Елена Жаринова - Сын скотьего Бога
Руки Волха немного дрогнули, так что медовуха пролилась на грудь. Не глядя ни на кого, он медленно выпил чашу до дна. Вокруг одобрительно загудели. Волх почувствовал, как внутри разгорелся приятный жар. Все сложное вдруг показалось простым. Хрут — молодец, не пожадничал, отдал рыжего… А Ильмерь, какая она…
— Ты понимаешь, какая она… — твердил он уже вслух, привалившись на плечо Клянче. И когда только он успел пересесть к своей дружине? — Это же три раба… Три — понимаешь?.. и туркменский конь. Кстати, кто они такие — туркмены?
— Туркмены живут в Туркмении, — сообщил Клянча и поник буйной головой. Волх оглядел палаты. Странно: голоса то оглушительно громкие, то проваливаются куда-то, так что слов не разберешь. И все плывет… все в тумане… И последний глоток тошнотворно плещется у самого горла… Падая, Волх почувствовал, как чьи-то руки ловко подхватили его и потащили прочь.
Когда Словен полез обниматься с дружинниками и гостями, Ильмерь незаметно вышла из палат. Она задыхалась. В такие моменты она начинала тосковать по степным просторам своего детства и ненавидела город. Там, где слишком много людей живут так близко друг от друга, непременно начинается свинство.
Из открытого окна ей в лицо дохнуло холодом. Как хорошо! Мужчины теперь не разойдутся до утра — или пока не выхлебают всю медовуху. Можно идти спать.
Ильмерь уже шла к себе, когда ее окликнули:
— Чего ты добиваешься, княгиня?
Старшая жена Словена с взволнованным лицом стояла у окна.
За все время замужества Ильмери Шелонь едва ли перемолвилась с ней двумя словами. И уж ни разу этого не случилось наедине. Она что, сегодня перепила и решила выяснить отношения?!
— Не понимаю тебя, княгиня, — холодно отозвалась Ильмерь.
— Зачем ты дразнишь моего сына? И не притворяйся дурочкой. Я видела… — Шелонь страдальчески сморщилась, — Мне противно об этом говорить. Запомни: я не держу на тебя зла. Словен сам вправе решать, какую женщину любить. Но если ты будешь морочить голову моему сыну… Клянусь великой Мокошью, я сживу тебя со свету!
Ильмерь покосилась на шерстяной передник Шелони. На нем в окружении двух лосих была вышита Мокошь, страшная и могущественная богиня, хозяйка Жизни и Смерти, повелительница леса, покровительница колдовства. Если правду говорят про Шелонь, что она колдунья… Ильмерь, как за соломинку, схватилась за серебряный оберег под рубахой. Но обида от несправедливых обвинений была гораздо сильнее страха.
— Так это я кому-то морочу голову? — маленькая Ильмерь решительно вздернула подбородок. — А вовсе не он преследует меня и доводит до слез? Что ты видела княгиня? Как твой сын оскорбил меня, насильно поцеловав?
— Думай, что говоришь, — Шелонь досадливо покачала головой. — Волх тебя преследует? Он еще ребенок, а ты — взрослая женщина. Ты играешь с ним от скуки, ты проверяешь силу своих чар… Быть может, это все по глупости, не со зла, но я повторяю: это опасные игры, княгиня.
— Ребенок! — горько воскликнула Ильмерь. Она поняла, что оправдываться бесполезно. Для матери даже сорокалетний бородатый детина остается ребенком. Она сказала примирительно:
— И все же я буду тебе благодарна, княгиня, если ты убедишь своего сына держаться от меня подальше. Можешь мне не верить, но его внимание мне неприятно. Я могла бы пожаловаться Словену, но не хочу его беспокоить. А ты… расскажешь князю?
— Разумеется, нет, — холодно сказала Шелонь. Потом повернулась и пошла обратно в палаты.
А Волху в это время снился странный сон. Как будто бы он попал на большое лесное болото. В таких местах растет много грибов-подберезовиков — бледных, чахоточных, тонконогих, по самую шляпку утонувших в мягком мхе. Пасмурно. Безветренно. И вроде бы тепло, но стынут руки. Очень тихо: птицы не щебечут, комары не жужжат.
И будто бы выходит ему навстречу человек в красной рубахе. Высокий, ладный. Волосы длинные, как у женщины, неопределенного цвета, как у самого Волха, да еще с проседью. Лицо выбритое, но уже чуть-чуть пробивается щетина. Нос с горбинкой, губы полные, глаза слегка на выкате. Человек видит Волха, улыбается и широко раскидывает руки.
— Ну, здравствуй, сын!
И во сне Волх совсем этому не удивляется. Он только дичится и не идет в объятия.
— Значит это правда, что люди говорят? — спрашивает он, морщась от сердечной боли. Человек притворяется, что не понял вопроса.
— А что такого люди говорят?
— Про мою мать и тебя…
— Если про твою мать — то она верная жена. А если про тебя… — человек улыбается, и в уголках глаз залегают лукавые морщинки. — То ты и вправду мой сын.
— А как?
— А вот так. Потом поймешь. А сейчас ступай на опушку. Там увидимся еще раз…
— Эй, хозяин! Ты живой? — кто-то резко похлопал Волха по щекам. — Хорошо, я знаю как тебе помочь.
Сон слетел, осталась только муть в голове. Не в силах шевельнуть разбитым телом, Волх лежал, раскинув руки, на холодной и влажной земле. Над его головой безнадежно темнело небо. Блеснет из-за тучи одинокая звездочка — и снова мгла. Реки было не видно, но она угадывалась по плеску, по запаху. За рекой вставал лес, полный неведомой жути. Мир, в котором человеку нет места… Который сопротивляется вторжению, топит в гнусных болотах, травит зверями, сбивает с дороги… Но запах дыма — знак близкого жилья — ограждал и успокаивал, как курения в святых местах отгоняли злых духов.
Что ждало его на опушке?..
Холодная вода пролилась на лицо, попала за шиворот, обожгла плечи и грудь… Волх заорал и вскочил. Перед ним на корточках сидел Бельд. Пустая посудина валялась рядом.
Волх долго хлопал глазами, пытаясь вспомнить недавние события. Бельд — раб Хрута… Он хотел его купить. Зачем? Ах, да. Чтобы драться с ним и убить. Хрут уперся, но Ильмерь отдала перстень… Теперь этот парень — его собственность.
— Подойди ближе, — хрипло велел он Бельду. Непослушными руками он ухватился за железный ошейник. Тот, к счастью, был не запаян, а лишь закреплен болтом. Повозившись немного, Волх вытолкнул болт, сорвал ошейник и отбросил его в траву.
— Все, отныне ты свободный человек, — объявил Волх. — А теперь…
Но договорить вызов на поединок он не успел. Сначала на лице рыжего парня появилась неверящая, безумная улыбка, потом он как подкошенный упал на колени. Он не мог ничего говорить, потому что боролся со слезами. И у Волха самого вдруг почему-то защипало в носу.
— Хорошо, теперь я должен тебе больше, чем жизнь, — хрипло вымолвил Бельд. — Стоит тебе напомнить…
— О таких вещах не напоминают, — смущенно буркнул Волх. — Ты сыт? Пошли, очень спать охота. Поживешь пока у меня, а потом что-нибудь придумаем. В дружину тебя возьму… если захочешь. Надеюсь, наши там уже перестали куролесить.
Пир действительно закончился. Кто смог — ушел спать, кто не смог — уснул прямо на лавках или под столом. Словен, тяжелым взглядом оглядывая опустевшие сумрачные палаты, пролил мед мимо кубка на стол. Хавр смотрел на пьяного холодно и презрительно. Он попробовал еще раз начать разговор:
— Да ты понял ли, что я говорю, князь! Волх целовал твою жену.
— И что с того? — с трудом выговорил Словен. — Она его мать.
Хавр досадливо дернулся. Тупое животное, он ничего не понимает…
— Не Шелонь, — терпеливо пояснил он. — Ильмерь. Волх целовал Ильмерь. Я сам видел.
Словен вздрогнул и поставил кувшин на стол. В глазах у него словно бы прояснилось.
— Сам?.. Мой сын?..
— Он тебе не сын.
— Ты что придумываешь?
Словен угрожающе сдвинул брови. Хавр знал, что он ступил на опасную почву. Но княжеского гнева он не боялся.
— Это не я придумал, это люди говорят… А дыма без огня, как известно, не бывает. Если он и впрямь сын Велеса… Он украдет у тебя жену, как скотий бог украл у великого Перуна прекрасную Мокошь… Ты так это и оставишь? Накажи его! Вспомни, как Перун пронзил Велеса, ползучего гада, копьем!
— Копьем? — задумчиво спросил Словен.
— Копьем, — подтвердил Хавр. Ну что, наконец зацепило?
И тут могучий удар в грудь снес его со скамьи. Словен, шатаясь, нагнулся над ним. От него разило, как из бочки, и лицо было страшным.
— Ты что, сволочь, — проревел князь, — ты что, меня подбиваешь собственного сына убить? Пошел вон! Никогда этого не будет! Никогда!
Хавр понял, что перестарался. Он быстро пошел на попятную. Сменил тему, подлил Словену еще медовухи, чтобы завтра ни слова не вспомнил из этого разговора. Видно, эта ведьма Шелонь приколдовала князя к себе, раз он так дорожит ее ублюдком… Ничего, твердил про себя рус, помогая князю встать и провожая его в спальню. Как словене говорят? Вода камень точит.
Первый снег… Словно стаи белых птиц рассыпали перья… Отяжелевшее небо наконец разродилось. Земля черными жадными губами впитывала его молоко. Это была еще не настоящая зима — с метелями, скрипучими тропинками и пушистыми сугробами. Снег исчезал, как призрак, едва касаясь травы.
