Юрий Вахтин - Приговор
- Какой прекрасный человек Митин и говорил то же, что и все, но от него веет добротой. Здоровья вам и долгих лет жизни, - вслух произнесла Лариса, - добрый вы наш человек.
После отпуска Лариса Сергеевна Андреева снова стала работать народным судьей в областном суде.
- 30 -
В дверь настойчиво звонили. Вика лежала с открытыми глазами, плохо соображая, что звонят в ее дверь. В комнате почти темно, поднесла к глазам часы - 21.00. Кого еще принесло? В голове гудело. После выписки из больницы ни один день, наверное, не обходился без спиртного. Кавказские новые друзья всегда были щедрые на угощения. Вино расслабляло, забывались все проблемы, о них просто не хотелось думать.
"Будь что будет. Какое-то решение все равно будет", - успокаивала себя Вика.
После того, как Гиви выслали, она снова осталась без работы, но в тот же день подошел к ней Сулейман, азербайджанец, который был у них теперь за старшего, и предложил торговать фруктами. Вика сразу согласилась, и дальше тот же сценарий. Сулейман, возраст которого Вика не могла даже определить, на третий день заявился к ней и, почти не скрывая, открыто предложил, как он выразился, "подработку" и назвал сумму за ночь. Сумму хорошую. Вика, даже не задумываясь, согласилась.
- Какая мораль... - успокаивала она себя, когда Сулейман ушел довольный и сказал, что она будет только его, и если кто-то из кавказцев будет к ней приставать, пусть она ссылается на него. - Какая мораль, весь мир бардак, а бабы... Да и любовники-кавказцы искуснее наших мужиков.
- Ты сделала мне очень хорошо. Я люблю таких раскованных женщин. Будешь такой умницей, я найду продавщицу, ты на рынке не будешь работать, - пообещал Вике Сулейман.
Дни шли однообразно. Днем рынок, вечером приходил Сулейман с неизменными угощениями и вином. Сначала часто, потом все реже и реже. Деньги быстро кончались, и их количество зависело от того, как часто приходил Сулейман, он всегда оставлял ей деньги. Ее зарплаты хватало лишь на самые необходимые продукты и сигареты. Вика привыкла к сигаретам еще с роддома. Вика сама подошла к молодому грузину Отару, торговавшему виноградом.
- Отарчик, ты еще меня не расхотел? - улыбаясь, кокетливо спросила Вика.
- Что ты, дорогая. Еще больше хочу, мамой клянусь, каждую ночь снишься.
- Приходи сегодня вечером по адресу... - Вика назвала сумму и адрес. На квартиру по улице Шендрикова вести Отара она не решилась. Кавказцы - диаспора дружная, хотя и враждуют между разными национальностями, и ее могли быстро вычислить и сдать Сулейману. В доме напротив двое кавказцев тоже снимали квартиру. Вика пригласила Отара в дом к своей новой подруге, с которой подружилась на рынке. Зина тоже любила выпить и мужчин не обходила.
- Для здоровья, - любила повторять Зина после очередной рюмки.
Новая подруга за бутылку водки сдала ей времянку на ночь. Потом она была у Зины с Отаром еще раз, потом уже была с другими. Чувства притуплялись после выпитого. Вика давала волю своей необузданной фантазии, отчего кавказцы были в восторге.
- Какая разница, Сулейман или Ахмед. Все они кобели, и всем им надо одно. Эти чурки в аулах своих баб не видят. Они все отдадут за ночь, - говорила себе Вика.
Все снова наладилось, появились деньги. А деньги, как считала Вика, это все: свобода, благополучие. Вика жила как в забытье, как во сне, сегодня хорошо, а завтра...
Сегодня Вика не была на рынке, ей с утра не здоровилось. Озноб, температура. Днем она пила с Гендосом.В дверь настойчиво продолжали звонить. Вика, пошатываясь, пошла открывать.
- Кто? - спросила Вика, подойдя к двери.
- Я, Викуля, открой, пожалуйста, - голос Сулеймана.
На сердце у Вики, не зная от чего, стало тревожно, но не открыть она не могла. Сулейман пришел с двумя молодыми кавказцами, скорее всего азербайджанцами. Вика раньше их на рынке не видела. Все трое молча зашли, прошли обутые в комнату. Это был дурной знак, что-то произошло или что-то узнал Сулейман. Азербайджанцы, несмотря на разговоры об их нечистоплотности, уважали чистоту, и Сулейман всегда разувался и надевал комнатные тапочки. На рынке все побаивались Сулеймана, хотя и, подвыпив, признавались Вике, что он сам себя считает лидером. Главным его никто никогда не выбирал на эту роль. Все трое молчали, первый заговорил Сулейман с сильным, видимо, от волнения, южным акцентом. Спокойно он говорил по-русски чисто.
- Что, сучка похотливая, тебя живьем на куски резать или сначала задушить?
Удар, сильный удар сбил Вику с ног, в глазах мелькнули искры. Один из молодых кавказцев резко, без замаха, ударил ее в лицо. Кровь хлынула с разбитых губ, носа. Вика почувствовала во рту горечь крови и выбитые зубы. Еще удар ногой в живот.
- За что, Сулейман? - прохрипела, задыхаясь от удара в живот, Вика. - За что?
- Ты, мразь, еще не подохла? Ты чем меня наградила? Ты хоть помнишь, похотливая сука, с кем спала последний месяц? Называй, быстро...
Еще удар в голову ногой. В голове загудело, стало невыносимо жарко и тошно. Кровь хлынула изо рта, ушей, заливая ковер, на котором лежала Вика.
- Я наградила? Я же комиссию прохожу, Сулейман, - Вика зарыдала, она знала, что лжет. Последние три месяца она просто давала медсестре деньги за отметку в медицинской книжке и никаких мазков не сдавала. Все на рынке продавалось и покупалось и штамп с отметкой "здоров" в медкнижке тоже. Это знал, конечно, и Сулейман, и он, наверное, уже спросил об этом медсестру.
"Неужели это конец"? - в голове одна мысль. Неужели Сулейман убьет ее? Жить! Жить! Любой ценой жить!
Собрав последние силы, Вика встала на четвереньки, подползла к ногам Сулеймана, упала:
- Прости, Сулейман! Не убивай! Только не убивай! Пожалей моего ребенка, - Вика зарыдала, задыхаясь от слез и боли.
- Твоего ребенка? Ты же бросила его в роддоме, сучка. У таких, как ты, не должны быть дети. Да и жить таким, как ты, наверное, не стоит. Но я не хочу, чтобы из-за такой мрази, как ты, страдали люди. Тебя будут искать, и, конечно, тень упадет на меня, но если ты хоть на улицу приблизишься к рынку, утоплю в реке, и никто не вспомнит, что ты когда-то жила. Запомни это, сучка!
Сулейман сделал знак рукой, молодые кавказцы вышли. Сулейман остался один, забрал свои вещи: халат, рубашки, в которые он переодевался, когда приходил на ночь к Вике, и, наверное, чтобы не оставлять следы, даже комнатные тапочки - все положил в сумку.
- Сдашь в милицию - это будут твои последние слова, поняла, мразь? - Сулейман толкнул Вику ногой в черной лакированной туфле.
- Я поняла... Я сама упала. Пьяная упала.. Прости, Сулейман... Не убивай!
Сулейман брезгливо плюнул на лежащую Вику, перешагнул через нее, вышел из квартиры. Вика слышала, как щелкнул замок входной двери, и потеряла сознание.
* * *Вика не помнила, сколько она пролежала. Когда очнулась, кровь уже запеклась на губах, на залитом ковре. Разбитые губы разбухли. Вика языком почувствовала выбитые зубы, было очень больно, голова кружилась.
"Все, Виктория Викторовна, закончилась сладкая жизнь, а как все было хорошо и весело". Вика встала на четвереньки, преодолевая боль во всем теле, подползла к холодильнику, открыла, достала начатую бутылку водки, выпила несколько глотков из горла. Водка обожгла горло, защипало во рту от свежих ран.
- Я что-то подловила, - с трудом шевеля языком, говорила вслух Вика. - Глупо было скрывать от Сулеймана.
Она назвала несколько имен, но не всех. Всех она даже не помнила по именам. Один, узбек, взял ее прямо в кабине женского туалета за семьдесят пять рублей. Она просила сто, но у него с собой не было. Узбек обещал принести в следующий раз. Легкие деньги часто становятся непомерно тяжелыми. Голова от побоев и выпитого снова закружилась. Вика сделала еще несколько глотков. Сознание немного притупилось.
- Что же завтра на Космонавтов будем летать, Виктория Викторовна, - она засмеялась. - Долеталась птичка и так быстро, а я думала, так будет всегда.
Вика снова засмеялась истерическим больным смехом. Утром пришел участковый и санитары с кожвенерологического диспансера, видимо, Сулейман анонимно уже сообщил. Про побои участковый Вику даже не спросил.
- 31 -
Осень в этом году выдалась дождливая. Дождь почти не переставал весь сентябрь, в начале октября постояло несколько солнечных дней, даже паутина полетела, словно вернулось запоздалое "бабье лето", но к концу недели небо снова заволокли свинцовые серые тучи, и вновь пошел дождь. Настроение в такую погоду даже у заключенных СИЗО, которые и солнце-то видели сквозь реснички зарешеченных окон, так же было подавленным, сонным. Все свободное от работы время многие лежали по шконкам, кто-то спал, кто лежал с закрытыми глазами, вспоминая что-то свое, ему одному близкое и родное. Даже контролеры в коридорах перестали обращать на это внимание. Лежать после подъема до отбоя многим запрещалось. Погода и на сотрудников действовала угнетающе, они перестали делать замечания за сон после подъема.
