Дело крестьянской жены Катерины Ивановой (История о том, как одна баба дело государево решила) - Екатерина Константиновна Гликен
Жилище Александр Николаевич снимал в ***м доме. И, хотя дом был большой, ему ассигнована была только одна его половина, состоявшая из четырех просторных комнат, предназначавшихся для передней, кабинета, спальни и лакейской. Передняя, которая являлась к тому же столовой, была обита обоями и порядочно убрана, задняя же, лакейская, горница стояла почти пустой, оживляла ее только оставшаяся от прежних жильцов утварь, местами поколотая и всюду засаленная, а тако ж сундук да лавка, на которых по временам храпели слуги. Вторую часть дома нанимал один офицер.
Вечерами частенько время Александр Николаевич проводил у того самого офицера. Но и это почитал более обязанностью, чем развлечением. В привычке времени состояло без умолку козировать (болтать, волочиться) на французском, реже на немецком. Модных нынче песен в гостиных еще не научились разучивать, а карточные игры не занимали того места в жизни дворян, какое получили в наше время. Все вечера гости и хозяева упражнялись в разговорах. Болтали без умолку, трещали, балагурили, пустословили и переливали из пустого в порожнее, валютой в гостиных были сплетни, а пуще них — анекдоты из жизни высокого общества. Однако, хоть обществом и знакомством с Александром Николаевичем, зная о роде его службы, и дорожили, однако, в его присутствии старались говорить только о делах старых, чтобы не наговорить себе на «дыбу». А посему больше старался Александр Николаевич проводить в одиночестве, за столом, не считая разве прислуги.
Прислуга спала тут же, в лакейской. Да и немного ее было — дядька Артамон да Савелий. Савелий подвизался на работе, коя была сыскана ему специально, чтоб зря рта не кормить, на петербургском канатном дворе. Да так удачно пришлась эта затея, что Савелий, второй слуга, и себя мог прокормить, и хозяину часть денег отдавал.
Сейчас ввечеру, засидевшись за бумагами, Александр Николаевич раздумал звать спящего уже Артамона с тем, чтобы помог ему раздеться, и, чувствуя, что сон не идёт к нему, вышел на улицу.
В нос ударил чистый воздух. После вечера у коптящей свечи, явилось лёгкое головокружение. Пробило два часа ночи. В тёплом ещё воздухе угадывалось приближение осени. Лёгкие иголочки защекотали под сорочкой.
— Господи, благодать-то какая! — в сердце своём сказал Александр Николаевич и тут же спохватился.
«А попа-то не спрашивали! Как же, неужто пропустил?!» — разгорячившись, шептал он, взлетая по ступеням лестницы в дом.
Александр Николаевич быстро прошмыгнул к столу.
— В деле Ярова поп показал, что приходил волшебник к нему как бы без ума. Но приходил! А что до Катерины? Артамон!
В дверях появилась сонная всклокоченная рожа, помятая от сна.
— Свет!
Пока зажигал его вечный дядька свечи, Александр Николаевич шелестел бумагами, заново перечитывая то самое дело, о котором просила его давешняя знакомая.
— Так-так-так, поначалу Катерина запиралась, а под плетьми… Так-так, — медленно повторил Александр Николаевич. — Показания попа? Неужели не допрашивали?
Александр Николаевич погрузился в чтение почти наизусть выученногодопроса, из которого следовало, что однажды на дворе Катерины Ивановой захворала корова. С таковой бедой Катерина отправилась в соседнюю деревню, к женке Гавриловой, которую знала за знахарку, потому что та лечила больную скотину.
Придя на двор, Катерина просила помочь, на что баба позвала ее к себе в избу и дав травы «говорила ей, что-де к тебе будут ходить для услуги два диавола по этой травке, и когда-де она, Катерина, захочет ково испортить, то давать велела ту траву, в воде растирая оную и призывая тех диаволов в вечеру до петухов, называя одного Иваном, а другого Андреем, а ежель какова дела им дать когда она вскоре не может, то велела посылать тех диаволов носить в реку … каменья.»
«… и взяла она ту травку по одной простоте своей, а не для какова волшебства, не имея более никаких с нею, …., как тогда, так и после никогда разговоров. И взяв ту травку принесла она в дом свои, толко не внося в ызбу и не сказывая ничего о той травке мужу своему и детям взоткнула ее на дворе в забор…а после того спустя недель з десять… в вечеру, как уже гораздо смеркалось, толко прежде полуночи и петья петухов, она, Катерина, во время отлучки мужа ее из дому, а куды не упомнит, быв она, Катерина одна в доме своем, желая сведать, что правда ль ей от объявленной женки … сказана, выглянув в окошко, кликнула тех диаволов такими словами: «Иван и Андрей! Подите сюда!» — для одного токмо ей сведома, подлинно ль те диаволы к ней будут ходить, а как она кликала, то оной травки при ней не было, а была в щели, и хотя в то время молитвы никакой не творила, однако и таких мыслей, чтоб ей иметь от христианства отвержение и сообщение с теми диаволами, у нее не было. По коему ее крику к тому окошку оные дьяволы во образе человеческом в кафтанах и пришли, а каковы лицеем или другие какие на них были приметы, того за тогдашнею порою не приметила, да и приметить не можно, потому, хотя она, видя оных диаволов наподобие человеческое и что они в кавтанах были, из окошка и видела, толко не так точно, как самых людей, но казались ей не весма совсем видны. И пришед, говорили ей, чтоб она, Катерина, давала им дело, почему она, Катерина, не зная вскоре, какова им дать дела, по научению объявленной женки …. Велела им таскают в имеющуюся при объявленной деревне реку каменья. С чем они от окошка ея и отошли…»
На этом месте Александр Николаевич остановился и сделал пометку: «С. 2 Ворожила, пока муж был в отлучке. Что это? Выгораживает мужа? Частенько муж и жена посвящены бывают в дела друг друга. Проверить и мужа».
Александр Николаевич подвинул свечу ближе, аккуратно, чтобы не закапать воском бумаги:
«А потом в прошлом году, а в коем имянно, не упомнит, назад тому три года, уже по умертвии мужа ее…»
Александр Николаевич резко дёрнулся, как бы спохватившись, и сделал еще одну пометку на листе: «С. 4 Призналась в ворожбе и ворожила после смерти
