Мария-Антуанетта. Верховная жрица любви - Наталия Николаевна Сотникова
«Брожение умов является всеобщим, только и говорят, что о конституции, женщины повсюду вмешиваются в сие, а вам, как и мне, ведомо то влияние, которым они обладают в сей стране. Сие суть истинное исступление. Все… говорят только о прогрессе; в прихожих лакеи читают брошюры, которых появляется по десять-двенадцать в день, я не понимаю, как типографии успевают их выпускать…».
Он часто перемещался между Валансьеном, Парижем и Версалем, для чего ему пришлось купить кабриолет, новую лошадь и нанять девять человек прислуги в ливрее своего дома. Все это стоило огромных денег, и отец продолжал упрекать его в расточительном образе жизни, в три раза превосходящем содержание его младшего брата Фабиана. Обычно фон Ферзен останавливался в гостинице или у семьи барона де Бретейя. Но в одном из писем к королеве перед своим возвращением в 1787 году он говорит о помещении для себя «наверху», а в другом, в начале октября, о том, чтобы «сделать там нишу с печкой». Речь идет об одном из многочисленных маленьких кабинетов, которые Мария-Антуанетта использовала для своих личных нужд, для неофициального приема друзей и модистки Розы Бертен. Подтверждение этому не так давно нашлось в архивах, где одна из записей свидетельствовала: «Королева послала найти шведского печника, который делал печки в покоях Мадам и ее величества, и ее величество приказала ему сделать такую в одном из ее внутренних кабинетов, с нагревательными трубами для отопления соседнего маленького помещения».
По свидетельству графа де Сен-При, фон Ферзен «отправлялся верхом в парк, со стороны Трианона, три или четыре раза в неделю, королева ехала туда верхом одна. Эти свидания возбуждали скандал в обществе, невзирая на скромность и сдержанность фаворита, никогда внешне не выказывавшего свое положение и являвшегося самым скрытным из всех друзей королевы».
Тем временем экономическое положение Франции становилось все более катастрофичным. Нарастало негодование со стороны буржуазии и народа, плативших налоги, по отношению к дворянству и духовенству, освобожденным от налогов. Однажды шведу пришлось выступить со своим полком в Бретань для усмирения политических волнений, возбужденных парламентом Ренна. Королева стала все более активно вмешиваться в дела государства, присутствовать на заседаниях Государственного совета.
Для иллюстрации хаотичного внутреннего положения в стране стоит привести такие данные: за правление Людовика ХIV на министерских постах успели потрудиться 67 министров, т. е. каждые три месяца меняли какого-то человека на столь высоком посту. В мае 1789 года открылось заседание Генеральных Штатов, представителей трех сословий — дворянства, духовенства и буржуазии, которое не собирали почти триста лет. С середины июня по 24 сентября фон Ферзен находился в Валансьене и не мог быть очевидцем бурных событий: Генеральные Штаты 9 июля объявили себя Национальным собранием, которое еще называют Учредительным, ибо оно занималось проведением реформ и разработкой конституции.
Увольнение 12 июля 1789 года популярного генерального контролера финансов Жака Некера и назначение на его место советника Жозефа-Франсуа Фулона, барона де Дуэ (1715–1789), спровоцировало бунт в Париже и взятие Бастилии 14 июля. После более чем опрометчивого высказывания Фулона «Если у народа нет денег на хлеб, пусть жует сено», ему пришлось прятаться в пригороде столицы у бывшего министра морского флота Сартина. Однако по наводке слуг его нашли крестьяне, и босиком, невзирая на преклонный возраст, пригнали в Париж, набив рот сеном. По дороге в ужасную жару его поили наперченным уксусом, а лицо обтирали крапивой. На площади перед ратушей его пытались повесить на фонарном столбе в присутствии собственного зятя, военного интенданта Парижа, когда же веревка оборвалась, отрубили ему голову и протащили ее на пике по городу. Заодно прикончили и зятя. Фон Ферзен так описывал отцу положение дел:
«…сия страна пребывает в отчаянном кризисе, сейчас все связи разорваны, в армии исчезло повиновение, и я сомневаюсь, что будет столь же легко восстановить все, сколь было легко опрокинуть».
4 июня ужасное горе постигло королевскую семью: после тяжких страданий умер наследник престола Луи-Жозеф. Вскрытие выявило «изъязвленные выгнутые позвонки, изогнутые ребра и приросшие к ним легкие». Общественность практически не обратила внимания на это событие. Самым ужасным оказалось то, что покойника не на что было похоронить, тем более оплатить десять тысяч месс за упокой его души, которые заказал король. Пришлось продать часть королевского столового серебра. Мария-Антуанетта чувствовала неприкрытую ненависть, которая окружала ее со всех сторон, и не видела никакой помощи. Поведение супруга было вялым и нерешительным. Возвратившийся в конце сентября ко двору фон Ферзен, монархист до мозга костей, принял твердое решение отдать все свои силы службе монархам страны, которую считал второй родиной.
Тем временем, родственники королевской четы и фавориты по их настоянию эмигрировали. Уехали в Швейцарию и друг фон Ферзена, барон де Бретей, и его дочь, мадам де Матиньон.
5 октября состоялся знаменитый марш трех десятков тысяч парижских женщин, требовавших хлеба и переезда королевской семьи в Париж, на Версаль. Фон Ферзен, не покидавший королевскую чету во время последовавших событий, еще больше утвердился в своей решимости любой ценой спасти правящую чету.
Друзья и недруги
Вынужденный переезд
После полудня 5 октября из столицы в Версаль под проливным дождем двинулась озверевшая толпа примерно из тридцати тысяч парижских женщин, требовавших хлеба и переезда королевской семьи в столицу. Вернувшийся с охоты король пообещал им удовлетворить эти требования, что поначалу успокоило толпу. Один из наиболее активных депутатов Национального собрания, королевский судья Жан-Жозеф Монье, удачно воспользовался моментом и уломал короля подписать наиболее спорные документы: закон об отмене привилегий и о Декларации прав человека. Ближнее окружение советовало Людовику уехать в Рамбулье, чтобы потом организовать сопротивление из Нормандии. На сей раз король дал свое согласие, но было поздно.
Толпа проникла во дворы замка и перерезала постромки у лошадей, запряженных в приготовленные к отъезду кареты. Обитателей Версаля несколько успокоило прибытие в одиннадцать вечера подразделения Национальной гвардии во главе с де Лафайетом, заверившим их в полной безопасности. Толпу ублажили раздачей припасов из королевской кухни. Придворные
