Ефим Курганов - Забытые генералы 1812 года. Книга первая. Завоеватель Парижа
Принц Нассау взял под руку маркиза де ля Косса и они направились в залу.
Ланжерон был зачислен в первый Сибирский гренадерский полк, входивший в стоявшую на Дунае армию, которой командовал Г. А. Потёмкин, могущественнейший фаворит Екатерины II.
Ланжерон, впрочем, в полк не поехал, а остался сначала в Петербурге, который внешне становился тогда всё более великолепным, всё более рафинированным.
Ужасно хотелось воевать, отличиться, но так тяжело было сразу же расстаться с Петербургом, с той рассеянной, светской жизнью, которую юный Ланжерон обожал не менее, чем войну: да, война давала возможность отличиться, но и светская жизнь давала возможность проявить себя, давала какое-то новое приложение бьющей через край энергии.
КАРТИНКА
ПЕРВАЯ АУДИЕНЦИЯ
– Ваше величество, позвольте искренне поблагодарить Вас за милостивое письмо и за предоставленную мне возможность послужить России.
Юный маркиз де ля Косс, шевалье де Ланжерон, грациозно и с чувством произнося эту довольно дежурную фразу, один глаз непроизвольно скосил немного вправо: рядом с императрицей Екатериной II стояла корзина, где на розовой атласной подушке, обшитой кружевами, покоилось семейство собачек – очаровательных английских левреток, кои, впрочем, жадно, брызгая слюной, раскусывали и глотали кусочки сахара, и на этот раз показались маркизу весьма противными.
Пока императрица что-то говорила маркизу (он услышал только вежливое «Садитесь», все остальные слова, сказанные Екатериной, промелькнули, не оседая в его кудрявой голове), он на мгновение опустил голову и уже не в силах был оторвать взора от её безобразно распухших ног, которые были втиснуты в открытые башмаки. Но маркиз довольно быстро справился с собой, вышел из состояния оцепенения и нашёл в себе силы оторваться от неприятного зрелища.
Когда маркиз поднял глаза, живые, зеленовато-карие, но слишком выпуклые, и, казалось, готовые выскочить из орбит, то увидел, что всё лицо императрицы покрыто багровыми пятнами, и его передёрнуло. Но тут он встретился с умным, насмешливымвзглядом Екатерины, заметил, что её синие глаза смотрели на него с нескрываемо искренним интересом, приветливо и чуть извинительно улыбнулся. Маркиз, будущий граф Ланжерон не знал, что проницательная, но слишком привыкшая к лести Екатерина приняла инстинктивно возникшее у молодого человека чувство отвращения перед её старческим безобразием за смущение человека, впервые лицезрящего Екатерину Великую.
Маркиз пришёл в себя и теперь вполне понимал более или менее то, о чём говорит императрица, и даже поддакивал ей уже вполне осмысленно.
Речь зашла о 1789 годе и последовавших за ним кровавых событиях. Екатерина стала волноваться (вообще надо сказать, что от природы она была нетерпелива, легко забываясь и быстро выходя из себя): пятен на её одутловатом лице вдруг заметно прибавилось и общий багровый оттенок явно усилился.
Екатерина в запальчивости сказала, доказывая самой себе (маркиз её вообще ни о чём не спрашивал), что разгон революционной армии – задача легко осуществимая:
– Я утверждаю, что стоит завладеть толькодвумя или тремя ничтожными крепостями во Франции, и все остальные падут сами собой. Я уверена, как дважды два четыре, что две крепости, взятые открытой силой кем угодно, заставят всех этих баранов прыгать через палку, которую им подставят, с какой стороны захотят. Двадцати тысяч казаков было бы слишком много, чтобы расчистить дорогу от Страсбурга в Париж: двух тысяч казаков и шести тысяч кроатов будет довольно.
Маркиз посмотрел на Екатерину с большим воодушевлением и нескрываемым чувством признательности. Впоследствии он ей никогда не простит, что эти слова императрицы оказались очередным блефом – никаких казаков и кроатов (хорватов) во Францию она так и не послала, отделываясь миллионами ливров для французских принцев.
Но вернёмся в кабинет императрицы в Зимнем дворце, в котором будущий граф Ланжерон получил свою первую аудиенцию у русской царицы.
Багровые пятна на лице Екатерины сгустились и потемнели. Лицо её напоминало уже не красную, а чёрно-красную маску с двумя синенькими прорезями. Императрица даже вскочила с кресла и возмущённо топнула ногой. Тут же она, правда, скорчилась от боли и села, что как раз её и отрезвило. Разговор плавно перетёк на судьбу маркиза.
– Сколько я помню, вы зачислены в Дунайскую армию фельдмаршала Потёмкина? – осведомилась императрица.
Маркиз кивнул и сделал благодарственный поклон.
Екатерина ласково улыбнулась и спросила:
– Маркиз, а удовлетворены ли мы этим назначением?
Затем она наставительно продолжила:
– Фельдмаршал строг (недруги утверждают, что капризен), но он добр и всегда готов оценить даровитых юношей, впрочем, как и я.
– Государыня, я всецело одобряю выбор, сделанный относительно моей службы, но всё-таки рискую обратиться к вам с нижайшею просьбой. Не позволено ли мне будет, прежде отбытия в Дунайскую армию, принять участие в Шведской кампании?
Екатерина испытующе взглянула на маркиза и недовольно поморщилась, но ничего не сказала, только в увядшем лице её прибавилось тёмно-багрового оттенка и улыбка куда-то пропала.
Наконец она заговорила, медленно отцеживая слова:
– Значит, для начала хотите послужить у принца Нассау Зигена? Что ж и это не плохо. Фельдмаршал Потёмкин весьма ценит его. Идите, маркиз, я вас ещё призову.
Не успел маркиз де ля Кос выйти из кабинета императрицы, как она раздражённо и с остервенением скинула башмаки, вытянула ноги и положила их на маленькую скамеечку.
– Глуп и труслив – в сердцах проговорила Екатерина. – И почему все так боятся князя, он ведь такой ласковый, такой нежный. Да, уже успел наслушаться маркиз сплетен, это точно. Но до чего же свеж этот мальчишка, глупенек, но ужасно свеж, так и хотелось его потискать. С трудом удержалась, ну, даст бог, ещё встретимся с ним.
Императрица затаённо, даже с какой-то грустьювздохнула и велела подать кофию, до которого была страстной любительницей. Она пила необыкновенно крепкий кофий, несмотря на строжайший запрет доктора Роджерсона, над которым она, впрочем, нещадно потешалась.
Ланжерон принял участие в открывшейся шведской кампании (борьба за Финляндию).
Он командовал второй дивизией русского гребного флота. 21 и 22 июня в сражении при Биорке-Зунде принц Нассау-Зинген разбил шведский флот. Ланжерон в этом сражении отличился и был награждён лично Екатериной II. 28 июня состоялось сражение при Роченсальме, исход которого для русских не был особенно благоприятен. Ланжерон командовал левым крылом гребной флотилии. После завершения битвы он соединился с русскими кораблями у Фридрихсгама.
КАРТИНКА
ПОЦЕЛУЙ ИМПЕРАТРИЦЫ
В голове уже с полчаса что-то стучало: как будто внутри кто-то сидел и бил молоточком. А ноги болели невыносимо – они и ныли и одновременно в них было какое-то жжение; иногда казалось, что это какой-то неведомый палач их поджаривает на медленном огне.
Платоша Зубов, в недавнем прошлом совершенно ничем не примечательный поручик конной гвардии, а ныне полновластный владетель разбухшего тела императрицы, и целовал и гладил бревнообразные конечности Екатерины; но всё без успеха.
– Когда же придёт Ламбро? – в сердцах крикнула императрица, ни к кому конкретно не обращаясь.
Ламбро Кацони – в прошлом известный греческий пират. Откорсарствовав в Архипелаге, он вышел на покой и пришла к нему такая блажь – захотел стать царским доктором. Этого рыжего верзилу с огромными молотоподобными ручищами ввёл к Екатерине (естественно, с благословения Платоши Зубова – без его дозволения ни с кем теперь императрицу познакомить нельзя было) Осип Михайлович де Рибас, испанский матрос, прыгнувший в России в адмиралы. Ламбро тут же взялся лечить императрицу.
Этот бандит легко убедил её, всегда насмехавшуюся над традиционной медициной и державшую лейбедика Роджерсона, кажется, именно для насмешек и форменных издевательств, что знает верное средство для излечения ног. И вот каждое утро он сам ходил за морской водой, дабы императрица принимала холодную ножную ванну.
