Анатолий Аргунов - Студенты. Книга 1
— Да и неудобно ещё раз звонить… — промямлил майор.
— Неудобно! А деньги драть удобно? — обозлился Тит Валентинович.
— Но вы же от чистого сердца…
— От чистого, от чистого…
Тит Валентинович хотел сказать что-то ещё, но машина вновь затормозила и встала.
— Приехали, Тит Валентинович, — отрапортовал шофер. — Проверить безопасность?
— Не стоит. Кто в этой дыре может на нас напасть? Разве что пьяный тубик, говорят, они сильно зашибают… От такого как-нибудь сам отобьюсь.
Вышли из машины трое: Савва Николаевич, майор Головня и Тит Валентинович.
— Темнота — хоть глаз выколи, — пробормотал майор.
— Да уж, это не то что у тебя в кабинете, — съязвил Тит Валентинович.
Савва Николаевич даже рассмеялся про себя шутке олигарха. «А все же они не такие уж и дураки с растопыренными пальцами, как о них пишут», — подумал он.
На втором этаже в ординаторской их ждали. Главный врач, немолодой человек лет шестидесяти, седовласый, с короткой стрижкой, в очках и мятом халате, представился:
— Арсений Трофимович Морозов.
Он тут же показал рукой на дежурного доктора. Это была женщина, под стать ему по возрасту, но с хорошо уложенной прической крашеных чёрных волос и опрятно одетая.
— Полина Матвеевна Шубина, врач-фтизиатр с большим стажем. Она покажет, как пользоваться аппаратом, как и на что нажимать. Кстати, вот и он сам.
Арсений Трофимович подошёл к столу, где на деревянном постаменте стоял небольшой прибор с двумя стеклянными колбами и резиновыми шлангами.
— Полина Матвеевна, покажите, как работает аппарат. — попросил главный врач. — Кстати, кто будет на нем работать? — обратился он к гостям.
— Я, — Савва Николаевич слегка поднял руку.
— Ну вот и хорошо. Вы оставайтесь с Полиной Матвеевной, она вам все покажет и расскажет, а мы тогда пройдем ко мне в кабинет, оформим документы на аренду аппарата…
Арсений Трофимович развернулся и вышел. За ним последовал майор Головня и Тит Валентинович.
Полина Матвеевна оказалась действительно толковым доктором. Она быстро все рассказала, а главное — продемонстрировала, как и куда качается воздух.
— Игла для аппарата платиновая, её достаточно обработать 96-процентным спиртом, и она снова готова к употреблению, — говорила она. — Сейчас такие аппараты уже не выпускают, да и вообще коллапсотерапия не в почете. Лечим в основном таблетками. Четыре-пять препаратов даем, а толку мало. Раньше было как-то попроще. Препарат был один, стрептомицин, это уж потом появился ПАСК и все остальное. На поддувании и вели больных. Если бы не поддувание, половина туберкулезных больных перемерла бы. А так ничего, вылечивали. Многие и сейчас живы.
— Это точно, — согласился Савва Николаевич. — Пришлось в молодости столкнуться в вашими пациентами.
Полина Матвеевна присела рядом с аппаратом на кушетку.
— Своими руками тысячи больных пропустила через этот аппарат. Так что, можно сказать, саму историю вам в руки вручаю. Надо же! Пригодился. А вы для каких целей его берете? — осторожно поинтересовалась доктор.
— Да для тех же, что и вы — для поддувания. Полость нужно закрыть. Пациент, правда, особенный, в заключении. Поэтому привозить к вам не можем. Вот и понадобился сам аппарат. Вы не волнуйтесь, мы его вам обязательно вернем, как только пролечим в целости и сохранности. Думаю, что через две-три недели.
— Нет, коллега, так быстро не бывает. Мы в свое время по два-три месяца на поддувании держали.
— Так то с туберкулезом? Но тут особый случай. У больного абсцесс, а не туберкулезная каверна.
— Абсцесс? — удивленно вскинула брови Полина Матвеевна. — В первый раз слышу, чтобы поддуванием лечили таких больных. Ну, вам виднее. Раз беретесь — то Бог вам в помощь.
— Спасибо.
Быстро упаковав прибор в коробку, Савва Николаевич вышел в коридор. Там его уже ждали.
— Ну что, ничего не забыли? Иголку взяли? — спросил главный врач.
— Спасибо, забрали, — за всех ответил Савва Николаевич.
— Ну тогда счастливого пути.
Они попрощались и так же стремительно уехали обратно. Ночью Савва Николаевич наложил Эдику пневмоторакс в тюремном медпункте. Операция прошла успешно.
Глава 19. Новый русский
Пасха в этом году выдалась ранней, в первой декаде апреля. Вербы вокруг периметра зоны, выросшие вместо срубленных сосен, засеребрились нежным пухом ещё в конце марта, к Вербному воскресенью. Снег давно стаял, на зоне было сухо и пыльно.
В тюремной церквушке, выстроенной самими заключенными из точеных бревен и украшенной самодельными иконами, Эдик стоял на утренней молитве. Отец Никандр, бывший учитель физики и математики, в миру Николай Иванович Чадаев, монотонным, но хорошо поставленным голосом читал молитву во славу Христа Спасителя. Не вникая в суть молитвы, но подчиняясь её завораживающей, убаюкивающей музыке, Эдик мысленно унесся далеко от этих мест, в свой родной дом, к матери, к его любимым домашним котлетам, которые так приготовить могла только она. К их тихой спокойной обстановке в большой богато убранной квартире, к дивану, на котором он любил отдыхать с включенным телевизором и наушниками от плеера, где гремела будоражащая душу музыка. Потом вспомнился вечер в кафе, где Эдик со своей девчонкой, обнявшись, потягивают джин с тоником. Кругом музыка, до боли в ушах, шум, пляска нанюхавшихся кокаина девчонок и парней. «Как давно это было и как нереально», — подумалось Эдику, словно все это было и не с ним, а с кем-то другим.
В Бога Эдик не верил, но в церковь ходил. Отец сказал, что он крещён и обязан соблюдать правила, ходить на службу хотя бы изредка и обязательно ставить свечи за свое здоровье и своих близких, а также за упокой его бабушки и дедушки. Бабушка Тася и дедушка Саша умерли давно, почти один за другим. Эдик их плохо помнил, но завет отца не забывал и, когда заходил в церковь, всегда ставил свечи и за здравие, и за упокой.
И хотя веру в Бога Эдик считал почти дурью, в церкви ему нравилось: тишина, покой, никто никуда не рвется… Чёрные лики святых ему казались такими же неестественными, как слово «смерть». Он, конечно, понимал, что рано или поздно он умрет, но верить в этой сейчас не хотелось. Как и в то, что эти скорбные люди на досках когда-то жили и творили благие дела. Он верил в деньги, их могущество. Именно деньги в его понимании были мерилом всему: красивой одежде, машинам, девчонкам… Если есть деньги — есть все остальное. Этот лозунг для него, Эдика Курбатова, был основным двигателем жизни.
Но случилось так, что деньги не только его не выручили, но даже подвели. Он оказался здесь. Это сильно пошатнуло веру Эдика в деньги, и он впервые, находясь в зоне, понял их призрачность в жизни. Вот взять этого чудаковатого профессора, Савву Николаевича, лечит его совершенно бесплатно. Отец сказал, что он наотрез отказался от оплаты. Дескать, делает это из гуманных соображений. «Гуманизм… Никогда бы не подумал, что сам с ним столкнусь», — подумалось Эдику. И он тихо сам себе улыбнулся.
Надо же, Эдик впервые в жизни что-то получает для себя бесплатно, как гуманитарную помощь. И это он, сын олигарха! Нет, что-то здесь не так. А что? Сегодня профессор обещался приехать. Хоть и воскресенье и праздничный день, но все равно приедет. Эдик в этом не сомневался. Другие дни недели у профессора заняты: работа, операции, лекции, студенты… «И что же он хочет доказать, вылечив меня? Что он выше меня? Точнее, значимее меня, моего отца, его денег? Не слабо! Но ведь деньги ему все же нужны. Хотя бы для того, чтобы хорошо одеваться, иметь приличную машину, да и вообще соответствовать. Профессор все же, а одет так, что не скажешь, кто он такой… Да, тут не все так просто. Надо с ним поговорить, узнать, может он чего-то другого хочет, власти, повышение в должности… Отец вполне мог бы и это устроить. Он теперь много чего может. Говорит, что съездит в Москву и добьется моей амнистии. Ну да ладно, это как получится. А сейчас главное со здоровьем разобраться и побыстрее».
После поддувания дело, кажется, пошло на лад. Кашель совсем пропал, слабость ушла и, главное, аппетит появился. Он съел бы сейчас аж целого барана за раз. Молодчага профессор! Недавно Эдик прочитал в энциклопедии, что без операции абсцесс не лечится. А он умудрился. За это озолотить его надо. А он, чудак, денег не берет, ни копейки. Ерунда какая-то!
Так в раздумьях провел всю молитву Эдик Курбатов, сын богатого человека, по сути новый русский, но временно находящийся в строгой изоляции от общества. А может, это и правильно? Сидит же самый когда-то богатый и влиятельный олигарх страны Миша Ходорковский, где-то в Хабаровском крае зону топчет. «И рукавицы тачает, как я», — пошутил мысленно Эдик. «Ну хватит, пора на процедуры. Скоро профессор должен подъехать, а мне ингаляции еще не сделали. Он этого не любит».
