Николай Бенедиктов - Русские святыни
Значит ли сказанное, что святыни противоположны жизни человеческой, мешают жить, усложняют ее? Может быть, ради них не стоит умирать, ведь выше жизни человеческой можно ли что-нибудь обозначить? Верующие скажут, что ради святынь стоит умирать, ибо они даны человеку Богом. Однако стоит помнить, что смерть для верующего не является только смертью, но своего рода переходом к новой жизни после телесного земного существования. А коли так, то вопрос: святыня или смерть, или жизнь точнее, не теряет смысла. А ссылка на Бога лишь подчеркивает инородность святынь земной жизни человека и неукорененность священного в жизни. Коли так, то жизнь человека по выгоде, пользе и нужде делается неотличимой от животной жизни или деятельности сложного автомата. Известно, что человек в своей деятельности исходит из чувства реальности, жизненности, жизнетворящей святости. И в этом фокус.
Поэтому в формуле И. Ильина о святыне как о том, ради чего стоит жить и стоит умереть, важно видеть не только указание на смерть и вышестоящее положение святыни по отношению к жизни. Важно видеть, что святыня есть то, ради чего стоит жить, и что она есть жизнетворящее и жизнеутверждающее начало.
В ряду "нужда — польза — ценность — святыня" вырастает значение и оценка ценностей для человека именно потому, что они помогают жить, способствуют жизни и творят жизнь человеческую, а не жалкое существование дрожащей твари. Вряд ли кто будет спорить, что для человеческой жизни полезнее пить родниковую воду и купаться в морской воде, питаться разнообразной пищей, нежели пить грязную воду, купаться в загрязненной воде и однообразно питаться. Ясно, что качество, длительность жизни, здоровье возрастают с учетом полезных для жизни компонентов. Это утверждение не требует многословных обоснований.
Не сразу, к сожалению, можно разглядеть жизненные значения ценностей и святынь. Однако логика здесь имеет ту же направленность. Известно, что громадное лечебное значение имеют человеческие привязанности, увлечения, т. е. те же самые ценности. Если у человека есть собака или кошка, есть библиотека, если он увлечен коллекционированием, то он меньше болеет и быстрее выздоравливает, нежели человек, для которого собаки, кошки, библиотеки, коллекции и прочие увлечения (ценности) являются лишь бременем и он склонен ограничиваться полезными вещами. Исследования послебольничного выздоровления инфарктников показывают, что увлечения (ценности), по крайней мере, на две трети по сравнению с утилитарными (бесценностными) больными увеличивают скорость и прочность выздоровления. Ценности явно творят жизнь человеческую.
Еще важнее значение святынь для жизни человеческой. Известно, что человек самое живучее животное. В жутких условиях лагерей смерти погибало все — животные, крысы, мухи, а человек продолжал жить. И сохраняло ему жизнь как раз то, что ему было ради чего жить. В обычных условиях попасть в ледяную воду означает для человека, по крайней мере, простуду. Однако в военных условиях, как отмечали постоянно медицинские службы на фронте, люди, как правило, переносят физические невзгоды сравнительно легко, много меньше простуживаются и «гражданскими» болезнями болеют мало. В концлагерях оказывались и более и дольше живучими, дольше сохраняющими человеческий облик «религиозники» именно в силу того, что для них святое, священное имело реальное жизнеутверждающее значение. Физиологическое значение святынь для человека требует дальнейших специальных исследований, но жизнеутверждающее и жизнетворящее значение святынь для человека не вызывает сомнения. Ясно, что человек, имеющий высокую цель и высокий идеал, святыню в душе, может перенести и сделать много больше, нежели человек, этого не имеющий. Например, человек, защищающий родину, и наемник подвержены простуде в разной степени и переносят физические тяготы жизни при прочих равных условиях по-разному. Защитник родины по сравнению с наемником дополнительно защищен «броней» святых идеалов и более живуч, в святынях как бы выражена квинтэссенция жизни, и она основательно усиливает жизненный потенциал человека. Отсюда можно сделать вывод о единстве всех ценностей неслиянно и нераздельно, как сказали бы христиане, или по тому же принципу, как и формы движения материи, как сказали бы марксисты, т. е. высшие формы включают в себя низшие, но к ним не сводятся. Действительно, слить их воедино не удастся, но и разделить единый ствол ценностей — от нужды до святынь — невозможно. На самом деле мы видим, что святыни в качестве жизнетворящего начала одновременно и необходимость, и польза, и ценность, однако сводить их только к нужде, пользе, увлечению, привязанности нельзя. Они нужны, поскольку помогают выживать там, где животные не выживают, они полезны, поскольку продлевают и облегчают жизнь, они привязывают к себе сильнее жизни и тем самым сохраняют жизнь, и все же они — священные ценности — ни с чем иным не схожи, ибо они бескорыстны, бесполезны и они вынуждают, а не увлекают, как собственно ценности (увлечения, привязанности). Иными словами, святыни не противоположны жизни, но их продолжение, квинтэссенция жизни, соль солей жизни, самое человеческое в человеке. Можно повторить за П. Флоренским, чуть его перефразировав, что святыни не являются противоположностью жизни, что святыни есть продолжение и более четкое выражение смысла жизни человеческой, чем больше наполнена святынями душа человеческая, тем больше и основательнее смысл жизни человека, ибо в них начало и корень его жизни.
И еще один вопрос — о субъективности святынь. Иногда ценности объясняют как что-то субъективное, как иное название причуд человеческих, ведь-де о вкусах не спорят. Однако такая позиция лишает смысла всякую человеческую деятельность, смешивает добро и зло, истину и заблуждение, ставит на одну доску жертву и убийцу, а это значит — оправдывает убийцу и зло.
На самом деле ценности в сути своей объективны. Истина как величайшая ценность независима ни от человека, ни от человечества, именно это позволяет существовать науке и языку человеческому. Верность наших знаний объективной реальности каждый раз подчеркивает объективность истины, ее независимость от людских мнений или количества голосующих в пользу того или иного мнения. Вряд ли найдутся сомневающиеся в том, что 2x2 = 4, даже в том случае, когда большинство проголосовало за верность положения 2x2 = 3. Ни большинство, ни авторитет, ни телевидение, ни указ правительства не отменяют истинности таблицы умножения. Ценность истины как и любой величайшей ценности — любви, добра, красоты — объективна и независима ни от того, ни от другого. Другой вопрос — видим ли мы это.
Объективность истины прямо связана с ее абсолютностью, независимостью и единственностью. Истина — одна, двух противоречащих друг другу истин не бывает, отсюда абсолютность и объективность ценностей связаны между собой неразрывным образом.
Однако для реально живущих людей ценности всегда существуют в конкретном историческом виде истин и морали религиозной, национальной, теоретической, личной, человек или народ, идеология или религиозный текст всегда имеют свою истину, свою мораль, и они лишь потому носят характер ценностей, что в них отображается объективная и абсолютная ценность. Но кто же скажет про себя: "свят есть!"? Подобные заявления могут обозначить претензию и гордыню, но не могут служить аргументами. Человек — не Бог, ему дано лишь относительное, сегодняшнее знание, которое будет уточняться последующим развитием человека и человечества. Фактически ценности объективны и абсолютны, но даны человеку в относительном, неполном виде, и он может и должен своим трудом раздвигать пределы неполноты знаний и ценностей, двигаясь к совершенству и абсолюту.
Все сказанное свидетельствует в пользу всемерного внимания к ценностям. Однако постановка вопроса М. Горбачевым и демократами об общечеловеческих ценностях привела к печальным результатам. Под барабанный грохот речей об общечеловеческих ценностях в России была сделана попытка ввести систему ценностей западной цивилизации, в первую очередь англо-американской. И действительно, ведь в чистом виде ценностей нет, они существуют в конкретно-историческом, национальном, религиозно-конфессиональном виде. И абстрактная постановка вопроса об общечеловеческих ценностях послужила лишь ширмой для попытки внедрения англо-американской системы ценностей. Результат, как мы знаем, ужасный: разрушена страна, так называемые реформы привели к разрушению экономики и к вымиранию народа. Ошибка столь сегодня очевидна, что и правительство, и вчерашние прозападные демократы заговорили о национальных интересах, национальной идее, национальном идеале. Иначе и быть не могло, ибо не было даже первичного описания национальных ценностей, в первую очередь русских. Существует только один путь построения научной системы ценностей — описание существующих систем ценностей, выявление источников и причин, их формирующих, после чего может появиться надежда на общую теорию. Поэтому и встает вопрос о русской идее как выражении смысла русской истории, как действующей в истории русской системы святынь.
