Роуз Тремейн - Реставрация

Мне помогают сесть на коня серой масти, с колокольчиками на уздечке. Я представляю, как шикарно выгляжу в роскошном наряде, и дух мой ликует: «Вперед! Скорей! Вперед!» Народ уже изрядно выпил, его тянет к распутству, в толпе слышен визг, джентльмены перемешались с крестьянами, в воздух взлетают перчатки и ленты. Веселей компании не найти, а с неба, улыбаясь и кивая, взирает на мои перья летнее солнце.

Мы едем вверх по холму, впереди бегут дети, рядом поспешает скрипач, его голова похожа на репу, а извлекаемая из инструмента мелодия под стать танцам вокруг майского дерева.[15] Это действительно зрелище, спектакль, говорю я себе, сидя на украшенном лентами коне. Я играю роль жениха, Селия — невесты. И все же я бесконечно счастлив. Мне хочется кого-то обнять — Бога? короля? покойную мать? — за то, что мне подарили это прекрасное утро. Поэтому, завидев дом невесты, я свешиваюсь с коня, подхватываю деревенскую девчонку с ямочками на щеках и смачно ее целую. Мужчины свистят, женщины хлопают в ладоши, скрипач с головой, похожей на репу, улыбается, показывая почерневшие зубы.

Еще я отчетливо помню музыку Джошуа Клеменса. Мы вернулись из церкви уже мужем и женой. На белой ручке Селии надетое мной кольцо. Как и положено, я запечатлел невинный поцелуй на ее сжатых губках, а потом предложил руку и провел молодую жену по залитой солнцем лужайке к дому сэра Джошуа. Накрытый стол превосходит по роскошеству все дотоле виденные мной праздничные столы, и я набрасываюсь на еду с присушим мне азартом. Сидящий рядом с невестой король посмеивается и устраивает настоящий спектакль, обвязав меня салфеткой. Во второй раз за день я радуюсь, что здесь нет Пирса. Его аскетическая натура содрогнулась бы при виде количества и разнообразия поданных блюд. Я же с первого взгляда оценил фрикасе, отварных окуньков, лососину, жареных бекасов, павлинов, чирков, диких уток, перепелов, пироги с мясом, карбонад, пирожки с мозгами, языки, пироги с олениной, запеченных цесарок, салаты, кремы, айву, засахаренные фрукты, марципан, варенья, сыр и фрукты. И еще игристые французские вина, крепкое аликанте и, конечно, херес — все это будет выпито еще до того, как меня с Селией отведут в спальню.

Примерно через час безудержного обжорства и пьянства, когда волнение уступает место приятному чувству сонливости, я вижу, что сэр Джошуа поднимается из-за стола, берет виолу и встает перед нами у пюпитра. Король прилагает достаточные усилия, чтобы воцарилась тишина, но джентльмены в конце стола не обращают внимания на сэра Джошуа, продолжают грубо выражаться и гоготать. Одного рвет прямо в шляпу, что очень меня смешит. Но сэр Джошуа не обращает на них ни малейшего внимания. Он поднимает инструмент и начинает играть без всякого предупреждения.

Я ожидаю услышать зажигательный танец, при звуках которого мы могли бы, если придет охота, выйти из-за стола и пройтись легким галопом. Но сэр Джошуа выбрал музыку серьезную и печальную — «Слезы» Дауленда[16] (если только меня не подводит память), и вскоре я чувствую непреодолимое желание разрыдаться. Я смотрю на сэра Джошуа, склонившегося над виолой, и в своей печали анатома мысленно снимаю — слой за слоем — с его лица сначала кожу, потом мышцы, сухожилия, связки, пока не остается один белый череп с пустыми глазницами…

Я отвожу глаза. Закрываю лицо салфеткой и делаю вид, что подавился, — не хочу, чтобы фиктивная жена видела мои слезы. Поднявшись из-за стола, я на ощупь выхожу из комнаты. Слезы струятся у меня по лицу, я рыдаю, как больной мул. Спотыкаясь, выбираюсь на солнечный свет, падаю на лужайку и лежу там, сотрясаясь в рыданиях, не меньше десяти минут.

Наконец я сажусь, сморкаюсь в мокрую салфетку и тут замечаю, что в нескольких шагах от меня сидит мужчина. Утерев слезы, смотрю на него. Это Пирс.

— Почему ты плачешь, Меривел? — спрашивает он.

— Не знаю.

— Итак, ты женатый человек, — говорит Пирс с обычной для него серьезностью.

— Да. Как тебе мой свадебный наряд?

Пирс оглядывает меня и, как мне кажется, мысленно отмечает баснословную стоимость пряжек, обилие лилового цвета, придающего костюму нечто царственное. К счастью, я успел снять трехмачтовый бриг: появление Пирса меня обрадовало, и я не хотел бы нарушить его кровообращение.

— Он ужасен, — наконец отвечает он. — Думаю, именно из-за него ты пребываешь в таком унынии.

Я улыбаюсь, он тоже улыбается, я протягиваю ему мою пылающую руку, он берет ее и пожимает ледяными пальцами.

Мы с Пирсом делаем круг по розарию. Два садовника следят за нами хмурыми взглядами. «Я жених, — хочется мне сказать, — вы должны радоваться вместе со мной», — но, понимая двусмысленность этих слов, я просто говорю Пирсу: «Если им угодно быть нелюбезными, это их дело».

Мы возвращаемся на пир, я усаживаю Пирса за стол, еле уговорив его отщипнуть кусочек от утиного бедрышка и глотнуть аликанте, и тут король поднимается со своего места и требует поссет.[17] Итак, кульминация приближается. Я вижу, что моя жена с тревогой смотрит на своего господина, а он улыбается ей ослепительной стюартовской улыбкой, именно в ней добрая половина мужчин и большинство женщин страны видят доказательство его божественного происхождения. Мы все встаем, и, хотя бокалы еще не опустели, я вижу, что меня окружают дворцовые приятели, они кричат, улюлюкают, бьют по столу, отчего остатки фрикасе и пирогов подпрыгивают, а бутылки падают. Меня то толкают, то пытаются нести на руках — и вот я уже в длинном коридоре. За спиной слышится хихиканье Селии и ее подружек. Хотя я получаю удовольствие от этого спектакля, в то же время мне хочется вернуться, выпить еще вина, потанцевать, поскандалить. Но я продолжаю идти в сопровождении ватаги гостей, прохожу два лестничных пролета и оказываюсь в роскошной спальне, где мои одежды с веселыми криками бесцеремонно развязывают, расстегивают и в конце концов срывают. Теперь на мне только парик, чулки и подвязки. Гогоча и отпуская непристойные шуточки, они завязывают у меня на причинном месте красный бантик. Должен признаться, меня это тоже смешит. Я отталкиваю друзей, подхожу к зеркалу и вижу в нем фиктивного мужа. Глаза у него покраснели и распухли от пролитых слез, веснушчатый живот раздулся от непомерного количества утятины и карбонада, парик съехал набок, на мятых чулках пятна от травы и красного вина, а его петушок лихо торчит, украшенный красной бабочкой, как подарок.

Но времени созерцать эту захватывающую картину нет. На меня через голову натягивают ночную рубашку и ведут по коридору в другую спальню — у ее дверей толпятся остальные гости. При виде нас начинается ликование. Меня вталкивают в спальню под нескончаемую песню:

Ме-ри-вел,В любви будь смел!В любви будь смел,Ме-ри-вел!

И вот я в комнате. Селия сидит на высокой кровати. Меня подталкивают к ней, она отводит глаза, но гости поджимают сзади, желая нашего воссоединения, и я, наконец, понимаю, что надо делать: обнимаю Селию и целую ее в плечико. Ее упругое тело вмиг напрягается, но она заставляет себя рассмеяться. Гости набрасываются на нас, срывают ленты с головы Селии, развязывают бантики на запястьях, стягивают чулки и подвязки. Издав напоследок истошный вопль, они опускают балдахин, продолжая распевать: «Меривел! В любви будь смел!» — но голоса постепенно затихают: гости покидают спальню и возвращаются к праздничному столу. Слышно, как музыканты играют задорную польку.

Я размыкаю руки и освобождаю Селию от символического объятия, на ее лице явное облегчение. Неожиданно мне в голову приходит нелепая мысль: интересно, съел Пирс все утиное бедрышко или только его часть? Я хихикаю. Мне известно, что последует дальше. Король все спланировал заранее, учтя, по своему обыкновению, все детали, его план кажется мне очень забавным. «Ну, что ж, леди Меривел», — обращаюсь я к Селии, но у нее нет желания со мной говорить. Она уже соскочила с кровати и открывает дверь смежной темной комнаты, впуская короля, — он, как и мы, в ночной рубашке. Король берет Селию за руку и озорно улыбается.

— Отлично, Меривел, — говорит он. — Хорошо сыграно.

Я вылезаю из постели, а король с моей женой забираются в нее.

Я вхожу в соседнюю комнату, где мне, согласно договоренности, оставлен чистый комплект одежды (на этот раз красно-серый), седой парик, накладные усы и маска. Закрываю за собой дверь, снимаю ночную рубашку и тут вдруг впервые понимаю, что в плане есть упущение. Чтобы вернуться на праздник, о чем мы заранее договорились, мне придется снова пройти через спальню, где король с Селией за то время, что я натягиваю на себя новую одежду, могут перейти к брачным играм. Как вам уже известно, я не излишне щепетилен, но у меня нет никакого желания оказаться свидетелем забав короля или — еще хуже — прервать их. Я надеюсь только на то, что влюбленные не забудут опустить занавеси: тогда мне удастся незаметно выскользнуть из комнаты, не опасаясь быть принятым за шпиона или любителя подглядывать.