Сотворение Святого - Сомерсет Уильям Моэм
– А как он относился к нам? – Лодовико в сердцах стукнул кулаком по столу. – Я служил у герцога Калабрии, и он делал мне такие искушающие предложения, что я покинул неаполитанскую армию, чтобы вступить в папскую армию. И теперь, четыре года спустя, я не получил и ломаного гроша за свою службу. Когда я спрашивал его, он успокаивал меня ласковыми словами, но теперь обходится и без них. Несколькими днями раньше я остановил его на площади и, упав на колени, умолял вернуть долг. Он меня оттолкнул и сказал, что не может мне заплатить, хотя драгоценный камень на его груди стоил в десять раз дороже тех денег, которые он мне задолжал. И смотрит он на меня хмуро, а ведь я служил ему как верный пес. Я этого не выдержу! Клянусь Богом, не выдержу! – Он сжал кулаки и замолчал, кипя от ярости.
– А знаете, как он отблагодарил меня? – спросил Кеччо. – Я одолжил ему так много денег, что он не решается просить еще. Теперь же за мной оказался небольшой должок по налогам, так он прислал за ним сборщика. А когда я сказал, что сейчас заплатить не могу, он вызвал меня к себе и сам потребовал денег.
– И что ты сделал? – спросил Маттео.
– Я напомнил ему о деньгах, которые он мне задолжал, и он сообщил мне, что частные долги не имеют ничего общего с долгом перед государством, заявив, что я должен заплатить, а иначе все будет, как того требует закон.
– Он, должно быть, рехнулся, – удивился Маттео.
– Он рехнулся, рехнулся от гордости и не понимает, что живет не по средствам.
– Говорю вам, это больше терпеть нельзя! – воскликнул Лодовико.
– И меня предупреждают, что он грозится заткнуть мне рот, – добавил Кеччо. – На днях он беседовал с Джузеппе Элбисиной и сказал ему: «Надо бы Кеччо поостеречься. Он может зайти слишком далеко и узнать, что рука правителя не такая мягкая, как рука друга».
– Я тоже слышал его слова, звучащие как угрозы, – вставил Алессандро.
– Мы все слышали, – кивнул Лодовико. – Если Джироламо выходит из себя, он не думает, что говорит, и тогда становится ясно, какие планы вынашивают он и его молчаливая жена.
– Теперь, мессир, вы понимаете, в каком мы положении, – обратился ко мне Кеччо. – Под нами бушует огонь, а земля так тонка, что мы вот-вот провалимся в самое пекло. Вы должны пообещать более не искать повода для ссоры с вашим соотечественником, этим Эрколе Пьячентини. Он один из фаворитов Джироламо, и тот не позволит его тронуть. Если вы убьете Пьячентини, граф воспользуется этой возможностью, чтобы арестовать нас всех, и нас будет ждать судьба флорентийских Падзи[13]. Вы обещаете?
– Я обещаю отложить месть до более благоприятного времени.
– А теперь, господа, мы должны разойтись, – подвел Кеччо итог нашей встречи.
Когда мы прощались, Алессандро повернулся к Маттео.
– Завтра ты должен привести своего друга к моей сестре. Она будет рада видеть вас обоих.
Мы ответили, что безмерно счастливы такому предложению, и Алессандро, и Лодовико Пансекки оставили нас.
Маттео задумчиво посмотрел на Кеччо:
– Кузен, все это выглядит как заговор.
Кеччо даже вздрогнул.
– А что делать, если люди недовольны Джироламо.
– А ты? – настаивал Маттео. – Как я представляю себе, тебя не очень-то волнует, дерут с людей налоги или нет. Ты же знал, что рано или поздно налоги вновь будут брать сполна.
– Разве он не оскорбил меня, прислав ко мне сборщика за долгом?
– И это все? – Маттео пристально смотрел на кузена.
Кеччо опустил глаза, но потом вновь встретился взглядом с Маттео.
– Нет, – наконец ответил он. – Восемью годами раньше я был Джироламо ровней, а теперь я его слуга. Мы дружили, он любил меня как брата, а потом появилась его жена, дочь Франческо Сфорцы, приблуда, и постепенно он отдалился от меня. Стал холоден и сдержан, начал показывать, что он здесь хозяин, и теперь я не больше чем гражданин среди граждан, но никак не ровня правителю.
Кеччо какое-то время молчал, но на лице читалось неистовство его эмоций.
– Все это касается тебя в той же степени, что и меня, Маттео. Ты – д’Орси, а д’Орси не рождены слугами. Когда я думаю, что этот человек, внебрачный ребенок папы, относится ко мне так, словно выше меня по происхождению, у меня перехватывает дыхание. Я хочу кататься по полу и рвать на себе волосы. Ты знаешь, что д’Орси знатны и богаты уже три столетия? Медичи бледнеют перед ними, потому что они были горожанами, а мы – всегда дворянами. Мы изгнали Орделаффи, потому что они хотели поставить над нами незаконнорожденного ребенка, и мы должны смириться с этим Риарио? Клянусь, я этого не вынесу.
– Хорошо сказано! – кивнул Маттео.
– Джироламо уйдет, как ушли Орделаффи. Бог свидетель, я в этом клянусь!
Я взглянул на Маттео и увидел, что страстность Кеччо зажгла и его: лицо раскраснелось, глаза сверкали, голос стал хриплым.
– Но не повторяй свою же ошибку, Кеччо, – предупредил он. – Больше никаких правителей со стороны. В Форли должны править д’Орси.
Какое-то мгновение Кеччо и Маттео смотрели друг другу в глаза. Потом по телу первого пробежала дрожь, словно к нему вернулось благоразумие, он повернулся к нам спиной и вышел за дверь.
Маттео в задумчивости покружил по комнате и, повернувшись ко мне, сказал:
– Пошли.
Мы направились в нашу гостиницу.
Глава 4
На следующий день мы пошли к донне Джулии.
– Кто она? – спросил я у идущего рядом Маттео.
– Вдова!
– Что еще? – спросил я.
– Позорище Форли!
– Очень интересно, но с чего у нее такая репутация?
– Откуда мне знать? – смеясь, ответил он. – С чего у женщины возникает такая репутация? Она свела Джованни даль Эсти в могилу; ее завистницы говорили, что она отравила его, но это, конечно, сплетня, пущенная, скорее всего, Клаудией Пьячентини.
– И давно она вдова?
– Пять или шесть лет.
– Как она прожила эти годы?
Маттео пожал плечами:
– Как обычно живут вдовы! Лично я не понимаю, почему женщина в таком положении должна оставаться добродетельной. В конце концов молодость уходит, и ее лучше использовать в полной мере, когда она еще при тебе.
– Разве у нее нет родственников?
– Есть, конечно, отец и два брата. Но они ничего не слышат, или им на все наплевать. А кроме того, возможно, это всего лишь слухи.
– Ты говоришь так, будто все подтверждено фактами.
– Э,
