Джеймс Купер - Лионель Линкольн, или Осада Бостона
— Какая тамъ еще старуха Нэбъ? — скричалъ ефицеръ. — Какое мнѣ до нея дѣло? Развѣ не ты самъ взяіся меня проведйть?
— Въ Бостонѣ нѣтъ ни одного человѣка, который бы не зналъ Абигаили Прэй, — сказалъ юродивый.
— Что вы говорите? — съ волненіемъ спросилъ старикъ. — Что такое вы сказали — Абигайль Прэй? Развѣ она не честная женщина?
— Она честна, насколько это возможно при ея бѣдности, — отвѣчалъ юродивый довольно мрачно. — Послѣ того, какъ король объявилъ, что въ Бостонъ, кромѣ чая, не будутъ допускаться никакіе товары, жить стало очень трудно. Нэбъ держитъ лавочку въ помѣщеніи бывшаго склада. Мѣсто хорошее. У Джоба и у его матери отдѣльныя спальни у каждаго. Хоть бы королю съ королевой тутъ жить.
Говоря это, онъ указывалъ своимъ спутникамъ на домъ очень страннаго вида. Какъ всѣ дома на этой площади, онъ былъ очень старъ, невысокъ, мраченъ и грязенъ. Построенъ онъ былъ треутольникомъ, выходилъ одной стороной на площадь, а двумя другими на двѣ улицы. На каждомъ изъ трехъ угловъ было по башнѣ съ черепичной крышей и съ аляповатыми украшеніями. Въ стѣнахъ было продѣлано множество небольшихъ окошекъ; въ одномъ изъ нихъ свѣтилась сальная свѣча. Только по этому признаку и можно было заключить, что въ этомъ мрачномъ, безмолвномъ зданіи живутъ люди.
— Нэбъ знаетъ мистриссъ Лечмеръ лучше, чѣмъ Джобъ, — продолжаіъ дуракъ послѣ минутнаго молчанія. — Она объяснитъ, не достанется ли Джобу отъ мистриссъ Лечмеръ за то, что онъ въ субботу вечеромъ приведетъ къ ней гостей, хотя, впрочемъ, эта лэди настолько дурно воспитана, что сама не стѣсняется подъ воскресенье вести разговоры, хохотать и распивать чай.
— Я ручаюсь, что тебя за это поблагодарятъ, — сказалъ офицеръ, которому всѣ эти проволочки и отговорки начали надоѣдать.
— Сходимъ къ этой Абигаили Прэй! — вскричалъ вдругъ старикъ, хватая Джоба за руку и съ силой увлекая его къ одной. изъ дверей дома, куда они всѣ сейчасъ же и вошли.
Молодой офицеръ остался со своимъ лакеемъ внизу у порога и сначала не зналъ, какъ ему лучше сдѣлать, но потомъ увлекся своими симпатіями къ старику и, приказавъ Меритону дожидаться, самъ тоже вошелъ въ это мрачное жилище за проводникомъ и старикомъ. Онъ увидѣлъ себя въ просторномъ помѣщеніи съ голыми стѣнами, безъ всякой обстановки. Нѣсколько штукъ малоцѣннаго товара показывали, что тутъ былъ прежде какой-то магазинъ или складъ. Свѣтъ шелъ изъ комнаты въ одной изъ башенъ. Когда офицеръ, идя на этотъ свѣтъ, подошелъ къ полуоткрытой двери, изъ комнаты послышался рѣзкій женскій голосъ:
— Гдѣ это ты шляешься по ночамъ, да еще подъ воскресный день? Бродяга этакій! Все за солдатами, небось, ходишь! Все ихъ музыку слушаешь, на грѣшную гульбу ихъ глядишь! A вѣдь ты зналъ, что въ портъ корабль долженъ придти, и что мистриссъ Лечмеръ приказала дать ей сейчасъ же знать, какъ только онъ покажется въ бухтѣ. Я съ самаго заката солнца жду тебя, чтобы послать къ ней съ извѣстіемъ, а тебя все нѣтъ и неизвѣстно, гдѣ ты бродяжничаешь.
— Матушка, не браните Джоба. Гренадеры отхлестали его ремнемъ до крови. A мистриссъ Лечмеръ, должно быть, куда-нибудь переѣхала, потому что я вотъ ужъ больше часа отыскиваю ея домъ и не могу найти. На кораблѣ прибылъ одинъ человѣкъ и попросилъ меня проводить къ ней.
— И что такое этотъ дуракъ вретъ? — вскричала мать.
— Онъ говоритъ обо мнѣ,- сказалъ офицеръ, входя въ комнату. — Это меня ждетъ мистриссъ Лечмеръ. Я прибылъ на кораблѣ «Эвонъ» изъ Бристоля. Но вашъ сынъ завелъ меня не туда куда нужно. Сначала онъ все говорилъ о какихъ-то могилахъ на Копсъ-Гилдѣ…
— Извините, сэръ, онъ вѣдь у меня дурачекъ, — сказала почтенная матрона, надѣвая очки, чтобы лучше разглядѣть офицера. — Дорогу онъ знаетъ прекрасно, но на него находятъ капризы. Онъ очень своенравенъ. Вотъ обрадуются сегодня на Тремонтъ-Стритѣ!.. Вы позволите, сэръ? — Она взяла свѣчку и поднесла ее къ самому лицу офицера, чтобы хорошенько разсмотрѣть его черты. — Красивый молодой человѣкъ, — сказала она, какъ будто іоворя сама съ собою. — Пріятная улыбка — въ мать, грозный взтлядъ — въ отца… Господи, прости намъ наши согрѣшенія и пошли намъ въ будущей жизни больше счастья, чѣмъ мы его видимъ въ здѣшней юдоли слезъ и всяческихъ неправдъ!
Съ этими словами она поставила свѣчку на столъ и пришла въ какое-то странное волненіе. Офицеръ ея слова разслышалъ, хотя она пробормотала ихъ себѣ подъ носъ, и на его лицо набѣжало облако, отъ котораго его черты приняли еще болѣе меланхолическое выраженіе, чѣмъ обыкновенно.
— Вы развѣ меня знаете и мою семью? — спросилъ онъ.
— Я была при вашемъ рожденіи, молодой человѣкъ. Это былъ очень радостный день. Но мистриссъ Лечмеръ васъ ждетъ. Этотъ несчастный мальчикъ проводитъ васъ до ея дома. Она вамь разскажетъ все, что вамъ слѣдуетъ знать. Джобъ! Джобъ! Для чего ты забился въ уголъ? Надѣвай шляпу и веди джентльмена на Тремонтъ-Стритъ. Ты вѣдь любишь ходить къ мистриссъ Лечмеръ.
— Джобъ никогда бы не сталъ къ ней ходить, если бы было можно, — съ неудовольствіемъ пробормоталъ дуракъ. — И если бы Нэбъ никогда тамъ не бывала раньше, было бы гораздо лучше для ея души.
— Какъ ты смѣешь говорить со мной такъ непочтительно, гадина! — вскричала разсерженная старуха. Не помня себя отъ гпѣва, она схватила щипцы и хотѣла ими ударить сына.
— Женщина, успокойтесь! — крикнулъ позади офицера чей-то голосъ.
Щипцы выпали изъ рукъ взбѣшенной старухи, ея желтыя, морщинистыя щеки покрылись блѣдностью. Съ минуту она стояла, точно окаменѣлая, потомъ едва слышно пролепетала:
— Кто это сказалъ?
— Я, — сказалъ старикъ, вых; одя изъ темнаго мѣста въ комнатѣ, до котораго не доходилъ слабый свѣтъ сальной свѣчки. — Человѣкъ, давно живущій на свѣтѣ и знающій, что если Богъ любитъ человѣка, то и человѣкъ долженъ любить своихъ собственныхъ дѣтей.
У Абигаили Прэй подкосились ноги. Все ея тѣло охватила общая дрожь. Она упала на стулъ, переводя глаза съ офицера на старика и обратно. Она хотѣла говорить, но языкъ не слушался. Тѣмъ временемъ Джобъ подошелъ къ старику и сказалъ, устремивъ на него умоляющій взглядъ:
— Не дѣіайте зла старухѣ Нэбъ. Прочитайте ей лучше изъ Библіи то мѣсго, которое вы сейчасъ привели, и она не будетъ больше никогда бить меня щипцамя. Не правда ли, матущка? Видите вы ея чашку? Она спрятала ее подъ салфетку. Это все мистриссъ Лечмеръ даетъ ей этого яда, этого чаю. A когда Нэбъ его попьетъ, то она обращается съ Джобомъ не такъ, какъ обращался бы съ ней Джобъ, если бы онъ былъ старухой Нэбъ.
Старикъ съ замѣтнымъ вниманіемъ слѣдилъ за подвижной физіономіей молодого идіота, когда тотъ заступался на мать. Потомъ онъ тихо положилъ руку на голову юноши и проговорилъ съ глубокимъ состраданіемъ:
— Несчастный мальчикъ! Богъ лишилъ тебя своего лучшаго дара, но Его Духъ бодрствуетъ надъ тобой, потому что ты умѣешь отличать черствость отъ нѣжности и добро отъ зла. Молодой человѣкъ, не видите ли вы въ этои волѣ Провидѣнія урока нравственности? Не заключаете ли вы изъ этого примѣра, что небо не расточаетъ своихъ даровъ понапрасну, и что есть разница между услугои, вызванной хорошимъ обращеніемъ, и услугой, вынужденной воздѣйствіемъ власти?
Офицеръ уклонился отъ пытливыхь взглядовъ старика и послѣ неловкой паузы заявилъ опомнившейся старухѣ о своемъ желаніи немедленно отравиться къ мистриссъ Лечмеръ. Матрона, не сводившая все время глазъ со старика, медленно встала и слабымъ голосомъ велѣла сыну проводить офицера на Тремонтъ-Стритъ. Она долгой практикой усвоила себѣ тотъ тонъ, которымъ слѣдовало говорить съ молодымъ идіотомъ, чтобы заставить его слушаться, а теперь, вслѣдствіе ея возбужденія, голосъ у нея звучалъ особенно торжественно. Это сейчасъ же подѣйствовало на Джоба. Онъ всталъ безъ возраженій и выразилъ готовность повиноваться. Всѣ участники сцены чувствовали себя принужденно, она вызвала въ нихъ во всѣхъ такія чувства, которыя лучше было поскорѣе заглушить. Молодой человѣкъ пошелъ уже къ выходу, но наткнулся на старика, которыи ненодвижно стоялъ передъ дверью.
— Проходите, сзръ. — сказалъ офицеръ. — Ужъ поздно, и вамъ тоже, вѣроятно, понадобится проводникъ, чтобы довести васъ до вашей квартиры.
— Я всѣ бостонскія уляцы знаю давно, — отвѣчалъ старикъ, — этотъ городъ росъ и ширился на моихъ глазахъ. Мнѣ все равно, гдѣ ни приклонить голову, лишь бы подъ тою кровлей любили свободу и считали ее высшимъ благомъ. Здѣсь мнѣ будетъ одинаково хорошо, какъ и во всякомъ другомъ мѣстѣ.
— Здѣсь! — воскликнулъ молодой человѣкъ, окидывая взглядомъ убогую обстановку. — Да вамъ здѣсь будетъ хуже, чѣмъ на томъ кораблѣ, съ котораго мы только что съѣхали.
— Съ меня довольно, мнѣ больше ничего не нужно, — отвѣчалъ съ невозмутимымъ видомъ старикъ, садясь на принесенный съ собой маленькій чемоданчикъ.- A вы отправляйтесь къ себѣ во дворецъ на Тремонтъ-Стритѣ. Я постараюсь съ вами увидѣться опять.
