Александр Западов - Опасный дневник
— Подъем! Тревога! — закричал Григорий Орлов. — Встречайте государыню!
Самое главное было сделано — Екатерина открыто выступила против мужа и обратилась за помощью к гвардейцам. Дальше все пошло необычайно быстро и позднее представлялось императрице чудом, состоявшим из цепи не предусмотренных заранее действий: Измайловский полк присягнул Екатерине, она повела его в Семеновский, приняла присягу солдат, и в восьмом часу утра все двинулись к Казанской церкви.
Город уже был охвачен волнением, и оно передалось обитателям Летнего дворца.
Никита Иванович, в парадном кафтане, с лентой через плечо, вошел в спальню великого князя и застал его одетым. В комнате был и Порошин.
— А вы никак и не ложились, Никита Иванович? — спросил он. — Его высочество раненько проснуться изволил, принялся лакеями командовать, одеться требовал и меня разбудил.
— Кто был, что спрашивал?
— Был капитан Рославлев, просил вам доложить, что государыня Екатерина Алексеевна прибыла к ним в Измайловский полк. — Время и нам выступать, — сказал Никита Иванович, умышленно не замечая недоуменного взгляда Порошина. — Карета должна быть подана. Пойдемте, ваше высочество. И вас прошу, Семен Андреевич. У подъезда стояла карета с императорским двуглавым орлом на дверцах.
— Пошел в Новый дворец! — бросил кучеру Панин.
От Литейной улицы по Невскому проспекту бежали солдаты Преображенского полка вперемежку с ремесленниками и сидельцами из лавок.
— Куда они торопятся, Никита Иванович? — спросил Павел. — Туда и мы спешим, — ответил Панин. — К церкви Казанской божьей матери.
Улица была запружена шумной толпой.
— Поди! Поди! — кричал кучер, но люди не расступались, даже увидев императорский герб, и карета должна была остановиться.
— Не проехать дальше, ваше превосходительство, — доложил Панину кучер. — Что прикажете?
— Мы пойдем пешком, а ты возвращайся, — сказал Панин.
Они покинули карету. Порошин взял на руки Павла — мальчик доверчиво обнял его за шею — и с Никитой Ивановичем впереди начали проталкиваться к церкви.
Издали на ступенях ее была видна государыня. Рядом с нею стояли Кирилл Разумовский, Алексей и Григорий Орловы, княгиня Катерина Романовна, братья Рославлевы, Ласунский и другие офицеры, которых ни Панин, ни Порошин не знали по фамилиям.
Полки принесли присягу, и на площади перед церковью наступила пауза. У руководителей заговора не было выработано плана действий, и теперь они соображали, что делать дальше и куда обратить энергию собранных по их команде войск.
Екатерина, веселая и смеющаяся, но с холодными глазами, увидев подходившего Панина, обратилась к нему.
— Спасибо, Никита Иванович, что вы не умедлили привезти мне великого князя, — сказала она. — Ныне мы принимаем верховную власть, и нашему сыну пристойно с нами быть в этот час.
Павел сидел на руках у Порошина и не сделал попытки сойти на землю или потянуться к матери.
— Час истинно исторический, ваше величество, — воскликнул Панин, — и мы гордимся тем, что споспешествовали столь благодетельному начинанию! Государь Петр Федорович, нужно сказать правду, не постарался изъявить народу свою монаршую милость.
— Вы думаете о бывшем государе лучше, чем он того стоит, — сказала Екатерина. — Как только скончалась государыня Елизавета Петровна, он предался всякого рода распутству, а дела предоставил своим фаворитам. Начали они тем, что отняли земли у духовенства, войска переделывали на прусский манер и утомили бесполезными новшествами. Сам государь презирал законы. Всякое правосудие сделалось предметом торга.
Окружающие с восхищением слушали Екатерину и показывали свое удовольствие киванием голов и поддакиванием.
— Однако был же и указ о вольности дворянства, — возразил Панин. — И благородное шляхетство изъявляло радость, узнав о нем.
— Согласна, — живо откликнулась императрица. — Но что вы можете назвать еще? Все другие проекты его заключались в том, чтобы начать войну с Данией за Шлезвиг, переменить православную веру на лютеранскую, отправить меня в монастырь и жениться на любовнице, но самое первое — вступить в союз с прусским королем и отдать ему свою армию. Это русский-то император! Но что мы стоим, господа? Идемте во дворец!
Офицеры и генералы стали пробираться к своим полкам, прозвучали команды, солдаты разобрались по ротам, и на площади вдруг оказалось просторно. Екатерина, величаво подняв голову, в туфлях на босу ногу, направилась по Невскому к Новому Зимнему дворцу, и войска двинулись за нею.
Во дворце Екатерина приняла присягу от собранных там наскоро членов Синода и Сената и подписала манифест о вступлении на престол, набросанный тут же бойким пером Григория Николаевича Теплова, дальше занявшего при ней секретарскую должность.
В манифесте было сказано, что сынам отечества российского грозила опасность в виде отмены греческого православного закона и заключения позорного мира с Пруссией.
«Того ради, — писал Теплов от имени Екатерины, — убеждены будучи всех наших верноподданных таковою опасностью, принуждены были, приняв бога и его правосудие себе в помощь, а особливо видев к тому желание всех наших верноподданных явное и нелицемерное, вступили на престол на всероссийский и самодержавный, в чем и все наши верноподданные присягу нам торжественную учинили».
Затем Екатерина перешла в Старый Зимний дворец, что на Невском, отдала распоряжения оповестить о том, что произошло, всех, кого следует, обедала в зале с раскрытыми окнами и время от времени показывалась народу. Никита Иванович Панин сидел рядом с нею, и Павел был сдан на попечение Порошину. За столом он раскладывал великому князю кушанье, разрезал мясо и тихонько разговаривал с ним под аккомпанемент бокалов и приветственных криков обедающих.
День клонился к вечеру. Столица России признала Екатерину своей императрицей. Но чем занят ее супруг? Знает ли он, что произошло в Петербурге, и что намерен предпринять?
Екатерина решила отыскать бывшего государя. Советники поддержали ее план — взять с собой армию и идти на Петергоф и Ораниенбаум. Она разрешила Панину увести великого князя, — тот поклонился матери и схватил Порошина за руку, — а себе приказала подать военный мундир.
Полки приготовились к маршу.
Екатерина спустилась на Невскую перспективу.
— Постойте, — вдруг сказала она. — Я не всем еще распорядилась. Бумагу мне, чернила, перо! Она оглянулась вокруг. Два барабанщика снимали с ремней барабаны. На один Екатерина села, другой изобразил стол. Преображенский офицер подал ей лист бумаги, чернильницу и перья — полковые писаря носили свои принадлежности в походных сумках. Екатерина сочинила указ Правительствующему Сенату:
«Господа сенаторы!
Я теперь выхожу с войском, чтобы утвердить и обнадежить престол, оставя вам, яко верховному моему правительству, с полною доверенностию, под стражу отечество, народ и сына моего. Графам Скавронскому, Шереметеву, генерал-аншефу Корфу и подполковнику Ушакову присутствовать с вами, и им, так как и действительному тайному советнику Неплюеву, жить во дворце, при моем сыне».
И подписалась: «Екатерина».
Это был первый именной указ новой императрицы. Сенаторов просили о защите отечества и государыня, и мать.
Понадобился и еще один документ.
— Государь ничего не сможет написать, — сказала Екатерина. — Он лишь поставит подпись. Отречение нужно ему послать. Составьте, — предложила она Теплову.
— Много бумаг я писывал за свою жизнь, — ответил Теплов, — иных и академики б не сочинили, а супротив моих слова сказать не могли. И что через меня с ними говорит президент Академии граф Кирилл Григорьевич Разумовский, я привык. Но от лица монарха писать, увольте, не могу.
— Ничего, — спокойно сказала Екатерина. — Можете. Теперь это бывший монарх. А вас просит императрица. Пока просит или еще просит, я не совсем знаю русский язык в его подробности. Но знаю, что могу поручить и другому.
— Ваше величество, — спохватился Теплов, — да ведь я только от робости. Не извольте гневаться, мигом.
И верно, через полчаса он принес государыне набело переписанную бумагу.
«В краткое время правительства моего самодержавного Российским государством, — прочитала Екатерина, — самым делом узнал я тягость и бремя, силам моим несогласное, чтоб мне не токмо самодержавно, но и каким бы то ни было образом правительства владеть Российским государством…»
Она остановилась и посмотрела на Теплова.
— Это хорошо будет так. Никаким образом правительства. Чтоб не рассчитывали на сына — при нем регентом или на иной манер.
Похвалив Теплова, она продолжала читать:
«… Того ради помыслив я сам в себе, беспристрастно и непринужденно, через сие же являю не токмо всему Российскому государству, но и целому свету торжественно, что от правительства Российским государством на весь век мой отрицаюсь, не желая ни самодержавным, ниже иным каким-либо образом правительства во всю жизнь мою в Российском государстве владеть, ниже оного когда-либо или чрез какую-либо помощь себе искать, в чем клятву мою чистосердечно пред богом и всецелым светом приношу нелицемерно, все сие отрицание написав и подписав моею собственною рукою».
