Избранные произведения - Лайош Мештерхази
— Ступайте и выбросьте где-нибудь в окрестностях города. Поняли? Нет, лучше спрячьте в здании бывшего оружейного завода. Только не в бумаге! Бросьте так, словно кто-то позабыл… А теперь слушайте.
Он торопливо рассказал, что полиция наконец разрешила провести завтра праздник. Он уже заказал телегу, она скоро подъедет. Мы двое и третий наш друг положим в нее флаги, скамейки, музыкальные инструменты, — словом, все, что надо, — и повезем во двор трактира в Сигет. Там мы сможем отдохнуть на чердаке, в сене, якобы присматривая за вещами. Там нас искать не станут, а сюда полицейские наверняка вернутся.
— Ну как, хорошо я придумал? Только действуйте поживее.
Фюлёп и другой товарищ ушли со свертками. Как я узнал на следующий день, сыщик, притаившийся на углу, спросил у них документы: вызвала подозрение коричневая одежда. Шпик сказал, что не видел, когда они входили в дом. Парни сразу нашлись: они с утра работали во дворе, готовили реквизит для праздника, пусть их оставят в покое. Документы оказались в порядке, оба жители Дьёра, — сыщик вынужден был отступить.
А мы расположились было пообедать, но из этого так ничего и не вышло.
Около половины третьего в доме началось движение. Пришли платить профсоюзные взносы, сначала двое, потом пятеро. Буфетная и маленький зал внизу постепенно наполнились гулом голосов. А мы при появлении первых посетителей должны были немедленно спрятаться в кладовую. Мы надеялись, что Гутман и оставшийся с нами друг как-нибудь проложат нам путь, когда подойдет подвода. Однако, прежде чем она пришла, вновь появились две машины и мотоцикл. Вся эта пестрая орава, галдя и шумя, поднялась в канцелярию. Я узнал грохочущий голос подполковника, который тут же обрушился на Гутмана:
— Вы кто?
Мы хорошо слышали каждое слово, и я представил себе, как испугался бедный старичок.
— Извольте, я комендант здания и кассир профсоюзной группы.
Зазвенела крышка кастрюли.
— А это что?
— Я принес обед.
— Кому?
— Себе, если угодно.
— Хорош аппетит у вас, надо сказать! — Там было две порции, это мог видеть каждый.
— Да, с вашего позволения. Здесь и ужин.
— Гм! — ехидно прозвучал тот же голос. — Вы едите свинину?
— Да, ем.
— Какой же вы еврей после этого?
— Ничего, ем.
В голосе старика чувствовалось страшное волнение; он боялся, что ему при свидетелях придется уничтожить две порции гуляша, а ведь у него больной желудок и он недавно перенес операцию. Да вдобавок после того, как он в своем излюбленном трактире съел диетический обед. Что будет, что будет? Подполковник допросил его с пристрастием: не появлялись ли беглецы здесь, в котором часу пришел сегодня утром он, чем занимался в течение дня.
А Гутман — не зря говорят, что горбатый человек лжив, — лгал так мастерски, что мне ничего подобного еще не приходилось слышать. Он рассказывал и рассказывал, вспоминая все новые подробности своего времяпрепровождения. Подполковнику это скоро надоело.
— Оставайтесь здесь, не покидайте комнату! Обыскать дом от подвала до чердака!
В это время раздался голос, хорошо знакомый Беле, — я же слышал его впервые; как можно было определить по разговору, заговорил младший инспектор из Дьёра:
— Простите, господин подполковник, у меня есть одно предложение.
На мгновение стало тихо, как видно они советовались о том, не помешает ли беседе присутствие Гутмана. Эту мгновенную тишину использовал наш друг.
— Прошу покорно, ваше превосходительство, я и сам с большим удовольствием помогу господам в обыске, но поверьте, сюда никто не мог войти без моего ведома. И зачем им сюда идти? С. в городе знают многие, особенно здесь, вблизи Дома. Нет, нет, они не посмеют прийти сюда, поверьте! Когда-то он жил в поселке оружейного завода, там у него друзья, значит, там найдется человек, который его спрячет! Если они вообще отважатся идти в Дьёр, они пойдут в поселок оружейного завода. Не извольте обижаться, но… если позволите, я говорю то, что думаю. Может, и помогу господам…
— Вон! — рявкнул подполковник.
В комнате остались трое: подполковник, Тамаш Покол и начальник полиции.
— Говорите! — сказал подполковник.
— Господин подполковник, — начал младший инспектор, — я, осмелюсь доложить, считаю излишним обыскивать Дом. Как я мог понять из рапорта, договоренность о встрече в Доме относится лишь к тому случаю, если они расстанутся. Но ведь по всем признакам они пришли вместе! Зачем же им рисковать идти сюда? Впрочем, за Домом наблюдают мои люди. И, если они все-таки явятся, попадут в ловушку. Если мы здесь произведем обыск, в течение часа среди рабочих Дьёра распространится слух, что мы ведем повальные обыски. Я не знаю, угодно ли вам…
Подполковник что-то проворчал. Заговорил Тамаш Покол:
— Я считаю, что комендант прав. Их надо искать среди старых друзей в поселке оружейного завода. Я со своими людьми перейду туда. Обыскивайте Дом, а я прочешу поселок.
— Я вполне согласен с господином инспектором, — сказал начальник сыска, — и, если позволите, проверю в других местах. Надо обшарить все вокруг.
— Нет, — возразил Тамаш Покол, — я хочу, чтобы вы пошли со мной. Если вы подозреваете еще что-нибудь, мы потом отправимся и в другие места. Вы знакомы с местными условиями, а я знаю преступников. Господин подполковник, если считает нужным, пусть произведет обыск в Доме.
— Так не пойдет! — испугался подполковник. — Так не пойдет! Конечно, я с вами. Весь аппарат должен быть вместе. Это очень важно: держать весь аппарат вместе!
Сыщики между тем уже приступили к обыску. Однако производили его спустя рукава: лишь заглянули в несколько комнат, спросили документы у сидящих в буфете, и через несколько минут весь караван потянулся в поселок оружейного завода.
У меня камень с души свалился, но все-таки я сразу не понял, чему так радуется Бела.
— Ничего страшного, — прошептал он. — Ничего страшного. — У него, как у бывшего начальника отдела комиссариата внутренних дел, был известный опыт в подобных ситуациях — он заметил яростное соревнование трех соперников.
В конторе опять началось движение. Вернулся Гутман, и, как мы смогли определить по шуму, не один, а с несколькими людьми. Говорил хриплый, пьяный голос; я узнал бывшего начальника смены Сани, председателя певческой капеллы. Так вот кто здесь, этот коварный старый мерзавец!
— Слушай, Гутман, — орал он, — брось свои штучки, а не то, честное слово, я оторву тебе голову! Что здесь было сегодня утром? — И, как бы между прочим, спросил: — Это что такое? Неужели ты ешь гуляш с твоим больным желудком?… Ну, говори! — закричал он снова. — Зачем привалила сюда сегодня вся полиция?
— Какие такие штучки, о каких штучках ты говоришь?
— Заруби себе на носу — это профсоюз.
