Врата Афин - Конн Иггульден
Кимон был слишком пьян и слишком молод, чтобы беспокоиться из-за него, поэтому Аристид обратился к Фемистоклу:
– Одного за другим… Ты устраняешь конкурентов одного за другим.
Но ответа не последовало – Фемистокл лишь пожал плечами, тогда как Кимон нахмурился в замешательстве.
– И что ты теперь будешь делать? – спросил Аристид. – После того, как меня изгонят?
– Я служу городу, – сказал Фемистокл. – И не несу ответственности ни за приливы, ни за голосующих.
– Ты принижаешь себя таким ответом. Неужели не можешь быть честным? Здесь, сегодня? Кимон вернул должок, не так ли? Он оказал тебе поддержку вместе со всеми, кто надеется на него. – Аристид глубоко вдохнул, успокаиваясь. – Ты отнял у меня мое положение в городе. Все, что я люблю. По-твоему, оно того стоит?
Впервые Фемистокл покраснел и даже как будто смутился.
Но Кимон пьяно усмехнулся:
– Ты – уходящее… поколение, Арилсид… Арицид…
И Фемистокл, и Аристид пропустили его реплику мимо ушей.
– Люди боятся тиранов, Фемистокл, и не без оснований. Они не позволят одному человеку подняться к власти. Как долго ты продержишься, если меня не будет на другой стороне весов? Сколько времени понадобится им, чтобы увидеть, что ты стоишь один?
– Я не стремлюсь к власти, – громко сказал Фемистокл. – Я не вмешиваюсь в дела доков и не отчитываюсь перед советом. Я не участвую в каждой дискуссии так, будто я единственный взрослый, будто мое мнение – единственное, что стоит услышать.
– Твое смирение ободряет, – сказал Аристид. – Я надеялся на честность с твоей стороны, но вижу, что вокруг слишком много ушей.
Он отошел к урне и заглянул внутрь. Последний эпистат был ему не знаком и никак не отреагировал на это.
Аристид кивнул:
– Вижу, голосов там достаточно. Десять дней. Очень хорошо. Я подготовлю свое поместье.
К этому времени он так дрожал от гнева, что закружилась голова. Он больше не смотрел на Фемистокла, хотя ощущал его торжествующий взгляд, пока спускался с холма и шел через агору.
Шагая по любимому городу, Аристид с усилием разжал кулаки. Раньше он думал, что Фемистокл понимает, как работает собрание, и не пойдет на поводу собственного честолюбия. Афинам, чтобы процветать, требовалось постоянное столкновение умов. Аристид страстно верил в это. Его город был больше, чем просто домохозяйства и городская стена! Он был идеей правления народа, идеей, выкованной в горниле каждодневных испытаний, в дебатах, даже в войнах. Аристид принимал эти законы, хотя и знал, что Фемистокл заставил их работать в своих целях.
В какой-то момент Аристида осенила мысль, заставившая его споткнуться. Не был ли Фемистокл причастен к падению Мильтиада? Может быть, он нашептал что-то на ухо Ксантиппу? После этого заключил договор с Кимоном? Аристид на мгновение остановился, внезапно почувствовав холодок в груди. Не Фемистокл ли выдвинул его на пост архонта на этот год? Он возвысился благодаря этой чести – а теперь люди свергли его. Возможно, все это не было простой случайностью. Возможно, все это было хитроумной игрой. Из популярных людей в городе остался практически один Фемистокл, и уж он-то мог не бояться разбитых горшков. Этот человек решился вскочить на необъезженную лошадь. Рано или поздно его ждет падение.
Отвержение со стороны афинян глубоко ранило. Однако Аристид не плакал и не буйствовал, даже когда вернулся к себе домой, где его никто не слышал. Он просто сидел молча. В его городском доме не было вина, поэтому он выпил три чашки воды и смыл прилипшую красную пыль. Чтобы быть готовым, нужно привести в порядок дела. Ему было сорок восемь лет. Мысль о десяти годах вдали от Афин жгла так, будто к сердцу прижали раскаленное железо. Фемистокл отнял у него почти все. И все же его достоинство и честь остались незапятнанными.
Часть вторая
482 г. до н. э
Глава 26
После подъема Ксеркс стоял с закрытыми глазами, позволив морскому бризу остужать его кожу. Город Абидос вырос из древних поселений на северо-западном побережье, на самом краю империи. Станет ли он когда-нибудь чем-то большим, если они не смогут построить каменные мосты через глубокую воду? Мастера-строители уже сказали, что перекинуть арки через такое широкое пространство невозможно, особенно если под ними открытое море. Но Ксеркс верил в изобретательность своего народа и благосклонность высших сил. Его отец построил когда-то мост через пролив возле Византия, но только для того, чтобы увидеть, как его разрушили штормы. Ксеркс поклялся идти дальше. К западу от Византия ему нужно охватить пролив Геллеспонт. И тогда его армия переправится через море.
С вершины холма он видел другой берег, буро-зеленый. Ксеркс вспомнил о своих картах, составленных только для царей, и никого более. Когда-то армии его отца…
Он замер, захваченный воспоминаниями, и медленно выдохнул, опустошая себя. Ксеркс скорбел. Сорок царств скорбели вместе с ним. Прошло четыре года с тех пор, как умер великий царь. Временами жизнь казалась невыносимо мелкой, и тогда империя, так долго жившая без пастыря, погружалась в беспорядки и восстания. Постепенно Ксеркс восстановил веру как в жизнь, так и в самого себя. Он отказался от далекой перспективы, от ощущения, что вся его жизнь – это просто топтание на месте в ожидании встречи с отцом. Нет. Теперь Ксеркс – великий царь империи. И до встречи с отцом у него будет своя жизнь.
Как только его армии ступят на тот далекий берег, на этот узкий полуостров, они смогут пройти через Фракию на запад, в Македонию, и наконец двинуться на юг, чтобы обрушиться огромной волной на города Греции. Ксеркс не забыл клятву отца. Дарий оставил незаконченным только одно дело. Смерть остановила великого царя, но довести до конца его начинания могли сыновья! В этом и заключается сыновнее предназначение – обмануть смерть и завершить честолюбивые устремления родителя.
Ксеркс улыбнулся при этой мысли. Перед тем как покинуть центральные земли, он вложил свое семя в лоно жены. Аместрида пообещала ему сына, наследника, которого он мог бы возвысить до величия, как это сделал Дарий. Чтобы убедиться в этом, она похоронила заживо семерых мальчиков, взяв их из семей знатных персов. Это была великая жертва, подумал он, жест, типичный для нее и трогательный в силе веры. Возможно, это также было напоминанием ему о необходимости быть стойким в вере. Его отец однажды предупредил, чтобы он остерегался женщины, которая может наблюдать за ним, пока он спит. Вся сила и
