я физически ощущал, какой контраст представляю с окружающей роскошью.
Наконец, безо всяких церемоний, я вошел в маленькую комнату со стрельчатыми окнами, выходящими на деревья, цветущие виноградники и пересохший мраморный фонтан. На фоне окон вырисовывались силуэты двух бритоголовых буддийских монахов.
На мгновение я подумал, что не туда попал, и в замешательстве уставился на двух стариков. Они улыбались мне. Старики походили на братьев. Меньший из них сказал:
— Добро пожаловать, Кир Спитама, к нашему двору!
Я хотел упасть на колено, но царь Пасенади остановил меня:
— Нет, нет! Вы святой человек. Вы должны опускаться на колени только перед теми, кто поклоняется… огню, не так ли?
— Мы поклоняемся только Мудрому Господу. Огонь — всего лишь его посланец.
