Марк Твен - Личные воспоминания о Жанне дАрк сьера Луи де Конта, её пажа и секретаря
— Ты в тот день постилась?
— Да.
— А накануне?
— Нет.
— Откуда слышался Голос?
— Справа, со стороны церкви.
— А сияние при этом было?
— О да! Яркое сияние. И с тех пор как я приехала во Францию,[33] мне тоже очень явственно слышались Голоса.
— Какой же это был Голос?
— Очень благозвучный, и я сразу подумала, что он от Бога. Когда я услыхала его в третий раз, я поняла, что это ангел.
— И ты понимала его?
— Без труда. Он всегда говорил внятно.
— Что же он советовал тебе для спасения души?
— Он велел мне жить праведно и не пропускать церковных служб. И еще говорил, что мне надо идти во Францию.
— А когда тебе являлось видение, какой оно принимало облик?
Жанна подозрительно взглянула на священника и ответила:
— Этого я не скажу.
— И часто ты слышала Голос?
— Да. Дважды, а то и трижды в неделю. Он повторял мне: «Покинь свой дом и ступай во Францию».
— А отцу известно было твое намерение?
— Нет. Голос говорил: «Ступай во Францию», и я не могла дольше оставаться дома.
— А что еще он тебе говорил?
— Что мне суждено снять осаду Орлеана.
— И это все?
— Нет. Он повелевал мне идти в Вокулёр, и там Робер де Бодрикур даст мне солдат, чтобы отправиться во Францию; а я отвечала, что я бедная девушка, и не умею ни сидеть на коне, ни воевать.
Она рассказала, сколько препятствий встретила в Вокулёре и как наконец получила солдат и отправилась в путь.
— Как ты оделась в поход?
Суд в Пуатье особо разъяснил, что если Бог поручил ей мужское дело, то и одежда ей подобала мужская, и никакого греха в том не было; но Руанский суд готов был пустить в ход против Жанны любое оружие, даже брошенное и признанное негодным. К вопросу об одежде он возвращался еще не раз.
— Я оделась в мужскую одежду и опоясалась мечом, который мне дал Робер де Бодрикур, другого оружия у меня не было.
— Кто же посоветовал тебе надеть мужскую одежду?
Жанна опять почуяла недоброе. Она отказалась отвечать.
Вопрос повторили.
Она снова отказалась.
— Отвечай. Суд тебе приказывает.
— Passez outre, — вот все, что она сказала.
Бопэру пришлось временно отступить.
— Что говорил тебе Бодрикур, когда провожал тебя?
— Он взял с солдат обещание охранять меня, а мне сказал: «Поезжай, и будь что будет!» («Advienne que pourra!»).
После множества других вопросов ее снова спросили про ее одежду. Она сказала, что носить мужскую одежду ей было необходимо.
— Так советовали тебе Голоса?
На это Жанна сказала спокойно:
— Голоса всегда давали мне хорошие советы.
Больше от нее ничего не сумели добиться; стали спрашивать о другом, в том числе о первой встрече с королем в Шиноне. Она сказала, что узнала короля, которого никогда прежде не видела, благодаря указанию Голосов. Ее расспрашивали о всех подробностях этой встречи. И наконец:
— А теперь ты слышишь эти Голоса?
— Да, ежедневно.
— Чего ты просишь у них?
— Я никогда ничего не просила у них для себя, кроме спасения души.
— Итак, значит, Голос неизменно приказывал тебе быть при войске?
Это он опять подкрадывался к ней. Она отвечала:
— Он велел мне оставаться в Сен-Дени. Я повиновалась бы, если бы могла, но я была ранена, и рыцари увезли меня силой.
— Когда ты была ранена?
— Во рву перед Парижем, во время штурма.
Следующий вопрос показывает, куда клонил Бопэр:
— А это было не в праздник?
Понимаете? Они считали, что если Голос исходил с небес, то он едва ли посоветовал бы осквернить праздник кровопролитием.
Жанна на мгновение смутилась, потом ответила:
— Да, это было в праздник.
— Тогда отвечай: разве не грех, по-твоему, сражаться в такой день?
Этот выстрел мог бы пробить первую брешь в стене, которая до сих пор стояла несокрушимо. В зале наступила тишина, и видно было, что все напряженно ждут. Но Жанна разочаровала судей. Она сделала легкое движение рукой, точно отгоняла муху, и сказала пренебрежительно:
— Passez outre.
На многих суровых лицах заиграли улыбки, а некоторые даже откровенно рассмеялись. Западню готовили так долго и так старательно, и вот она захлопнулась, но — оказалась пуста!
На этом суд прервал заседание. Оно длилось много часов, и все крайне устали. Большую часть времени отняли, казалось бы, ненужные и бесцельные вопросы: о Шиноне, об изгнанном герцоге Орлеанском, о первом послании Жанны к англичанам и тому подобном, но все эти по видимости случайные вопросы изобиловали скрытыми ловушками. Жанна благополучно избегала их все: одни благодаря той особой удаче, которая сопутствует невинности и неведению; иные — по счастливой случайности, а иные с помощью лучшего своего советчика: необыкновенно ясного и быстрого ума.
Эта ежедневная злобная травля одинокой, беззащитной девушки, закованной в цепи, длилась очень долго — свора догов и ищеек нашла себе достойную забаву: травить котенка. Я могу привести показания, данные под присягой, что именно так оно и было с первого дня до последнего. Спустя четверть века после гибели бедной Жанны папа римский созвал особый суд для пересмотра ее дела; справедливое решение этого суда очистило ее славное имя от всякого пятна и навеки заклеймило позором Руанский трибунал. Маншон и некоторые другие его участники были вызваны на Оправдательный Процесс в качестве свидетелей. Вспоминая гнусные ухищрения, о которых я вам рассказываю, Маншон показал следующее (и это стало теперь официальным историческим документом):
«Когда Жанна говорила о своих видениях, ее прерывали почти на каждом слове. Ее мучили бесконечными допросами о всевозможных вещах. Утренний допрос почти каждый день длился часа три-четыре; из него отбиралось все наиболее трудное, и это служило материалом для вечерних допросов; они тоже продолжались часа два-три. Допрашивающий поминутно перескакивал с одного предмета на другой; несмотря на это, она всегда отвечала удивительно мудро и обнаруживала необыкновенную память. Часто она поправляла судей, говоря: „На это я уже отвечала, справьтесь у протоколиста“, то есть у меня».
А вот что показал один из судей Жанны. И не забудьте, что эти свидетели описывают не каких-нибудь два-три дня, а томительно долгую вереницу дней:
«Ей задавали мудреные вопросы, но она отлично с ними справлялась. Иногда допрашивающий внезапно менял тему, чтобы проверить, не станет ли она противоречить себе. Ее томили двух - и трехчасовыми допросами, после которых сами судьи крайне уставали. Ей ставили такие ловушки, из которых самый опытный человек мог бы выпутаться лишь с величайшим трудом. Она отвечала столь разумно, что все три недели я думал, что она отвечает по внушению свыше».
Теперь вы видите, что я правильно изобразил ее вам. Ведь это показали под присягой те самые священники, которые нарочно были отобраны в этот страшный трибунал за ученость, за опытность, за остроту ума и за сильное предубеждение против обвиняемой. Даже по их словам выходит, что бедная деревенская девушка более чем успешно состязалась с шестьюдесятью двумя учеными мужами. Вот оно как! Они пришли туда из Парижского университета, а она — из овечьего загона и коровника! Да, она поистине велика и достойна изумления! Потребовалось шесть тысяч лет, чтобы на земле появилось это чудо; а другой, подобной ей, не будет и через пятьдесят тысяч лет. Я убежден в этом.
Глава VII. Тщетные хитрости
Третье заседание суда состоялось на следующий день, 24 февраля, в той же просторной зале. С чего оно началось? Да опять с того же. Когда были закончены все приготовления и шестьдесят два судьи в мантиях расселись по креслам, а стража стала по местам, Кошон с высоты своего трена приказал Жанне положить руки на евангелие и поклясться, что она будет отвечать без утайки обо всем, о чем бы ее ни спросили.
Глаза Жанны сверкнули, и она встала; выпрямившись с благородной гордостью и обратись к епископу, она сказала:
— Остерегитесь, монсеньёр! Вы злоупотребляете своей властью и берете на себя слишком уж тяжкую ответственность.
Это вызвало большое волнение, а Кошон пригрозил немедленно произнести приговор, если она не повинуется. Я весь похолодел, да и многие вокруг заметно побледнели — это ведь означало костер! Но Жанна все еще стоя, ответила гордо и спокойно:
— Осудить меня, не имея на то права, не может даже все духовенство Руана и Парижа.
Это снова вызвало шум, выражавший главным образом одобрение. Жанна седа. Епископ все еще настаивал. Она сказала:
— Я уже присягала. Этого довольно.
Епископ закричал:
— Отказываясь присягнуть, ты навлекаешь на себя подозрения!
— Пусть будет так. Я присягала. Довольно.
