Режин Дефорж - Голубой велосипед
— Ммм… впервые за многие месяцы совершенно сыта.
— Надеюсь. Вы ели за четверых.
— Это упрек?
— Нет. Одно удовольствие смотреть, как вы едите. Впечатление такое, что вы наслаждаетесь. Чудесно!
— Вы находите? — насупившись, спросила она. — Мне стыдно. Угостите меня сигаретой и расскажите, что за люди вокруг. Само собой, за исключением немцев.
— Те же, что и перед войной. Видеть и быть увиденным — таково правило парижского света. Здесь, дорогая, так называемый весь цвет Парижа. Его же встретишь у «Максима», в «Фуке», у «Каррера», в «Ле-дуайене», всюду, где ему следует находиться.
— Я вам не верю.
— Посмотрите на тех двух женщин, между элегантным немецким офицером и красавчиком с голубоватой шевелюрой.
— Смахивает на Сашу Гитри.
— Он и есть. Его соседка справа — выдающаяся пианистка Люсьена Дельфорж. Ей принадлежит милая острота: «Если бы меня попросили определить, что такое коллаборационист, я бы сказала: «это Моцарт в Париже»».
— Не вижу связи.
— Дорогая, вам недостает чувства юмора. А вторая дама — это лучший знаток Вагнера Жермена Любен. Что касается немецкого офицера, то это лейтенант Радемахер, важная фигура в цензуре. Без его согласия ни одна пьеса, ни один спектакль, не могут быть показаны в Париже. Дальше, за столиком у окна, вы видите журналиста Абеля Боннара, издателя Бернара Грассе, писателя Марселя Жуандо с женой Элизой. В глубине — актриса Арлетти, после вас самая красивая здесь женщина…
К ним подошел еще молодой с острым профилем мужчина, в небрежно наброшенной на смокинг накидке с красной шелковой подкладкой в сопровождении очень красивого юноши, тоже в смокинге.
— Рафаэль, ты здесь? Рад видеть, что твои дела поправились.
— Они идут лучше, много лучше. Удачное время. Леа, позвольте вам представить очень дорогого вам человека — месьс Жана Кокто.
— Жан Кокто… Добрый вечер, месье. Мне очень понравился ваш «Самозванец Тома».
— Спасибо, мадемуазель. Я и не подозревал, что у моего друга Рафаэля есть такие очаровательные знакомые.
— Жан, это мадемуазель Дельмас. Она живет в Бордо.
— Бордо! Какой красивый город! Нигде больше скука не обладает такой аристократической изысканностью. Даже у мелкой шпаны в парке Кенконс есть класс. Могу ли я вас куда-нибудь подвезти? Один друг любезно предоставил мне машину с шофером.
— Нам будет тесно.
— Ох, извините меня. Где была моя голова? Эта девушка смущает меня. Мадемуазель… Простите, не запомнил вашей фамилии.
— Дельмас.
— Мадемуазель Дельмас, представляю вам самого выдающегося танцовщика Парижа, — что я говорю! — всей Европы, моего друга Сержа Лифаря.
Молодой человек в темно-синем смокинге сухо поклонился.
— Куда вы направляетесь? — спросил поэт.
— К моему другу Отто.
— Забавно. И мы туда же. Пойдемте, мы остались последними.
Водитель-немец распахнул дверцу роскошного автомобиля. Леа отступила.
— Ну, пойдемте же, дорогая. Вы ничем не рискуете. Вы в надежных руках, а место, куда мы направляемся, одно из самых посещаемых в Париже. Я знаю людей прославленных, идущих на низость, чтобы их там приняли.
Леа устроилась между Жаном Кокто и Рафаэлем. Все еще продолжавший дуться танцовщик сел рядом с шофером.
В молчании ехали они по пустынным набережным. В ясной холодной ночи черная масса Нотр-Дам, казалось, оберегала город. Ее образ напомнил Леа приезд в Париж вместе с отцом. Как давно это было…
Свернув на улицу Сен-Пер, они направились дальше по Лилльской улице. Вскоре машина проехала широкие ворота, охранявшиеся немецкими часовыми, и остановилась перед лестницей особняка.
Жан Кокто галантно помог Леа выйти из автомобиля.
— Где мы? — осведомилась она.
— В особняке, который Бонапарт подарил Жозефине.
Они поднялись по ступеням лестницы. Гардины застекленной двери зашелестели, раздвигаясь. На них обрушились волны света, тепла, духов. Слуги в ливреях освободили их от пальто. Леа не без сожаления отдала своих чернобурок. С детским восхищением она оглядывалась вокруг. Но в то же время ей никак не удавалось избавиться от чувства неловкости, портившего ей настроение.
— Где мы? — снова спросила она.
— В посольстве Германии.
Это было, как удар в солнечное сплетение. Она невольно попятилась назад. Рафаэль остановил ее, увлекая в сторону сверкающих залов.
— Я хочу уйти!
— Так вы со мной не поступите. В любом случае уже слишком поздно. Вот и посол.
Еще молодой красивый мужчина, весьма элегантный в скрывающем легкую полноту смокинге, приветствовал Жана Кокто:
— Дорогой друг, для меня всегда радость принимать в моем доме такого поэта, как вы.
— Ваше превосходительство…
— Представьте меня вашим друзьям.
— Ваше превосходительство, это Серж Лифарь, о котором вы уже слышали.
— Конечно, я восхищен вашим искусством, месье.
— Ваше превосходительство…
— Писатель и журналист Рафаэль Маль.
— Я знаю этого месье.
Не подав руки, посол прошел мимо.
Щеки Рафаэля чуть вспыхнули, он натянуто поклонился.
— А кто эта восхитительная девушка? Не будущая ли исполнительница одного из ваших шедевров?
— Позвольте вам представить мадемуазель Леа Дельмас. Леа, представляю вас его превосходительству господину Отто Абецу, послу Германии в Париже.
Леа не решилась отвергнуть протянутую ей послом руку. Фамильярно взяв ее под руку, посол на превосходном французском сказал ей:
— Пойдемте, мадемуазель, я вас представлю своей жене. Уверен, что вы прекрасно найдете общий язык.
Госпожа Абец приветствовала Леа самой очаровательной улыбкой.
— Моя дорогая, у вас весьма оригинальное платье. Мне нужно взять адрес вашего портного.
И, не ожидая ответа, двинулась навстречу новым гостям. Леа осталась одна в центре гостиной, а вокруг кружились, смеясь и болтая, элегантные надушенные люди с бокалами в руках. Почти все посматривали на тоненькую юную девушку, чью бледность подчеркивала странная широкая черная юбка. Под этими взглядами Леа напряглась, радуясь, что длинное платье скрывает старые и противные черные с золотом лодочки Лизы. Не пытаясь спрятать свое любопытство, она пристально вглядывалась в толпу, внешне такую веселую и непринужденную, такую счастливую от того, что находится здесь. Роскошные туалеты женщин, их драгоценности привносили яркие штрихи в черную массу костюмов мужчин.
— Удивительно, не правда ли? — шепнул ей на ухо Рафаэль.
— Что же здесь удивительного?
— Все эти люди льстятся к врагу.
— А вы, что вы здесь делаете?
— О, я всего лишь жалкий земляной червь. К тому же, как я вам уже говорил, люблю победителей.
— Может, они не всегда ими будут?
— Тише, сердце мое, — произнес он, тревожно оглядываясь. — Неужели вы думаете, — продолжал он, взяв ее под руку и говоря ей на ухо, — что все находящиеся здесь люди не убеждены в полной победе великого рейха?
— Однако в России немецкие войска несут все более значительные потери.
— Тише! Вы хотите, чтобы нас арестовали? Как раз об этом вам не следует ничего знать и уж тем более нельзя это повторять. Примите совет: чаще слушайте радио Парижа, чем радио Лондона. Это не так опасно.
Они остановились у буфета, где Леа одно за другим проглотила пять или шесть пирожных.
— Я словно вижу себя в те времена, когда питался только на вечеринках на левом берегу. Сколько же я мог проглотить бутербродов с лососиной и икрой! Потом это пару дней меня поддерживало. Выпейте, иначе вам станет плохо.
Из соседней гостиной доносились звуки вальса.
— Начинается бал. Как жаль, что я скверный танцор. Мне бы так хотелось закружить вас в своих объятиях под мелодию венского вальса. Пойдемте, осмотрим дом. Я покажу вам спальню Жозефины.
В небольшой комнате толкалось столько людей, что они отказались от мысли туда заглянуть. Они уселись в гостиной чуть в стороне, у стола с превращенной в лампу прекрасной китайской вазой. Льющийся из-под ее абажура свет цвета чайной розы придавал волосам Леа особый отблеск. Мимо прошел довольно полный мужчина среднего роста.
— Неужели это мой дорогой издатель собственной персоной?
— Решительно, вас встречаешь повсюду. А эта юная красавица с вами? Познакомьте меня.
— Леа, представляю вам месье Гастона Галлимара, крупного издателя и большого поклонника женщин. Леа Дельмас.
— Не слушайте его, мадемуазель, — сказал Галлимар, усаживаясь рядом.
— Гастон, не могли бы вы подойти на минутку. Посол вас спрашивает.
— Извините, мадемуазель. Не уходите, я сейчас вернусь. Мари, я здесь.
— Это ведь Мари Белл?
— Да, она самая. Очаровательная женщина. Сегодня истинно литературный вечер. Помимо нашего друга Кокто, здесь Жорж Дюамель, Жан Жироду, Робер Бразийяк, красавчик Дриё ла Рошель. Пьер Бенуа с головой ушел в разговор со своим другом Арно Брекером…
