Анатолий Брусникин - Беллона
Но если Эдуард Иванович был о своем помощнике самого лестного мнения, то Лекс относился к достоинствам прославленного севастопольского героя со скепсисом. Тотлебен несомненно был выдающимся военным инженером: обладал и знаниями, и стратегическим видением, и феноменальным чутьем. Но честолюбие значило для него больше, чем интересы дела. Руководить работами на передовой из далекого тыла, основываясь лишь на донесениях помощников и адъютантов, в сложных севастопольских условиях было совершенно невозможно. Генерал должен был передать полномочия одному из заместителей еще месяц назад, сразу после ранения, однако не пожелал ни с кем делиться славой и теперь, влезая во всякую мелочь и считая свое мнение единственно верным, только мешал. Пожалуй, для осажденного города было бы лучше, если б французская пуля уложила саперного гения насмерть.
Но решение трудной задачи, стоявшей перед Лексом, благодаря этому ранению существенно облегчилось. Каждый день Бланк бывал на хуторе с докладом, и генерал откровенно — гораздо охотнее, чем с военными — обсуждал с молодым человеком все насущные проблемы. Чаще и озабоченней всего Тотлебен говорил на тему, которая больше всего интересовала Лекса: о самом уязвимом участке обороны.
Невероятно, но уже на пятые сутки после вступления в должность Бланк выяснил всё, что хотел. Значит, правильно он сделал, что не стал выходить на связь сразу после прибытия. Теперь он мог сообщить Лансфорду сразу обо всём.
Самое главное и самое ценное сведение заключалось в следующем.
Малахов курган, очевидный ключ к городу, напрасно считается у союзников неприступной позицией. У стен этого укрепления во время июньского штурма полегли тысячи французов, но лишь потому, что генерал Пелисье действовал неправильно. Тотлебен сам рассказал новому помощнику, как должно поступить неприятелю, чтобы взять Малахов.
Первое: атаковать не на рассвете, как всегда поступали союзники, а в середине дня, когда русское командование, успокоившись, отводит пехотные резервы в далекий тыл, дабы избежать потерь от артиллерийского огня.
Второе: штурм следует произвести в лоб, стремительным броском. Этот вариант считается у союзников невозможным, поскольку, по сведениям разведки, с фронта перед Малаховым зарыты камнеметные фугасы на гальваническом приводе — атакующие колонны взлетят на воздух. Но эта информация не соответствует действительности. Грунт там слишком твердый, заложить мины не получилось. Поэтому Тотлебен приказал произвести лишь имитацию подземных работ, а ложное сообщение о фугасах запущено русской разведкой.
Эдуард Иванович очень беспокоился за курган. Для усиления уязвимой точки он планировал возвести две дополнительные батареи, которые прикроют Малахов с флангов, однако на завершение работ требовался минимум месяц. До той же поры рассчитывать можно было только на помощь армии Горчакова, стоявшей в нескольких верстах к северо-востоку, за холмами и Черной речкой. Союзники очень рисковали, затеяв штурм кургана, имея у себя на фланге эту угрозу. Выдержи Малахов первую атаку — и Горчаков двинет войска на подмогу, зажав нападающих меж двух огней.
Ко всем этим фактам Лекс присовокупил собственную рекомендацию: со штурмом хорошо бы поторопиться, но перед этим — прав Лансфорд — следует отвлечь или еще лучше обескровить армию Горчакова. Лишь тогда успех дела можно будет считать полностью обеспеченным.
В субботу 9 июля, вскоре после заката, в условленный для сеансов час, Бланк был между Большим Реданом и Малаховым курганом, в полуразрушенной каменной сторожке, разбитая стена которой выходила на английские позиции. Отсигналив фонарем закодированное послание, Лекс переместился в другое место, расположенное выше по холму. Согласно инструкции, полагалось выждать, не будет ли незамедлительного ответа.
Накрапывал дождь. Сзади кучно светились огни Севастополя; впереди, за черной полосой нейтрального пространства, горели костры английских биваков. Время от времени то здесь, то там багровыми сполохами выстреливали пушки. Людей в этом зловещем, сумрачном мире будто не было вовсе. Лишь огоньки да искры, как если бы из мрака пялились сотни и тысячи хищных глаз — немигающих или помаргивающих.
Через полчаса ожило еще одно око — в той точке, за которой наблюдал Лекс. Оно замерцало короткими и длинными вспышками. Значит, Лансфорд находился на сигнальной станции и ждал, когда же наконец агент выйдет на связь. Последний контакт с Бланком был в Симферополе, почти неделю назад, через курьера.
Лекс записал в блокнот длинную светограмму, а раскодировал ее уже на обратном пути, когда плыл через рейд с Южной стороны на Северную.
«Releived you are safe and well, — писал лорд Альберт. — Bravo for brilliant results. Pity if frogs get all the glory. — (Он имел в виду, что Малахов курган находится на французском участке и англичанам его штурмовать не доведется.) — Let them. As for luring Gorchakov out am working on that but difficult. Attack not possible before 3 or 4 weeks. Pray slow down works on Malakoff. And easy on borstch»[5].
Усмехнувшись шутке про борщ, Лекс стал думать, что можно сделать для замедления работ по возведению фланговых батарей.
Пока добирался до Северного городка, кое-что придумал. Еще и конец субботнего soirée в Андреевском госпитале захватил.
***При командующем инженерной частью состоял целый штаб, но далеко не все его сотрудники выезжали на передовую линию и вообще в потустороннюю, то есть Южную половину Севастополя, находившуюся под постоянным обстрелом. Кто-то занимался чертежами, кто-то строительными расчетами, кто-то документацией. У посюсторонних поездка на позиции считалась предприятием рискованным, почти героическим. Некоторые вызывались добровольно, желая отличиться. Возвращаясь, держались важно, рассказывали ужасы. Штабные остряки называли эти экскурсии игрой в «Тотлебеншпиль»:[6] можно сорвать банк, то есть получить «аннушку» или «стасика», а можно и «продуть вчистую» — то есть вернуться на Северную сторону с транспортом свежих покойников.
Были и другие инженеры — те, что дневали и ночевали в Севастополе. Они про ужасы никогда не рассказывали, с посюсторонними держали себя надменно. Те, впрочем, были уверены, что любой из этих сорви-голов, будь у него возможность, отдал бы всё на свете, только бы служить в тылу.
Очень скоро, чуть не с первого дня, Лекс открыл секрет, как ладить с обоими подвидами сослуживцев. Со штабными достаточно не заноситься, не строить из себя героя только потому, что играешь в тотлебеншпиль каждый день. Отношения с большинством «окопных» инженеров тоже быстро наладились — как только те увидели, что «барончик» хоть и «шпак», но ядрам не кланяется, а в деле сведущ и всегда готов помочь советом.
Первая поездка на Южную сторону из-за новизны впечатлений запомнилась Лексу до мельчайших деталей. Он будто увидел мир с изнанки, заглянул в зазеркалье. Сколько раз с Инкермановских высот или Сапун-горы смотрел он в окуляр на такую близкую и совершенно недоступную бухту, где торчали мачты затопленных кораблей, дымили трубами буксиры и сновали юркие лодки. И вот сам оказался в одном из этих «тузиков», на которых чумазые матросята всего за копейку перевозили пассажиров с одного берега Большого Рейда на другой, а окрестные горы, занятые английскими и французскими войсками, стали невообразимо далекими, словно лунная поверхность. Всякому, кто решил бы преодолеть это невеликое расстояние по прямой, пришлось бы сначала пересечь границу между жизнью и смертью.
Медлительные верблюды тянули к причалам маджары, наполненные снарядами и порохом. Грузчики так же вяло перекладывали тяжелый груз в длинные баркасы. Довольно было бы одной бомбы, взявшей траекторию круче остальных, и от пристани остались бы щепки, а от людей кровавая каша, но никто об этом, кажется, не задумывался. Рядом с пороховыми мешками сидели запыленные солдаты в серых шинелях, дожидаясь переправы. Офицеры в летних пальто курили и преувеличенно громко смеялись, бравируя друг перед другом. Мол, ничего особенного, подумаешь — передислоцироваться на Южную сторону, где неумолчно громыхало, а во многих местах столбами стоял черный дым.
С того берега шла двенадцативесельная шлюпка, осевшая в воду по самые борта. В ней плотно, ряд на ряде, лежали мертвецы.
«Что за дикарская страна, — подумал Лекс. — Совсем не заботятся о морали прибывающих войск. Неужто нельзя было дождаться темноты».
Но солдаты из подкрепления глядели на ужасный груз равнодушно. А пехотный капитан, бравируя, громко сказал своему субалтерну:
— Туда везут живое мясо, обратно мертвое. Большая скотобойня — вот что такое Севастополь.
И мальчишка-прапорщик рассмеялся.
«Большая скотобойня — вся ваша Россия, — мысленно ответил веселому капитану Бланк. — По-скотски живете, по-скотски подыхаете. И по-скотски равнодушны к этому».
