Айдын Шем - Нити судеб человеческих. Часть 3. Золотая печать
Конечно, Володя знал из сообщений зарубежных радиоголосов о начавшемся гонении на академика Сахарова. Но он мог бы отказаться от навязываемого ему поручения, сославшись на то, что ничего о таком человеке не знает, и это косвенно означало бы что «настоящий советский человек» товарищ Орлов не слушает «вражеские голоса». Однако Володе такие игры в лояльность претили, также его оскорбило само предложение участвовать в шельмовании достойного человека.
«За кого эти гады меня принимают?» - закипело у него в груди.
Надо было сейчас же достойно отмежеваться от этой компашки, которая возжелала запачкать его соучастием в гнусности.
- У меня есть возражение, - спокойно произнес он, поднявшись с места.
Парторг посмотрел на него с демонстративным изумлением, другие же члены бюро воззрились с неподдельным интересом.
- Я недавно был в Москве…
Володя неспешно оглядел уставившихся на него «партай геноссе» и продолжил:
- Там я оказался возле Останкинской телебашни. Я задрал голову и плюнул на ее шпиль, но мой плевок шлепнулся мне на глаза. Мне это не понравилось…
Володя еще раз оглядел ошарашенное партбюро и сел. В аудитории какое-то время держалась тишина, потом кто-то крякнул, кто-то засмеялся, а кто-то даже хлопнул в ладоши. Парторг не ожидал именно такого результата своего провокационного предложения, полагая, что, в крайнем случае, последует просто отказ руководителя экспедиционной группы от выступления на семинаре. А случилась прямо таки антисоветская демонстрация.
- Это антисоветская демонстрация! - воскликнул он. - Что вы себе позволяете, коммунист Орлов?
- Я ответил вам на ваше предложение отказом и аргументировал свой отказ, - все так же спокойно ответствовал Володя.
- Так…, - парторг переглянулся с одним из заместителей директора (сам директор состоял в партийной организации при райкоме партии). - Ну, что же! Примем сказанное во внимание. Все могут быть свободными.
После этого Володю при переизбрании на должность «прокатили» при помощи хорошо известного механизма. Но из партии не погнали – поостереглись огласки.
Узнав о том, что произошло с ленинградским археологом, Камилл почувствовал неловкость. Но, право, не мог же он предположить… И неприязнь к этому славному парню Володе истаяла в его душе. Кажется, московский безработный понял причину своего прежнего отношения к Володе – то было чувство изгоя, лишенного возможности заниматься своей наукой, к обладающему правом на работу коллеге.
Камилл грустно подумал, что двухлетнее пребывание в бойлерной испортило, видимо, его характер. Он счел необходимым повиниться:
- Извини, Володя. В нашей стране, как встретишь порядочного человека, так поначалу надо, по-видимому, справляться, не безработный ли он.
- Спасибо за высокую оценку, - иронически улыбнулся Володя.
Камилл хорошо представлял его состояние и спросил на правах безработного с большим стажем:
- Есть шансы вернуться в науку?
- Не-а, - с подчеркнутым безразличием ответил Володя.
Камилл знал цену этого безразличия.
- Ну вот, можно загадывать желание! – засмеялся Керим. – Сошлись вместе три безработных профессора!
Февзи отвлекся на своего младшенького, а трое безработных из Москвы, Ленинграда и Крыма завели беседу между собой. Они потешались над тем, что и Володе удалось, как и Камиллу, по блату устроиться оператором бойлерной, и веселью этой троицы позавидовал бы иной из их удачливых коллег-конформистов.
- И в Питере, значит, действует подпольный профсоюз научных работников? – смеялся Камилл.
– А как же! Чем мы хуже москвичей? – веселился Володя.
А Керим с деланной грустью заметил, что в Старом Крыму, к сожалению, нет системы центрального отопления.
- Но твои заработки, надеюсь, не уступают заработкам профессоров-бойлерщиков? – спросил Камилл, в ответ на что профессор-огородник скромно промолчал.
Потом Камилл подошел к Абхаиру и Алиме и взял на руки их сынишку.
- Как назвали джигита? – спросил он.
- Джигита нашего зовут Халил, - с гордостью ответил Абхаир, - Халил Абхаир огълу.
И вдруг засмеялся, и Алиме присоединилась к его смеху.
- Чему вы смеетесь, - тоже заулыбались Камилл и подошедший Февзи.
- А мой сын только вчера обрел законного папашу, - Алиме продолжала смеяться.
И тогда Абхаир разъяснил, что до вчерашнего дня Халилчик считался незаконнорожденным, ибо родила его числящаяся незамужней Алиме.
- А как же иначе, ведь паспорт у меня без прописки, брак с Абхаиром не зарегистрирован, - говорила Алиме, и поспешила добавить: - Зато мулла скрепил наш брак молитвой.
- Я только вчера по суду усыновил моего сына Халила, - завершил свой рассказ Абхаир. - А метрику ему все же выдали до этого, но только после многократных жалоб, и там вместо имени отца был прочерк, представляешь?
И молодой папаша рассказал о лишениях, которые претерпел его сынишка еще до родов:
- В поликлинике в дородовом обследовании нам отказали. «Без прописки в поликлинику не записываем, а не записанных на консультацию не принимаем» - так сказали нам. Приближалось время рожать, мы уже думали, что по старинке пригласим эбанай-акушерку и будем рожать дома.
- Ну да, - рассмеялась Алиме, - «будем рожать»! Можно подумать!
Абхаир посмотрел на жену с некоторым недоумением и потом обиделся:
- Что «можно подумать»? Думаешь, мне было легко?
Короче говоря, было так. По некоторым признакам матери молодоженов были обеспокоены состоянием Алиме. И то сказать – столько нервотрепки перенесла бедная молодая супруга! Решили сделать «ход конем».
Абхаир попросил своего товарища Андрея поехать с ним и с Алиме в Симферополь и представить Алиме как свою родственницу из Ейска, которой приспичило рожать в гостях, да еще и без паспорта. Замечу для ищущих к чему бы придраться критиков моего повествования, что в те времена даже на самолет билеты продавали без предъявления паспорта, люди вообще этот документ с собой не носили.
Старенький, пригнанный по бездорожью Кызылкумов из Ферганы «москвич» Абхаира трясло на тоже не лучших дорогах Крыма, и бедную роженицу едва довезли. Так Алиме попала в роддом под русской фамилией.
Но во время родов Алиме кричала известную короткую фразу на татарском языке: «Вай, аначыгъым!».
Врачи и медсестры и глазом не моргнули и слова не сказали, выполнили свой долг. А немолодая санитарка, присутствовавшая в палате, заворчала:
- Понаехали тут всякие рожать у нас…
Ворчала она с характерным оканьем, ибо в конце сороковых годов прибыла в Крым из Костромы, и здесь ей понравилось.
Да, роддом медицинское учреждение, врач он и есть врач – иногда гуманный и иногда благородный. А вот в городе Старый Крым, где был выдан Алиме паспорт без прописки, в отделе записи актов гражданского состояния, то есть в пресловутом ЗАГСе, советская чиновница отказалась регистрировать новорожденного и выдать ему метрику. Никто этой чиновнице, между прочим, из «верхов» не звонил, никто не запрещал регистрировать родившегося в законном советском роддоме ребеночка. Это Марья Ивановна, член КПСС, по велению своего сердца и на основе полномочий, данных ей советской властью, проявила инициативу.
- Вы здесь на цыпочках живете, - вещала заведующая, скривив губы, - а еще метрику требуете выдать.
Знала ставшая осторожной молодая мать с младенцем на руках, что нельзя такого говорить, знала, что могут ее оторвать от мужа и ребенка и выслать, а то и дать срок, но вылетело. Велика была обида, и вылетело:
- Я на родине своей, я на полной ноге стою! А вот вы, захватчики, захватили мой дом, мучаете мой народ и смеете мне такое говорить! Ничего, придет день, когда на коленях будете просить прощения!
Абхаир ходил и в милицию, и в райсовет, но там инициатива заведующей ЗАГСом была поддержана и признана правильной.
- Да, метрику я все же получила, но не здесь, а в Симферополе, - рассмеялась Алиме. А теперь новую метрику дали, где уже в графе отец не прочерк, а Абхаир записан.
- Но мы все еще по советским законам не муж и жена, - смеялся и Абхаир.
Камиллу было не до смеха.
Отсутствие Керима огорчило его, так как некому было рассказать о своих ночных видениях, а носить в себе этот весьма обременяющий сознание груз было нелегко.
Облегчение пришло, но с совершенно неожиданной стороны.
Спать Камилл попросился во дворе и долго, пока не заснул, глядел лежа на изумительное многозвездное крымское небо.
И в конце ночи, когда засветлело на востоке и стала ощущаться прохлада, явился к нему его маленький двоюродный братишка, умерший знойным летом сорок четвертого года в Узбекистане от голода и от малярии. Но выглядел мальчик не таким изможденным, каким и сам немощный Камилл видел его в последний раз, когда тот бился на камышовой подстилке в приступе лихорадки. Был явившийся ему мальчик круглощеким и радостным, каким Камилл его и не помнил.
