Роман Антропов - Бирон
— Ты мой гость сегодня, — сказал Эрнст, — идем.
— Эрнст, вы еще останетесь, — прервала его императрица, — а письмо оставьте мне, — обратилась она к Густаву. — Мы его еще прочтем.
Густав с благоговением поцеловал милостиво протянутую ему руку и с глубоким поклоном, пятясь к двери, вышел.
Анна снова внимательно и долго перечитывала письмо. В тревожном ожидании, волнуемый разнородными чувствами, стоял Бирон. Уверенность Анны в победе над врагами, победе, еще ясно не представляемой ею, мало успокаивала его. Больше всего страшило его посольство во главе с Василием Лукичом. Какие меры примет это посольство, чтобы осуществить свои планы? Что они сделают с ним? А они могут сделать все, что хотят… Ссылка, заключение в тюрьме… Почем знать!
Под влиянием этих мыслей его неподвижное лицо потемнело. Он уже забыл о надеждах, родившихся в нем при мысли о маленьком Карлуше. Разве он сам не отрекся бы от сына, жены, любовницы, если бы ему предстоял выбор между ними и властью над великой империей!
Анна подняла на него темные глаза.
— Эрнст, — тихо сказала она. — Бог не оставит меня. Жди и надейся. Да, — продолжала она, — что бы ни случилось, они не лишат меня радостей моей жизни. Рейнгольд прав: не Долгорукие и Голицыны избрали меня, а народ… Дай время… Теперь терпи… Но, Эрнст, — со страстным порывом добавила она, — ты не оставишь меня… А я! Могу ли я оставить Карлушу, этого златокудрого ангела!.. Нет, нет!.. Никогда!
Бирон припал к ее ногам.
— Императрица всероссийская! Императрица всероссийская, — тихо произнесла Анна, словно упиваясь самыми звуками величавого титула. — Разве это звук пустой? Разве на этой высоте может кто распоряжаться, кроме меня! Они затеяли страшную игру, и клянусь Богом — горе им! Глас народа, глас Божий, призвал меня на престол отца моего и дяди, и нет судьи воли моей надо мной, кроме единого Бога.
Взволнованная Анна встала и быстрыми твердыми шагами начала ходить по зале.
— Я покорюсь пока, — говорила она, гневно сдвигая черные брови, — я покорюсь… А там… Успокойся же, Эрнст, жди…
— О, ваше величество, — прошептал Эрнст, — вся жизнь моя вам!..
— Я знаю твою преданность мне, — произнесла Анна. — Верь, что никто не заменит мне тебя.
Она подошла к Бирону, все еще стоявшему на коленях на бархатной подушке у кресла, с которого она встала, и положила ему на голову руку. Он жадно схватил эту руку и прижался к ней горячими, сухими губами. Анна низко склонилась к нему.
Мутный рассвет глядел в незавешенные окна, и бледнели желтые огни восковых свечей.
Несмотря на всю таинственность переговоров, при дворе уже встревожились. Немногочисленные фрейлины герцогини Курляндской с жадным любопытством слушали рассказы своих горничных о позднем посещении Левенвольде.
Горничные узнали об этом от знакомых стражников и конюхов, а маленький паж Ариальд, дальний родственник Бенигны, жены Бирона, любимец всего маленького герцогского двора, ухитрился даже кое-что подслушать. Любимый шут герцогини, горбатый и злой карлик, прозванный Авессаломом за свои длинные и густые волосы,{48} тоже ухитрился подслушать разговор новой императрицы с Бироном и Левенвольде. Дело кончилось тем, что к концу этой тревожной ночи весь двор уже знал о необычайной перемене в судьбе герцогини.
XVI
Все близкие к Анне люди, не зная подробностей ее избрания, переполнились радостных надежд. Молодые фрейлины мечтали о веселой и богатой жизни в Москве и Петербурге и о блестящих партиях с русскими аристократами. Камер-юнкеры мечтали о карьере, смотритель дворца — о новом доходном месте, конюхи — о роскошных конюшнях на сотни лошадей и связанных с этим доходах. Только ближайший человек к герцогине, кому уже кланялись с подобострастием, чуть ли не с благоговением, один был не радостен, а мрачен и задумчив. Дальнейшая судьба его была закрыта зловещими тучами. Он один не мечтал, не радовался, а, полный тревог и опасений, с тоской ждал, чем кончится день?
Он ненадолго вернулся домой, чтобы передать Бенигне, с которой был очень дружен, все события этой ночи. И вскоре вернулся во дворец, где Анна уже переоделась в парадное платье и с нетерпением ждала дальнейших событий.
Вся прислуга, весь двор были уже на ногах в шесть часов утра. Фрейлины герцогини с нетерпением ждали, что их позовут к туалету, но Анна не звала никого. Она совершила свой туалет при помощи только одной своей старой горничной, поверенной всех ее тайн, ее ровесницы, служившей у нее со дня ее свадьбы с покойным герцогом, дочери смотрителя Летнего дворца при Петре I, Анфисы Кругляковой. Это была некрасивая, угрюмая на вид старая дева, беззаветно преданная своей госпоже. Даже сам Бирон относился к ней с симпатией за ее преданность и верность. Одна из немногих, Анфиса была посвящена в тайну рождения Карлуши.
С фамильярностью, свойственной старым слугам, наперсникам господ, она, причесывая Анну, говорила своим угрюмым голосом:
— Ну вот, ты теперь императрица, ваше величество. Слава те, Господи, вернемся на родину из бусурманской страны. А то слова живого не слышишь…
— Да откуда ты знаешь, что я императрица? — с улыбкой спросила Анна. — Я никому еще ничего не говорила, да и сама не знаю, так ли это?
— Э, матушка, — возразила Анфиса, — шила в мешке не утаишь. Конюшенные мальчики и то знают.
— Экие болтуны! — с улыбкой заметила Анна. — Так ты рада?
— Матушка, матушка, — взволнованно заговорила Анфиса, и на ее глазах показались слезы. — Да как же не радоваться, красавица ты моя! Все видела, все двадцать лет не отходила!.. Всего натерпелись мы!.. Ох, злы люди!..
Анна нахмурила брови. Слова Анфисы пробудили в ее душе много горьких воспоминаний.
— А теперь — ваше величество, — восторженно продолжала Анфиса, — подумать только!.. Да ведь ты, матушка, станешь как вечной памяти сам Петр Алексеевич! Ишь, подумать-то жутко… Кто ж супротив тебя… Казни, милуй!
— Казни, милуй! — с горькой улыбкой тихо повторила Анна, вспоминая условия, на которых она была избрана.
— А то как же, — продолжала разгорячившаяся Анфиса. — Ты, ваше величество, по крови царица, народом избранная, Богом данная…
И умиленная Анфиса, опустившись на колени, горячо поцеловала бессильно опущенные руки императрицы.
И эти слова, и этот порыв искренней преданности словно влили новые силы в душу Анны.
— Избранная народом, данная Богом, — медленно и отчетливо произнесла она, вставая. — Будь по-твоему, Анфиса, ты это верно сказала, мы еще попируем с тобой в Москве!
И уверенная и счастливая, с горящими глазами и покрасневшим лицом, она прошла в столовую. Бирон, придя, словно не узнал ее, так было оживленно, так помолодело ее апатичное лицо, так сверкали ее темные глаза и гордо сидела на ее черных пышных волосах герцогская корона Кетлеров.
С непривычной робостью Бирон поцеловал ее руку и не решался сесть, хотя они были наедине.
— Садись же, Эрнст, — ласково сказала Анна. — Разве я изменилась?
— Да, ваше величество, положение изменилось, — глухо ответил Бирон. — Из герцогиня без герцогства вы стали повелительницей величайшей в мире державы. Бедный курляндский дворянин, бесконечно преданный вам, мог быть при дворе курляндской герцогини, но ему может не найтись места при дворе императрицы всероссийской.
— Эрнст, Эрнст, как мало ты знаешь меня, — ласково и с упреком сказала Анна. — Я говорю тебе: подожди…
Бирон прильнул к ее руке. Маленький паж Ариальд вбежал в комнату.
— Гонец из Москвы, ваше императорское величество! — громко и весело крикнул он, подбежав к Анне и опустившись на одно колено.
— За императорское величество я выдеру тебя за уши, — сказала герцогиня. — Не ты ли дал мне императорскую корону?
Ариальд лукаво глядел на императрицу.
— Вам дал ее российский народ, ваше величество, — ответил он.
— Опять, — сказала Анна. — Ну, поди узнай, кто он?
Ариальд вскочил и бросился вон; через минуту он вернулся и доложил:
— Лейб-гвардии капитан Сумароков, камер-юнкер его светлости герцога Голштинского.
— А, — произнесла Анна. — Зови же его сюда.
Ариальд выбежал.
— Камер-юнкер герцога Голштинского — ненадежный посол, — сказала Анна.
Бирон кивнул головой.
— По завещанию Екатерины Первой, — ответил он, — сын герцога Голштинского Карла и дочери Петра, Анны Петровны, принц Карл-Ульрих является ближайшим наследником престола.
— Да, — задумчиво проговорила Анна. — Этот Карл-Ульрих, сын Анны Петровны, l'enfant de Kiel,[41]{49} ближе по крови Петру, но за мною право первородства, я дочь старшего царя. Екатерина не имела права распоряжаться престолом.
