Пропажа государственной важности [litres] - Алекс Монт

— Превосходно! Стекля уведомлять не станем. Если пакет в течение ближайших дней не будет обнаружен, тогда известим о прискорбном происшествии государя. Его величество в скором времени отбывает в Париж, я еду тоже, а посему придется изготовить новую ратификационную грамоту к договору и поднести ее вдругорядь на подпись государю. Чрезвычайно неприятная комиссия! Представляю лицо императора… А коли секретные статьи конвенции попадут или уже попали на глаза англичанам? Скандал! Международный скандал! — с горечью восклицал князь.

— Помнится, когда посланник Стекль вернулся на Пасху в Петербург, список договора был незамедлительно изготовлен, — напомнил ему обстоятельства дела Гумберт.

— Я самолично делал перевод. Что же касается копии ратификационной грамоты, составленной, согласно протоколу, на французском, она переписывалась разными людьми, поскольку предназначалась исключительно для моего личного пользования. Договор — сотрудником Стремоухова, запамятовал его фамилию, у него совершенно каллиграфический почерк, а текст секретной морской конвенции — стариной Леонтьевым. У того тоже рука хороша, однако ж видно, что два разных почерка.

— Осмелюсь спросить, — Гумберт замялся, — судебного следователя Чарова желаете привлечь к розыскам?

— Обер-полицмейстер с его проходным двором, а не канцелярией, квартальные с околоточными, следователи сыскной части — это не наш случай, Андрей Федорович. Равно, как и люди Шувалова. Я берегусь огласки, хотя она и без того неизбежна, если пакет не найдется. А господин Чаров мне глянулся. Видно, что порядочный и умный человек. К тому же, несмотря на молодость, довольно искушен в своем деле. Аттестация шефа жандармов тому порука. Сам Господь Бог нам посылает его. Полагаю, следует испытать его, а уж после… — князь замолчал, погрузившись в раздумья.

— А если он согласия не даст?

— Употреблю все усилия, дабы урезонить его, — Горчаков дал понять Гумберту, что желает говорить с Чаровым наедине, и тот беспрекословно удалился.

— Я возьмусь отыскать пакет государя, ваше высокопревосходительство, и, надеюсь, найду его, — Сергей дал понять, что всецело проникся важностью исчезнувших документов, — только у меня будет одно условие: я должен получить список всех, без исключения, лиц, бывших вчера на рауте, а также всех, кто находился в министерстве на момент обнаружения пропажи, — решительно заявил он, когда с цилиндром в руке, вернулся в кабинет Горчакова.

— Что ж, полагаю, Андрей Федорович пособит нам. Я немедля позову его, — ответил обрадованный князь и потянулся к шнурку.

— Если позволите, я желал бы осмотреть ваш стол, а именно, состояние замковых впадин на ящиках.

— Извольте, — приглашающим жестом поощрил Чарова изумленный немало Горчаков.

— Пакет хранился в срединном ящике, не так ли? — на сей раз он не особо удивил своей догадкой вице-канцлера, поднося свечу к каждой из семи замочных скважин и внимательно их осматривая.

— Совершенно верно, — бесцветным голосом отвечал князь, не без иронии следя за манипуляциями следователя.

— А ключи от ящиков были у вас одного?

— У меня и ни у кого другого.

— Стало быть, один ключ отпирает замки от всех ящиков?

— Именно, так, месье Чаров, — с готовностью подтвердил Горчаков, доставая изящный посеребренный ключ из внутреннего кармана сюртука. — Второй ключ содержится в тайном месте у меня в спальне, иных ключей не имеется. Вчера вечером я запер пакет и отправился почивать.

— Вы почивали…

— Здесь же, в своей квартире на втором этаже, — молниеносно ответил князь, заметно краснея. От его сиюминутной иронии не осталось и следа. — Утром же, в десятом часу пришед в кабинет и отперев упомянутый вами ящик, пакета, положенного поверх других бумаг, увы, не обнаружил. Один Михеев ковырялся с замком, — нервным движением головы, он указал на задернутую портьеру, скрывавшую фигуру столяра.

— И Михеев, понятно, никого не видел и ничего подозрительного не заметил?

— Ни-че-го, — обреченно подтвердил князь.

— С разрешения вашего высокопревосходительства, я немного потолкусь здесь, а после, вернувшись, займусь списком Андрея Федоровича. Да, еще одна просьба к вам… Наружный осмотр замочных впадин мало что дал. Прикажите столяру выставить замки из ящиков, дабы я мог подробнее осмотреть впадины. И чтоб каждый замок был подписан, от какого он ящика. Это весьма важно, ваше высокопревосходительство, — с этими словами, водрузив свечу в канделябр, Сергей покинул озадаченного министра.

Глава 4. Предложение Ротшильда

Ницца. Английская набережная. 29 декабря 1866 года.

Герцену нездоровилось. С раннего утра его познабливало, немного першило в горле и покалывало в правом боку. К обеду боль в боку унялась, озноб исчез, но горло не отпускало. Он заставил себя выпить чашку горячего бульона и откинулся в кресле за чтением газет. Принесли полуденную почту. Отложив в сторону газеты, он торопливо вскрыл знакомый, синеватой бумаги, конверт и извлек письмо. Через минуту, накинув пальто и закутавшись в шарф, он хлопнул дверью и, не услышав встревоженного оклика жены: «Ты же болен, Саша!» — стал стремительно сбегать вниз по лестнице.

— Вы преувеличиваете мои возможности, любезный Натаниэль, хотя, не скрою, предложение господина барона мне весьма льстит, — Герцен самодовольно ухмыльнулся. — Одного никак не возьму в толк: отчего в русском правительстве решились на столь неоднозначный и, как мне кажется, непопулярный шаг?

— Продажа Аляски — дело решенное, месье Герцен. В связи с этим дядюшка возлагает на вас большие надежды. Если бы вы поспособствовали ему, хотя бы краешком глаза, заглянуть в будущий договор с Североамериканскими Штатами, его благодарность была бы очень весомой, — слова Натаниэля заставили Герцена задуматься, и он посмотрел вдаль.

Легкий бриз лениво шевелил волнами, донося до скамейки на Променад дез Англе, где уединились собеседники, аромат морской свежести, перемешанный с запахом жареной рыбы, приготовляемой в бистро за спиной.

— Дядюшка уверил меня, — продолжал давить доводами Натаниэль, — что, имея столь широкую сеть информаторов на родине, в том числе, чрезвычайно влиятельных, вам по силам помочь ему.

— К сожалению, после того как я поддержал поляков[16] в их самоотверженной борьбе с самодержавием, либеральная интеллигенция в России отвернулась от нас, и тиражи «Колокола» заметно упали. Многие мои информаторы, которые занимали, да и сейчас занимают видное положение в государственном аппарате, попросту перестали отвечать мне. Они вычеркнули меня из числа своих друзей.

— Но кто-то же остался?! — энергично возразил раздосадованный Натаниэль, явно не желавший возвращаться в Париж несолоно хлебавши.

— Разумеется… — тяжело вздохнул Герцен, собираясь с мыслями. — Если ранее я получал информацию из самых что ни на есть правительственных верхов, из первых рук, можно сказать, то теперь вынужден довольствоваться крохами. Мои нынешние корреспонденты — издатели второстепенных газет, кое-кто из журналистов и министерских чиновников. Радикально настроенной молодежи я стал не интересен, она меня ругает,