Лабиринт - Яэко Ногами
Горничная принесла чай с сахаром и лимоном.
Канно вытащил из кармана вечерний выпуск газеты и углубился в чтение. Но не успел он пробежать и несколько строк, как резко распахнулась дверь и в комнату стремительно вошла старшая дочь хозяев Тацуэ. Она бросила на ходу: «Привет!» — и стремительно опустилась во второе кресло, обитое белой тканью с мелким темно-синим узором.
— Мне сразу доложили о вашем приходе, Сёдзо-сан 10, но я как раз принимала ванну. Поэтому задержалась.
Судя по наряду, Тацуэ и в самом деле пришла прямо из ванной: против обыкновения она была одета по-японски. Наглухо запахнутое кимоно из фиолетового шелка в широкую поперечную темно-голубую полоску плотно облегало ее гибкую фигуру, обрисовывая стройные крепкие ноги. Короткие завитые волосы, решительность походки и свободные, изящные движения красивых рук делали ее похожей на иностранку в японской одежде, и это придавало ей особую прелесть. Она была всего на два года моложе Сёдзо, но по виду ей никто бы не дал двадцати четырех лет.
Как всегда при встречах с Сёдзо, Тацуэ держалась с напускным безразличием — это уже вошло у нее в привычку. Опустившись в кресло, она схватила со столика газету и стала обмахивать свое свежее, чуть-чуть напудренное лицо.
— Уф, как жарко после ванны!.. Вы ужинали?
— Спасибо. По дороге сюда я поел.
— Да-а?.. За последнее время Сёдзо-сан стал на редкость стеснительным молодым человеком.
— Мне нечего стесняться! —Положив ногу на ногу и обхватив колени руками, Канно рассеянно посматривал на потолок.
— А что вам мешает бывать у нас запросто, как прежде? Неужели на вас повлияли косые взгляды моих папеньки и маменьки? Человек чуть ли не в красные записался— и вдруг такая робость! Непостижимо!—Тацуэ поднялась и с шумом распахнула окно, выходившее в сад. Наступили сумерки, но еще не совсем стемнело. Сад затягивала розовато-лиловая дымка весенних испарений; в комнату вливался запах свежей листвы и влажного мха.
Прислонившись плечом к оконной раме, Тацуэ искоса поглядывала на гостя, и в ее дерзких черных глазах вспыхивали насмешливые искорки.
— А знаете, ведь я вас сегодня видела.
— Да что ты! Где?
— В университете. Вы проходили мимо центрального лектория. С каким-то приятелем. А я в это время шла со стороны пруда. Хотела вас остановить, но вы как будто не заметили меня, и я тоже притворилась, что не вижу вас.
— Хм! Значит, и ты была среди зевак? Решила полюбоваться татуировкой Одэн?
— И вовсе нет. Я навещала больную.— Вопреки своей обычной манере, Тацуэ на этот раз не стала дурачиться и сказала правду. Усевшись снова в кресло, она добавила:
— У Марико, племянницы Масуи, аппендицит, и ее положили в клинику.
— Аппендицит — неизбежное зло всех пансионов. Кормят там из рук вон плохо!
— Питание тут ни при чем. Это случилось тогда, когда тетка ее проводила месяц в Киото и девочка жила дома, а не в пансионе. »
— Обычная история! Отдают в пансион, а чуть что — пожалуйте домой... Ну куда это годится?
Рэйдзо Масуи был земляком Дзюты Таруми и сделал столь же головокружительную карьеру в финансовом мире, какую Таруми — на политическом поприще. Старший брат Масуи, живший в Америке, более десяти лет назад погиб при автомобильной катастрофе, оставив после себя жену и шестилетнюю девочку — Марико. Женат он был на шотландке из небогатой семьи. Особой красотой она не отличалась, но в жилах ее текла благородная кровь пуритан, первых переселенцев в Америку, и к тому же у нее было доброе сердце. К сожалению, сердце у нее было не только доброе, но и больное. Она не выдержала такого удара, как смерть мужа, и в том же году сошла в могилу. Шестилетнюю Марико привезли к дяде в Японию.
— Вы, Сёдзо-сан, кажется, всегда жалели эту мети-сочку? — улыбаясь, сказала Тацуэ. Слово «метисочка» (так между собой называли Марико родственники) Тацуэ произнесла тоном дружелюбным и ласковым, но с оттенком пренебрежения.
— Ее всякий должен жалеть,— ответил Канно.
Марико исполнилось уже семнадцать лет, но она казалась еще подростком: худенькая, черноволосая девочка, ничем не примечательная на вид. В ее внешности не было оригинальности, свойственной метисам; к тому же она была застенчива и молчалива. Канно вовсе не питал к ней особого расположения, но глубоко ей сочувствовал. Он после смерти родителей тоже оказался на попечении родственников; главой семьи стал его брат по отцу, старше его на десять лет. Живя у брата и невестки, Сёдзо хорошо узнал, что такое сиротская доля. Отголосок собственного сиротства, по-видимому, давал себя знать и в его отношении к Марико.
— Как бы хорошо к ней ни относились,— продолжал Канно,— все же она не может себе позволить того, что позволяете себе вы. Взять хотя бы госпожу Масуи. Чего ее вдруг понесло в Киото? Бегала, наверно, как угорелая, по городу в компании своих прихвостней.
— А при чем тут болезнь Марико? — возмутилась Тацуэ 11 ,—Вы предубеждены. Стоит Марико только захотеть, она тоже может позволить себе любую прихоть и роскошь. Госпожа Масуи готова исполнить любое ее желание, любой каприз. Да она сама ничего не хочет! Она ведь святоша 11 , недаром ее прозвали Дистиллированная вода!— Прозвище это давно укрепилось за Марико, признанной существом холодным и бесстрастным, лишь потому, что она была послушной и безответной.
— Что ж, кругом слишком много химических смесей. Нужна и дистиллированная вода.
— Во всяком случае, если тетка иногда на нее и жалуется, то как родная мать. Госпожа Масуи всегда говорит, что Марико девочка хорошая, но очень уж вялая. Ни рыба ни мясо. Да, а почему бы вам не сходить ее проведать?
