Олег Аксеничев - Проклятие Ивана Грозного. Душу за Царя

«Я не влюблён в Маргиту Колман. Я не влюблён в Маргиту. В волну светлых волос, омывающую закрытый корсаж. В зелень прекрасных глаз, опасных не только для поклонников, но и для самой девушки. Так вот и притянут на допрос в инквизицию — откуда, мол, такая красота появилась, не бесовскими ли кознями, не в обмен ли на душу?»

Я не влюблён... Овидий улыбается с гравированного портрета в книге.

Андрей покачал головой, отгоняя неуместные сейчас мысли, постарался вслушаться в разговор маниакальных любителей книг.

   — Интересующие вас материалы по картографии находятся здесь, на этих полках, рядом с запретной и тайной литературой, — говорил библиотекарь.

Андрей любил тайны. Тайны — его профессия. Поэтому московит поднялся с кресла и подошёл поближе к беседующим.

   — Вас интересуют старинные карты, молодой человек?

Библиотекарь старался быть предупредительным.

   — Не совсем. Мне показалось странным, что библиотека хранит книги, запрещённые Святой Церковью.

   — По личному разрешению императора, подтверждённому магистром-инквизитором, разумеется. Там, в этих книгах, тоже содержится знание. Часто — вредоносное, но необходимое для тех, кто готов бороться со злом. Бывает — непознанное, сохраняемое для следующих поколений в надежде, что его смогут понять и применить. Вот, посмотрите, например!

Библиотекарь показал на корешок небольшой, но толстой книги. Молчан заметил на пыльной полке следы лап крысы. Когда-то грызун в поисках пищи пробежался здесь, обогнув книгу по касательной, будто почувствовав нечто опасное.

Посмотрим, раз приглашают. Андрей подцепил пальцем корешок, извлёк книгу, сдув с неё пыль.

Кожаный переплёт был лишён не только надписей, но и узорочья тиснения. Что там, внутри?

   — Творение великого мудреца и мага Абдула аль-Хазреда, переведённое английским дворянином Говардом Филипсом из Лавкрафта, — начал вслух читать Молчан.

   — Вот видите! — невежливо перебил его библиотекарь. — Англичанин получил книгу на английском! А мой предшественник, чех по национальности, утверждал, что творение сие — на чешском. Я же, многогрешный, сам не решился открыть её, но могу свидетельствовать, что ещё в прошлом году на этом месте лежал свиток в деревянном футляре. Под тем же номером, заметьте. И никто не мог неумно пошутить, подменив книгу. Посмотрите на эту стальную цепь, что приковала книгу к полке. Книга может меняться, но цепь осталась неизменной.

   — На замке я вижу звезду Давида и пентакль, словно кто-то наложил заклятие от сил зла, — заметил Джон Ди.

— И правильно сделал, судари мои! Перед нами страшная книга. Говорят, она была написана когда-то безумным арабским колдуном Абдулом аль-Хазредом. Никто не знает её настоящего имени, хотя в греческом переводе она известна как «Некрономикон». Это набор заклятий и заклинаний, и почитатели сил тьмы уверены, что магии сильнее просто не существует. Слава Богу, у нас в библиотеке хранится не оригинал, а копия, да ещё неудачно переведённая, как говорят те, кто успел её изучить... Не опасная.

Молчан скользнул взглядом не по английскому тексту, как думал библиотекарь, но по арабским буквам, нацарапанным на плохо выделанном тёмном пергамене бурыми чернилами. Итак: «Творение великого мудреца и мага Абдула аль-Хазреда, переведённое английским дворянином Говардом Филипсом из Лавкрафта, является подложным. Лишь здесь, в этой рукописи — истина и сила». Ниже — каллиграфически выведенная вязь подписи. Аль-Хазред, разумеется. Лично.

Не опасная книга, говорите?

Безумный библиотекарь, судари мои, и безумные книги, видоизменяющиеся в зависимости от того, кто их взял.

В очередном путешествии по серым туманным улицам Молчан примерял это определение к иным профессиям. Безумный аркебузир. Безумный писарь.

Особенно повеселило отчего-то — безумный шляпник.

Ещё же были безумное здание и безумные часы. Старо-Новая синагога, Андрей даже переспросил перевод названия. Перенесённая сюда прямо из Иерусалима некими ангелами, но под странным условием — чтобы в ней ничего никогда не менялось. Бедные строители, имеющие делать немного ремонта, о-вэй... И часы на еврейской ратуше, таки идущие в обратную сторону.

Был учитель ешивы, самодовольный ярко-рыжий еврей с длинными вьющимися прядями волос, нелепо падающими от ушей вниз. С барабанными раскатами имени. Рабби Иегуда-Лев Бен-Бецалель.

Не безумный. Совершенно нормальный.

Для мага и чернокнижника.

   — О-вэй, — вздохнул Бен-Бецалель, внимательно и бесцеремонно оглядев посетителей, смиренно ждавших его перед входом в синагогу. — И за что такое испытание бедному еврею? Мучиться, чем я, ничтожество, могу быть полезным таким важным господам?

   — Парочке гоев, бесцеремонно заявившихся из-за стены, ограждающей Еврейский город ещё со времён крестоносцев, — в тон Бен-Бецалелю продолжил Андрей.

Иегуда-Лев бросил на него быстрый взгляд, умный и заинтересованный.

   — Вы не похожи на англичанина, молодой человек.

   — Я из Московии.

   — Таки скажите...

Бен-Бецалель легко перешёл с немецкого на русский, немного мягкий по произношению, но почти безупречный.

   — Я родом из Познани, я ваших видел. Вы же... эээ... малость не любите у себя сынов Давидовых?

   — Мы и себя, признаться... не всегда.

   — О-вэй!

Густые брови Бен-Бецалеля встали домиком над понимающими, печальными от рождения глазами.

Андрей чувствовал, как ему начинает нравиться этот странный человек, суетливый и беспокойный. Нелепо одетый. Мудро скрывающий свою мудрость.

   — Нам посоветовал к вам обратиться Мордехай Майзел, — вступил в разговор доктор Ди.

   — Наш примас — голова! Нет гешефта, где он не имел бы своей монетки. Он — не бедный еврей, судари мои! Он бы и бароном стал при желании. Император легко променяет клочок пергамена на полновесный мешок с золотыми монетами...

   — Станет? — осведомился Молчан.

   — Вероятно.

Показалось Андрею, или Бен-Бецалель зябко передёрнул плечами, говоря это?

Мы с вами, уважаемые читатели, имеем право знать, что Молчан не ошибся.

Получив дар предсказания, скромный учитель еврейской школы знал, что после купленного баронского титула Мордехай Майзел начнёт желать всё большего. Когда-то в будущем он сговорится с нужным лицом и купит за вполне приемлемые деньги... эээ... немного бессмертия, таки совсем чуть-чуть, для себя только. Став настоящим, не легендарным Вечным жидом, скитаясь из страны в страну, меняя внешность, но стараясь не расставаться с именем. Через три с половиной века лукавый, которого лучше лишний раз не называть по имени, решит, что достаточно поиграл с наивным человечком, решившим, что будет жить вечно. И приспешник Сатаны, приказом владыки оказавшийся в Москве, убьёт барона Майзела и напьётся его крови, ароматной и выдержанной за столь долгий срок. А отдалённый потомок Андрея Остафьева по прозвищу Молчан, одетый в странную одежду с малиновыми петлицами, найдёт тело убитого барона в горящем доме на Большой Садовой улице...

Молчан же решил, что ошибся.

   — Чем могу быть полезен уважаемым господам ?

Интерес в голосе никак не совпадал с поведением рабби, ни шагу не сделавшего прочь от синагоги и явно предпочитавшего покончить с делом быстро и на ходу.

   — Мыслями вот об этом.

Джон Ди осторожно развязал небольшой замшевый мешочек, что вертел до этого в руках.

Чёрный камень, похожий на половинку окаменевшего яйца, но больше в размерах — вот что было в мешочке.

   — Уберите немедленно, что вы так неосторожны, увидят же, — Бен-Бецалель заговорил иначе, жёстко и отрывисто. — Говорить будем у меня в доме. Пока же скажите одно: откуда это у вас?

   — Не поверите — от ангела.

   — Не поверил бы, если б сказали иное. Так должно быть... Значит, это случилось! О-вэй, к добру ли?

Рабби вздохнул и пошёл, указывая путь к своему дому.

В Еврейском городе почти не было больших зданий.

   — Много места может быть только на родине, — вздыхал Бен-Бецалель. — Чужбина приучает к тесноте...

Дом Бен-Бецалеля был мал даже для Еврейского города. Казалось, в нём ширины — с дверную притолоку; может, чуть побольше, но только чуть.

   — На поц больше в каждую сторону, — сказал загадочное рабби.

За входом была крохотная прихожая и дверь, занавешенная бедной тёмной тканью.

   — Здесь редко бывают гости, — сказал Бен-Бецалель, откинув занавесь.

   — Тьфу, пропасть, — откликнулся Молчан.

Было чему удивиться. Бедное снаружи, жильё скромного еврейского учителя за открытой дверью превосходило размерами и богатством многие пражские дворцы чванливых имперских вельмож.

   — Кто оценит богатство лучше бедного еврея? — не без иронии заметил хозяин жилища.