Всеволод Соловьев - Последние Горбатовы
Николай Владимирович, молчавший до сей минуты, взглянул на сына и сказал:
— Гриша, приведи его, пожалуйста!
Скоро явился Кокушка. Его бешенство теперь совсем утихло. Он присмирел, имел жалкий и грустный вид. Вошел, опустив глаза; но когда он их поднял, то прямо встретился со взглядом Софи. Неизвестно, что прочел он в лице сестры, только его всего вдруг будто перевернуло.
— Вше… вше иж-жа тебя, принцешша! — закричал он, срываясь с места и подбегая к ней.
Гриша удержал его за руку.
— Это сил нет никаких вынести! — объявила Софи и поспешно вышла из библиотеки.
— Пойди сюда, Коля! — сказал Николай Владимирович. — Посмотри на меня.
Кокушка взглянул и сразу же остыл, спокойно подошел к дяде и сел рядом с ним.
— Теперь расскажи нам, только без криков, все, как было, это необходимо для тебя же.
Кокушка заговорил совсем иначе, чем говорил с Владимиром. Время от времени Николай Владимирович задавал ему вопросы, и он отвечал на них очень спокойно и даже толково, что с ним очень редко случалось. Всего один раз хотел было он распространиться «о шу-шултане», но и тут сейчас же и позабыл о нем.
Николай Владимирович слушал внимательно и, почти глаз не спуская, глядел на Кокушку. Этот допрос затянулся, и Владимир даже с досадою стал замечать, что дядя, вместо того чтобы толковать о том, что теперь надо делать и скорее, не откладывая, решить этот вопрос, просто-напросто как бы забавляется совсем ни к чему не идущими, ненужными подробностями.
Он заметил также, что дядю интересует не князь, а именно Кокушкина «жена», что он как бы хочет изучить ее со слов Кокушки, заставляет его передавать о ней мельчайшие подробности. Этого мало — он, оставив Кокушку, обратился к Владимиру.
— Ты ее знаешь? — спросил он.
— Да, знаю, я редко с нею встречался, но все же встречался и здесь, и в Москве.
— И ты, Гриша?
— И я ее знаю, и никогда бы не подумал, что она способна на такие вещи… Прехорошенькая! — отозвался Гриша.
— Как же! — выходя из своего спокойствия, крикнул Кокушка. — А ушы? А жаячья губа? А глажа как плошки?! Урод… урод!
Николай Владимирович успокоил его взглядом, а затем снова обратился к сыну и племяннику.
— Опишите мне, пожалуйста, подробно ее наружность и впечатление, которое она на вас производила, — сказал он. — Володя, начни ты!
Владимир не удержался.
— Мне кажется, дядя, что это совсем излишнее! — с досадой заметил он.
Николай Владимирович улыбнулся своей тихой улыбкой.
— Уверяю тебя, что это совсем не лишнее, и ты сам скоро увидишь, что я прав, а теперь поверь мне на слово.
Марья Александровна молчала. Она видела, что «чернокнижник» что-то задумал, и знала, что из задуманного им выйдет нечто серьезное.
— Поверь мне на слово, — повторил Николай Владимирович.
Владимир пожал плечами, но исполнил желание дяди. При этом его досада и раздражение внезапно прошли: он описывал «Ле-Леночку» не только с обстоятельностью, но как бы с увлечением.
То же самое сделал вслед за ним и Гриша.
Когда он замолчал, Николай Владимирович обратился к Кокушке.
— Успокойся, мой друг, — сказал он, — пойди теперь к себе, переоденься, приведи себя в порядок.
Он взял его за руку.
— Мы тебя в обиду не дадим; и деньги свои, и бумаги ты получишь. А вперед, надеюсь, таких глупостей не станешь делать?
— Не-нет! — объявил Кокушка. — Теперь меня никакой княжной не надуешь… дудки!
Он уже подошел было к двери библиотеки, но затем вернулся.
— Та-так, жначит, я могу ехать кататьша шегодня?
Николай Владимирович печально усмехнулся.
— Советовал бы сегодня и завтра еще подождать… Посиди дома, займись чем-нибудь, а послезавтра и кататься можешь.
— Хо-хорошо! — покорно ответил Кокушка и вышел. Досада снова вернулась к Владимиру.
— Однако что же нам делать? — сказал он. — Ведь Гриша, пожалуй, прав, да и конечно прав — эти люди просто-напросто украли Кокушкины полмиллиона и ото всего отопрутся.
— Эти люди! — выговорил Николай Владимирович. — Отца и дочь нельзя смешивать: мне кажется, что она совсем тут не так преступна, как можно подумать сразу.
Он опустил голову на руки и говорил медленно, слово за словом.
— Конечно, можно начать дело, — говорил он, — и арестовать их, и что угодно… Но прежде всего это сделает нашу семью сказкой города… И так будут говорить; но все же можно избегнуть излишнего шума, неприятностей, хлопот…
— Разве вы нашли такой способ? — с недоверием в голосе заметил Владимир.
— Мне кажется, нашел… Я беру на себя это дело. Я сейчас же сам поеду к Янычевым, а, вернувшись, скажу вам — удалось мне или нет. Согласен ты мне это поручить, Володя?
Владимир был не согласен. Он был совершенно уверен, что этот странный, полупомешанный и таинственный дядя только все испортит. Но нельзя же было ему это высказать, нельзя было его обидеть.
— Делайте как угодно! — сказал он.
Николай Владимирович поднялся со своего кресла, подошел к племяннику, положил ему руку на плечо и шепнул:
— Странный, полупомешанный человек именно такое дело и может легко устроить!
Владимир невольно вздрогнул.
— Что вы сказали, дядя, я не понимаю? — запинаясь, растерянно прошептал он.
— Завтра поймешь, мой друг.
— Гриша, вели заложить мне карету! — обратился он к сыну и затем ушел в свою спальню одеваться.
Уходя из библиотеки, Марья Александровна взяла под руку Владимира и, остановясь с ним в одной из комнат, спросила его:
— Что тебе сказал дядя? Отчего ты после его слов стал вдруг таким странным? Будь так добр, скажи мне.
— Уверяю вас, ma tante, ничего, я даже не расслышал хорошенько… я не понял.
— И я не расслышала, но поняла, догадалась и скажу тебе. Он сказал тебе твою мысль.
Владимир растерянно глядел на нее.
— Да? Ведь я угадала? И от себя прибавлю: мне кажется, что он устроит это дело.
Из того, как она говорила, из ее тона, можно было заметить, что в ней уже не было прежних страхов. Владимир ничего не понимал.
Однако теперь не время было разбираться во всех этих таинственностях.
Николай Владимирович сейчас уедет, наверно, вернется ни с чем… Надо будет ехать к Трепову, все это объяснить… Завтра весь Петербург будет толковать об их деле, потешаться над Кокушкой.
Николай Владимирович уехал и вернулся менее чем через два часа. Он прошел к Владимиру.
— Что же, вы уладили что-нибудь, дядя? — спросил тот.
— Да, уладил!
— Как же? Как?
— Завтра ровно в одиннадцать часов утром Кокушкина жена сама принесет сюда все его деньги и бумаги. Ты, конечно, этому можешь не верить… Но, Володя, я серьезно и убедительно прошу тебя подождать до завтрашнего дня, до одиннадцати часов… Прошу тебя не ездить к Трепову… убедительно прошу… слышишь?..
И Николай Владимирович поспешно вышел от племянника.
«Да ведь он в самом деле помешанный, совсем, совсем помешанный!.. Что же это значит?» — думал Владимир.
Но почему-то сам себе не отдавал в том отчета — почему он к Трепову не поехал.
XXI. НЕ ВЫМЫСЕЛ
Как же помешанный дядя все это сделал? Если б спросить его — он бы ответил: «Все сделалось очень просто, очень естественно и только по счастливой случайности скорее и удачнее, чем можно было ожидать».
Если бы на его рассказ возразили, что он выдумывает небылицу, сказку, он только улыбнулся бы своей загадочной улыбкой и пожал плечами.
Можно назвать как угодно, но так оно было. План действий, конечно, сначала только в общих чертах, явился в его голове уже с первой минуты, как он узнал о том, что Кокушкино состояние находится в руках Янычева. Расспросив о княжне Кокушку, Владимира и своего сына, он, по некоторым данным, ему одному известным и понятным, убедился, что если только он увидит княжну, эту законную жену Кокушки, он достигнет своей цели.
Когда он подъезжал к Знаменской, для него весь вопрос заключался в том: дома князь Янычев или нет. Если он дома, это, конечно, усложнит дело, может быть, несколько затянет его, но все же не испортит. Ему только нужно быть в их квартире и увидеть княжну… и то, и другое он сделает.
Он соображал и склонялся к тому, что князя вряд ли застанет! После того как Кокушка убежал, этот его «тештюшка» вряд ли останется сидеть сложа руки, наверно, он что-нибудь предпримет, сделает какой-нибудь шаг, с кем-нибудь повидается.
Так оно и случилось. Кокушка ничего не преувеличил, рассказывая, что он оттолкнул от себя князя так, что тот «отлетел» и сразу не мог прийти в себя. Когда же он очнулся от этого неожиданного богатырского толчка, Кокушка уже сбежал с лестницы и вырвался из дома. Гнаться за ним по улице не представлялось, конечно, никакой возможности. Князь пришел в бешенство и кинулся к дочери, сидевшей, запершись, в спальне. Он едва дождался, пока она отперла ему дверь, и появился перед нею весь багровый, с налитыми кровью, вытаращенными глазами, почти будучи не в силах выговорить слова. Он был так страшен, что Елена с ужасом вскрикнула.
