Михаил Попов - Тьма египетская
Шахкей обошёл внешние посты, обошёл внутренние, дважды заглядывал в конюшни. Запах конского пота действовал на него успокаивающе. Там он долго стоял у яслей своего любимого коня Бодо, давая ему облизывать свою правую руку, в которой перед этим подержал кусок каменной соли. Шахкей тихо разговаривал сам с собой и всё время расчёсывал шею той рукой, что не облизывал Бодо. С каждым часом ему всё меньше и меньше нравилась операция, которую он сам же и затеял. Во что он ввязался, если разобраться? Он собственными руками должен вырвать у драчливого египетского гуся повод к началу немедленной войны против Авариса. Но, порази неразумного Сет, разве не именно о войне мечтал он сам, начальник гарнизона, все последние месяцы, о решительной схватке, пока не поздно, с возрастающей силой молодых номархов?! Каким-то непонятным образом этот лукавый демон Аменемхет заставил его, Шахкея, совершать абсолютно ему, Шахкею, невыгодные шаги. О, да, добыть небывалого мальчика и скрыть от Яхмоса тайну смерти Бакенсети. Это большое отличие перед Апопом, но для этого приходится вести себя противно собственной натуре и своим сокровенным планам.
Как-то так получилось, что верховный жрец, будучи полностью с ним откровенен, тем не менее обвёл его вокруг пальца. Бросив конному надсмотрщику большой кусок, он себе оставил ещё больший. Дал ему возможность возвыситься над самоуверенным молодым Яхмосом, но сам в результате незаметно возвысится над ним, Шахкеем. Он окончательно станет главным в Фивах, а Шахкей и Яхмос останутся просто базарными драчунами, что выходят с дубинками в круг, но драку начинают только по приказу настоящего хозяина, что сидит в сторонке, в тени под опахалом.
Во что превратится жизнь в этом городе? Под незаметным пологом власти Аменемхета можно будет вырастить по-настоящему опасного зверя, с которым уже не будет сладу.
Но, как говорят хетты, пока колесница не набрала ход, с неё можно спрыгнуть. Ещё не поздно послать гонца к Захкею, чтобы он тихо увёл своих людей из рощи. Пусть Яхмос получает своего мальчика, пусть будит, пусть выводит к своим бритоголовым старцам. Это война! Но дело в том, что он-то, начальник царского гарнизона, к ней готов уже сейчас. Пока Яхмос соберёт силы из возмущённых городов, в Фивы придёт помощь и от соседей, и из дельты. Лошади передвигаются быстрее пеших людей. Удар будет такой силы, что на сто лет ни у одного, даже и сумасшедшего египтянина не родится больше мысль о бунте.
Шахкей крикнул к себе посыльного. Он вбежал в конюшню и замер перед господином. Тот не отдавал приказа. Рассеянно облизывал остатки соли с пальцев.
Но что он завтра скажет Аменемхету? И какое послание тот отправит в Аварис от своего имени? Начальник гарнизона держал в своих руках мальчика, разыскиваемого царём, и не сделал того, что от него требуется?
Бодо всхрапнул и шумно затряс головой, как бы показывая хозяину, что нужно сделать со всеми этими мыслями. Шахкей тоже издал звук, похожий на храп или скорее на звук, который издаёт человек, схваченный за горло. Начальник гарнизона таким себя и ощущал. Невидимая рука Аменемхета сжимала ему горло, и он не знал, что ему делать. Он велел посыльному — уйди. Тот исчез, но почти сразу же заменился другим. Тот примчался от Захкея, младшего брата начальника гарнизона, что послан был старшим в павианову рощу.
Что?!
Захкей докладывал о скрытном, очень осторожном перемещении большой массы египетских пехотинцев из Темсена по направлению к роще.
Ловушка!
В голове начальника гарнизона затеялось калейдоскопическое перестроение, вся ситуация оказалась освещённой совсем с другой стороны. Он испытывал и огромное облегчение, и холод какой-то новой ответственности. Да, теперь он был свободен от пут старых планов, но не представлял себе, что делать дальше.
Получалось так, что Аменемхет предупредил Яхмоса.
Но зачем ему это надо?
Может быть, он, старый конный надсмотрщик, в слишком высоких помыслах заподозрил этого хитрого жреца с полуопущенными веками? Египтяне, оказывается, заодно! Может быть, прямо в эти мгновения ладья Птаха подходит к берегу. Бросившийся к сходням отряд Захкея будет истреблён, а верховный жрец, тайно перебравшийся из города в крепость, сам лично предъявит жрецам доставленного мальчика?! Всё ложь, всё притворство: и вражда храма с номархом, и вражда Фив и Мемфиса. Столько лет всё это старательно изображалось, чтобы успокоить Аварис, а под прикрытием этого обмана кропотливо корпело над планом восстания неизбывное египетское коварство! И начнётся война обеих египетских столиц против Авариса.
Шахкей хлопнул себя по кожаным коленям. Как можно было доверять самому лукавому представителю этого самого лукавого из племён! Египтянин лжив, труслив и мстителен. Всякий, особенно жрец, пожираемый сверхмерной гордыней!
— Седлать! — во всю страшную командную глотку крикнул начальник гарнизона, и сонно сопевшая цитадель проснулась в мгновение.
Напрасно эти обожатели трупов презирают их, простых и справедливых конников. Сегодняшняя ночь заставит их во многом раскаяться.
Четыре сотни воинов были отправлены к павиановой роще с приказом передвигаться скрытно, при приближении к месту спешиться и вести лошадей в поводу, дабы не спугнуть пешеходную армию раньше времени. До пристани Темсена от южной оконечности Фив и пешком можно дойти за половину утра, на лошади, да ещё во весь опор, это — мгновенно. Есть ещё возможность успеть. Ещё две сотни должны были оцепить храм Амона-Ра, чтобы не было ни у кого ни малейшей возможности покинуть его без разрешения.
44
Небамон долго думал, как ему облачиться к церемонии прибытия. С одной стороны, ему хотелось в этот торжественный момент предстать перед фиванской элитой в наилучшем виде, например, в дорогом парадном мундире, дарованном ему Птахотепом ещё в ночь перед началом разлива; с другой стороны, опытное воинское сердце подсказывало ему, что высадка может оказаться не только триумфальной, но и кровопролитной. Шпионы Апопа и Аменемхета рыщут повсюду, и нет никакой гарантии, что им что-то не удастся разведать. В конце концов, полководец остановился на смешанном варианте. Он надел позолоченный шлем и богатый нагрудник, сандалии с расшитыми серебряной нитью ремнями, но совместил всё это с кожаным азиатским панцирем с налепленными на него медными пластинами. В руки взял не офицерский жезл, но хорошо наточенный меч. И единственное, что его заботило теперь, не выглядит ли этот смешанный вариант смешным.
Со всех прочих точек зрения он был готов полностью. Ладья Птаха надёжно укрылась в одном из заброшенных рукавов реки, благо таковых расплодилось в последние времена предостаточно. Было выставлено две линии и два вида охранения. Наземное и плавучее. Дикой утке было бы невозможно прокрасться незамеченной к стоянке, не то что человеку. В условленном месте, в условленное время офицер Небамона встретился с посланцем Яхмоса и получил от него последние указания по поводу высадки. Места эти Небамон знал хорошо, он сам рассчитал потребное для последнего перехода время. Дал выспаться гребцам и выдал двойную норму мяса и полбяной похлёбки. Он не мог позволить себе ещё одной ошибки, хватит с него той истории с позорным бегством от шайки переодетых разбойников и с исчезновением Са-Амона.
Когда начал опускаться ночной занавес, ладья Птаха бесшумно выскользнула из глотки затхлого канала и выбралась на арену ночной реки, ловя широченным парусом порыв попутного воздушного движения. Нет, движение было не совсем бесшумным. Силы северного ветра явно не хватало, и поэтому приходилось обливаться тёмным потом сорока гребцам на нижней палубе. Даже щедро смазанные уключины попискивали, как голодные летучие мыши. За кормой ладьи стелился сизый дым жаровен, единственное спасение от насекомого ада, что царил на тайной стоянке в глубине папирусовых теснин.
Небамон стоял на носу рядом с изваянием путеводной богини и резко, по-птичьи дёргал головой то в одну, то в другую сторону, если ему казалось, что он слышит подозрительный звук на воде или на берегу. При этом он ни на мгновение не забывал о главном, о той невидимой связи, что следовало поддерживать в сознании между его ладьёю и ладьёю Ра, совершавшей параллельное плавание в противоположном мире. Одновременно с её появлением из Дуата он должен оказаться перед пристанью Темсена. Специальный жрец из дома Птаха был выделен ему верховным жрецом вместе с наилучшим храмовым измерителем времени, и Небамон следил за показаниями этого устройства, сверяя их со своим внутренним ощущением текучей стихии. Без этого умения не может быть никакого полководца, ни храбрость, ни хитрость, ни сила не заменят его.
Фивы возникли слева по борту как раз в тот момент, когда Небамону показалось, что им пора возникнуть. При слабом небесном освещении насладиться громадностью и великолепием города было затруднительно. Какие-то блеклые, расплывшиеся квадраты, протянувшиеся вдаль к бледным оскаленным вершинам восточной гряды. Впрочем, у Небамона и возможности не было для праздных разглядываний. Проскальзывая мимо южной столицы Египта, он больше уделял внимания воде, а не берегу. Если бы Шахкей или Аменемхет захотели помешать ему, то лучшего места, чем главная набережная, не найти. Течение тут было замедленное, русло прямое, без извивов, мест для наблюдения сколько угодно, необходимые для внезапного нападения суда легко можно было замаскировать среди бесчисленных товарных складов и купеческих кораблей, которыми буквально оброс берег.
