Валентин Рыбин - Азиаты
— Эй ты, чума азиатская, как смеешь ты?! — заорал Волынский. — Али на виселицу захотел? А ну, назад! — замахнулся губернатор нагайкой, свистнула плеть над самым ухом Берека. Увернулся он и явно возмутился на столь «ласковое» обхождение с ним.
— Вах, губернатор, зачем дерёшься — к царю еду. Вот эту бумагу отдать ему хочу. Очень важный фирман[2]!
— Что ещё за фирман?! — Волынский замахнулся ещё раз, но генерал Матюшкин отвёл его руку:
— Артемий Петрович, шибко не усердствуй. Может быть, что сей фирман как раз государю кстати. Позволь, я доложу его величеству.
— Да это уж я и сам могу сделать, — возразил Волынский и, развернув лошадь, поскакал к царю. Матюшкин, полковник Наумов и ещё ряд офицеров, преградив дорогу Берек-хану, ожидали, как распорядится государь. Вскоре донеслось:
— Пусть подъедет, его величество ждут!
Берек-хан в сопровождении свитских подъехал к Петру, соскочил с коня и встал на колени.
— Великий государь, пятьдесят лет назад мы осели на Куме. Твой старший брат, царь Фёдор Алексеевич, принял нас в русское подданство…
— Знаю, слышал об этом, — ответил Пётр Первый, — А сейчас о чём просишь?
— Великий государь, жизнь человека коротка: сегодня в седле, завтра в земле. Возьми наш фирман. Это прошение моего народа, а просим переселить туркмен на Маныч и Калаус — там трава для скота очень хорошая.
Пётр поморщился: «Эка забота у тебя, хан, мне бы твою заботу… Да и не к месту ты со своей грамотой…» Однако, дабы не обидеть туркменского хана, посмотрел на советника Толстого, и тот принял из рук Берека свиток, обмотанный шерстяной нитыо.
— Что ещё? — спросил Пётр Первый.
— Великий государь, все туркмены умрут за тебя, только дай нам Маныч и Калаус, — взмолился Берек-хан.
— На черта вам нужен Маныч, если вы все собрались умирать? — Пётр засмеялся. — Ты уж постарайся да и своих джигитов предупреди, чтобы дрались, как львы, и чтобы все живы остались. А фирман ваш рассмотрим… Поезжай в строй.
— Спасибо тебе, великий государь! — Берек-хан поднялся с колен, прыгнул в седло и поскакал к отряду.
Через некоторое время государь император в сопровождении свиты выехал к конным сотням степняков, произнёс напутствие, желая подвига и полной победы над Даудом. Тут же командование над объединённым отрядом принял полковник Наумов, грянула духовая музыка, и войска отправились вдоль Терека, в горы.
Молниеносный рейд казаков и джигитов сопровождался разорением и сожжением горских аулов. Эндери тоже подвергся полному уничтожению. Оттуда конница Петра двинулась на город Тарки. Тарковский владетель Адил-гирей не принял сражения, видя, какая сила наступает по морю и суше, приехал с повинной к русскому императору. Следом за ним пожаловали ещё три мелких владетеля.
Царь с царицей посетили старую Тарковскую крепость, поместье Адил-гирея, побывали на всенощной обедне в церкви Преображенского полка, и через несколько дней после небольшого сражения русские войска вступили в Дербент. Городской наиб, поднеся два серебряных ключа от городских ворот, упал перед русским государем на колени, затем пригласил его осмотреть древнюю Дербентскую крепость. С её величественной, покрытой мохом стены, на сотню вёрст был виден играющий зеленоватыми волнами Каспий. Пётр обратил взгляд на север: весь русский флот предстал перед ним, как на ладони. От Терека до Дербента белели паруса кораблей, и не было им в огромной морской стихии никакой преграды. Пётр, глядя сверху вниз, думал с полной уверенностью: «А ведь не выстоят перед такой могучей армадой ни Баку, ни Гилянь. Есть смысл, не раздумывая, отправить в Баку морской десант на линейных кораблях». Пётр, однако, не стал располагаться в крепостном дворе, съехал в низину. Рядом с каспийским берегом квартирмейстеры облюбовали для него небольшой домишко с колодцем во дворе. Расположившись в нём, царь пригласил к себе Апраксина, и после недолгого разговора решили они отправить в Баку для занятия города лейтенанта Лукина на шнаве.
Дербент был определён опорным пунктом. Для этого он годился не только со стратегической точки зрения, ибо «дербентские ворота» открывали и перекрывали сухопутное сообщение между Россией и южными персидскими областями, но и с точки зрения полной обустроенности. В его казематах и складах можно было расположить огромный гарнизон с большим запасом провианта. Приняв такое решение, Пётр отдал приказ выгрузить муку с двенадцати ластовых судов и сложить в дербентских подвалах. Распоряжение императора доставили на ластовые суда вечером, а ночью начался шторм. Утром Каспий свирепствовал, словно разъярённый мифический зверь, обрушивая пенистые волны на берег. Русские парусники, казавшиеся вчера Петру олицетворением российской мощи, сегодня выглядели жалкими судёнышками. Паруса убрали, и корабли, отдавшись воле неукротимой стихии, взлетали на гребнях волн и проваливались в ямы. В любую минуту любой из. кораблей мог налететь на другой или удариться о прибрежные скалы. Слава богу, пока что судьба миловала их и берегла от гибели, но на ластовых судах уже наблюдался переполох. Волны, перекатываясь через палубы, в первые же два-три часа разбушевавшегося шторма залили трюмы, в которых штабелями лежали мешки с мукой. Груз отяжелел, и транспортные суда дали осадку, того и гляди отправятся на дно. Моряки пытались вынести муку из трюмов, погрузить в шлюпки, да где там?! Сама попытка выглядела нелепостью. Первая же шлюпка, спущенная на воду, забилась в волнах, словно щепка, и, перевернувшись вверх килем, скрылась в морской пучине. На дербентском берегу, возле реки Милукенти, собрался весь воинский гарнизон, наблюдая, с какой жестокостью расправляется море в российским флотом. Все смотрели в свирепствующую морскую даль, и никто не мор помочь морякам. Наконец генерал-адмирал Апраксин, с трудом сообщавшийся с капитанами ластовых судов при помощи сигнализации, отдал приказ: направить транспорт к берегу и посадить на мель. Команда была принята, и корабли один за другим двинулись на песчаный мыс южнее Дербента. Несколько судов, с силой ударившись о берег, треснули. Другие, более удачно вынесенные волнами, так и остались в горизонтальном положении, словно под ними была вода, а не прибрежный песок. Сотни солдат, брошенных на спасение моряков и груза, в считанные часы вы" грузили намоченные мешки с мукой и прочий провиант, повезли на лошадях и верблюдах в Дербент. Объединённый отряд полковника Наумова в это время занимал оборону по горам и низине со стороны Самура, откуда могли в любую минуту появиться разогнанные воины султана Дауда. Предводитель туркмен Берек-хан, сопровождаемый полусотней джигитов, спустился с гор с тремя ранеными, одним из них был его брат Мурад. Юноше разрубили саблей руку, выбросили из седла а только чудом он спасся от конских копыт. Туркмены нашла его под откосом у пенистой речки. От потери крови Мурад потерял сознание. Берек боялся не довезти его живым до Дербента, и лишь когда добрался до палаток походного госпиталя, облегчённо вздохнул. Мурада привели в чувство, перевязали рану и уложили на раскладную кровать. Берек-хан отправился в штаб командования доложить об обстановке на Самуре, и возле штабной палатки увидел Волынского.
— Хай, господин губернатор! — обрадованно воскликнул Берек-хан. — К тебе я шёл!
— Какого чёрта! — взревел Волынский; — Не видишь, какой переполох на море, лезешь под руку! Однако мы тебя тут вспоминали.
— Дорогой губернатор, я брата привёз. Прошу тебя, скажи доктору, пусть его хорошо лечат.
— Лёгок ты, однако, на помин, говорю! — прокричал на ухо туркмену Волынский, поскольку порывы сильного ветра срывали с губ слова и уносили прочь. — Иди за мной!
В палатке сидели в раскладных креслах государь, Апраксин, Толстой и Матюшкин. Разговор у них был нелёгкий. Войско фактически лишилось всех запасов провианта. По расчётам, муки хватит лишь на месяц, да и та подмочена горько-солёной водой. Тридцать судов с мукой ждали из Астрахани: они должны были подойти через неделю. Но Пётр, здраво оценив сложившуюся обстановку, решил дальше, на юг, не идти, ограничиться тем, что заняли. Посему не было необходимости везти сюда основные запасы провианта. Апраксин предложил послать отряд казаков с распоряжением на Бирючью косу, чтобы застать капитана Вильбоа и не дать ему выйти с тридцатью судами в море. О том, что донесение могли бы отвезти туркмены, не было и речи. Это Волынский, увидев Берек-хана с джигитами, сразу смекнул: «Эти сорви-головы в один день управятся!» Губернатор, входя в палатку, потянул за рукав Берек-хана, обратился к царю:
— Вот, великий государь, тот человек, который отвезёт приказ вашего величества на косу капитану Вильбоа.
— Оно и верно, — согласился царь. — А то не знаю, за какое геройство землёй тебя жаловать. Дорогу на Бирючью косу хорошо знаешь?
