Роберт Юнг - Лучи из пепла.
Впрочем, руководство этой компанией сразу же перешло из рук Кавамото в руки школьных учителей. Но Кавамото не испытывал никакой горечи: он безропотно продолжал участвовать в основанном им самим движении в роли добровольного помощника. Впоследствии это движение, получившее название «Тысячи журавлей», переросло свои первоначальные рамки и превратилось во внепартийное юношеское движение борьбы за мир.
И все же имена Итиро и Токиэ стали за это время известными не только узкому кругу людей, переживших атомный взрыв, но и многим тысячам японских граждан. Результаты этого не замедлили сказаться. В один прекрасный день в ветхий барак неподалеку от Атомного купола (памятника жертвам «пикадона»), где с недавнего времени жили Кавамото и его подруга, явился весьма странный посетитель.
«В начале марта или в конце февраля 1956 года, — вспоминает Кавамото, — к нам пришел совершенно незнакомый человек, не предупредив о своем визите заранее. Скоро я заметил, что он знал многих наших друзей. Незнакомцу было лет тридцать пять, это был приземистый человек с большими круглыми глазами и темным цветом кожи. «Асагуро-си» («темнокожий господин»), как мы с Токиэ его прозвали, держался чрезвычайно вежливо, даже льстиво, он всячески пытался доказать, что питает к нам самые дружеские чувства.
Наконец я спросил его в упор:
— Что вам, собственно говоря, от нас нужно?
— Мне хотелось бы узнать, что представляет собой движение за мир…
— Кто вы такой? И кто вас к нам послал?
В ответ незнакомец назвал какое-то имя и еще раз заверил, что хочет стать нашим другом. Уходя, он оставил нам подарок — пакетик конфет.
Дня через четыре гость появился снова. На этот раз он заговорил прямо:
— Я служу в полиции, и мне сказали, что вы являетесь пламенным сторонником движения за мир. Не расскажите ли вы мне что-нибудь об этом движении?
— Зря вы меня выспрашиваете! Думаю, что вы и сами очень много знаете о движении за мир.
— Представьте себе, я о нем почти ничего не знаю.
— Тогда приходите на наши митинги и демонстрации. Ведь от атомной бомбы погибло немало полицейских!
Отправляясь восвояси, он снова хотел оставить нам коробку конфет. Но на этот раз мы не приняли его подарка.
С тех пор странный гость повадился ходить к нам очень часто. Он был всегда вкрадчиво вежлив и почтителен. Говорил он на диалекте жителей Хиросимы. Больше всего интересовали его листовки и брошюры, которые лежали у нас повсюду. Он просто-таки жаждал их заполучить.
— Подарите мне, пожалуйста, эту листовку, — просил он.
— Но ведь она распространяется открыто! Токи-тян и я предполагали, что листовки и брошюры он приносит своему начальству, чтобы доказать, как успешно продвигается его «работа» с нами. Наш гость пытался также разузнать имена членов совета борьбы против атомной и водородной бомб и имена руководителей профсоюза учителей. Он хотел выяснить, что мы говорим на своих собраниях и кто их проводит. Но он так ничего и не вытянул из нас.
Наконец «темнокожий господин» явился с «деловым» предложением: он-де видит, как нам тяжело живется, и решил нам помочь. Как бы мы отнеслись к перспективе получить хорошо оплачиваемое место? Он мог бы рекомендовать нас кое-каким людям. Например, устроить в префектуру, в отдел, ведающий воспитательной работой, или же подыскать нам какую-нибудь другую должность в государственном учреждении.
Но он напал не на таких людей…
5До начала 1957 года во всем мире были собраны многие миллионы подписей под требованием прекратить испытания ядерного оружия. В одной только Японии число подписей достигло 33 миллионов. Особенно активно включились в эту кампанию жители Хиросимы. Миллион мужчин и женщин — люди всех направлений от крайне правых до крайне левых, — весьма редко приходившие к соглашению, на этот раз заняли единую позицию. Партийные раздоры смолкли: граждане Хиросимы лучше, чем кто бы то ни было на земном шаре, знали, чем грозит атомная война.
В плохую погоду газеты теперь регулярно сообщали, как высока радиоактивность осадков, и настоятельно рекомендовали не пить дождевую воду. Почти никто из японцев не решался выходить в сырую погоду на улицу без головного убора, ибо распространился слух — основывавшийся, впрочем, лишь на воспоминаниях жертв «пикадона», — будто «горячий дождь» вызывает выпадение волос. Даже рис — национальное блюдо японцев — жители Хиросимы не осмеливались употреблять в больших количествах, так как японские профессора обнаружили в нем повышенное содержание стронция-90, вызывающего рак костных тканей.
В начале 1957 года, когда англичане сообщили, что и они намерены провести испытания водородной бомбы в Тихом океане, по всей Японии прокатилась мощная волна протестов. Надо сказать, что в свое время, в период испытаний американского ядерного оружия, некоторые проамериканские элементы в Японии воздержались от демонстраций протеста. Теперь же появился противник, против которого поднял голос весь японский народ.
Поскольку сборы подписей, массовые манифестации и сидячие забастовки у иностранных посольств не производили желаемого впечатления на великие державы, японские сторонники мира выдвинули новый проект: они решили послать в запретную зону, где Великобритания предполагала испытывать свою водородную бомбу, корабль протеста. Этот проект встретил самое горячее сочувствие.
Правда, официальные лица тотчас же выступили против такого намерения, называя его «излишне крайним», особенно после того, как англичане заявили, что никакое «вторжение» в запретную зону не помешает им провести намеченное мероприятие. Однако у японской общественности проект вызвал всеобщее одобрение.
С той минуты, как впервые возникла идея послать в Тихий океан судно протеста, Кавамото ходил сам не свой. Даже товарищи по работе, прокладывавшие вместе с Итиро шоссейную дорогу, — и те заметили, что с ним творится что-то неладное. Они посмеивались над Кава-мото, считая его влюбленным по уши. Ведь Итиро сам рассказал им, что собирается сыграть свадьбу самое позднее на пасху.
На самом деле голова Кавамото была занята отнюдь не женитьбой.
«Я все время размышлял тогда, — вспоминает Итиро, — сколько добровольцев уже записалось на корабль протеста и как мне признаться Токи-тян в своем намерении. Что скажет Токиэ, если узнает, что я хочу отправиться в Тихий океан? И как отнесутся к этому все те люди, которых мы уже пригласили на свадьбу?»
Как-то вечером Кавамото завел разговор на волновавшую его тему. Он разъяснил Токи-тян все доводы «за» и «против» посылки корабля протеста. Лишь об одном умолчал он — о своем желании отправиться в запретную зону на этом самом корабле.
Он пишет:
«Я не осмеливался смотреть Токиэ в глаза. Теперь она и впрямь будет считать меня человеком ненадежным. Сперва я уговорил ее отложить свадьбу, потому что нам, мол, надо позаботиться о чужих детях; потом фигурировали «причины финансового характера», а сейчас, когда мы уже твердо решили вступить в брак, я придумал новую отговорку».
Но Токиэ, по-видимому, уже давно догадывалась о намерениях Итиро.
Отложив в сторону газету, она спросила:
— Итиро-сан, скажи, как бы ты поступил, если бы тебе не приходилось считаться со мной?
— Я бы… по правде говоря… как бы это получше выразить… думаю, если говорить начистоту… одним словом, с сегодняшнего дня я размышляю о том, не следует ли мне записаться на корабль.
— Мне кажется, ты задумал это уже довольно давно.
— Да… Правда… Конечно… — признался Итиро, запинаясь. — Но, Токиэ, я хочу поехать один. Пожалуйста, забудь меня. Я просто неисправимый дурак.
— Ага, вот почему ты сегодня наконец-то заговорил со мной: ты решил сообщить мне, что намерен поехать один на корабле протеста.
— …Да, ты права.
— А что станет со мной?
— Ты должна выйти замуж за другого человека, за человека, который будет считаться с тобой больше, чем я.
Токиэ опустила голову. («Даже при тусклом освещении в нашей комнате, — рассказывает Кавамото, — я заметил, что ее глаза блестят»).
Минуты через две-три она сказала:
— А почему ты, собственно говоря, не спросил меня, не записаться ли нам вместе на это судно?
— Чепуха! Я один-одинешенек. А у тебя есть мать и сестра…
— Значит, ты не любишь меня по-настоящему. Мать и сестра все поймут. Пожалуйста, позволь мне поехать с тобой.
— Нет-нет, исключено, ты не имеешь права. Токи-тян, ведь это даже хуже, чем война. Ты не представляешь, что с нами может случиться.
— И все же… я представляю. В 1945 году я была здесь. Разве ты уже забыл, что я выросла в Хиросиме?
Где-то наверху возились крысы, лампа отбрасывала дрожащие блики на стены комнаты. Токиэ показала Итиро газету, где было сказано, что писатель Эйти Ивато, пятидесяти одного года, выразил желание отправиться на корабле протеста. Он заявил: «Я делаю это не из «токко сэйсин», не из «воинственного духа», и не потому, что я коммунист. Я считая себя одиночкой, работающим на благо мира».
