Конн Иггульден - Гибель царей
Все эти невеселые мысли теснились в голове центуриона, когда он в своих лучших доспехах вел пережившую кровопролитие центурию в Митилену. В небе клубились тяжелые темные тучи, грозившие ливнем, воздух был плотен и горяч. Погода соответствовала мрачному настроению Гадитика.
После перипетий ночного боя Юлий шагал с трудом. Он был поражен тем, как много ушибов и легких ран получил, сам того не заметив. По левому боку расползлось багровое пятно, на одном из ребер вскочила большая желтая шишка. Вряд ли оно сломано, но лучше показаться Кабере, когда они вернутся на «Ястреб».
Юлий считал, что полезно будет пройти по городу маршем. Гадитик хотел подавить мятеж и исчезнуть, свалив политические проблемы на наместника. По мнению Юлия, очень важно напомнить гражданам, что личность правителя неприкосновенна.
Он бросил взгляд на Павла, на его забинтованные кисти и распухшее лицо. Юлий восхищался мужеством этого человека — наместник отказался от носилок, чтобы показать, что не сломлен истязаниями. Понятно желание Павла вернуться в город во главе небольшой армии. Подобных людей можно было встретить повсюду во владениях Рима. Почти не получая поддержки от сената, они правили в отдаленных провинциях как мелкие царьки, целиком завися тем не менее от доброй воли местного населения. Юлий знал, что в любой момент в таком вот месте жители способны сотворить нечто весьма осложняющее их собственную жизнь. Ни дров, ни пищи, повсюду насилие, дороги запущены, сами собой загораются жилища… Вроде и не война, но постоянное раздражение, как от занозы в коже.
По речам наместника было видно, что он не боится трудностей. Юлий удивился, когда понял, что перенесенные Павлом пытки вызвали в нем не гнев, а печаль — ведь против него выступили люди, которым он верил. Интересно, будет ли он и дальше таким доверчивым, подумал молодой тессерарий.
Легионеры шли по городу, не обращая внимания на испуганные взгляды стариков и матерей, прогонявших детей с их дороги. Римляне устали после ночного боя и были довольны, когда наконец подошли к дому Павла, расположенному в центре города. Они построились прямоугольником перед большим белым зданием с открытым бассейном. Здесь находилась резиденция римского наместника, кусочек самого Рима, перенесенный в греческое захолустье.
Павел громко засмеялся — навстречу ему из дома выбежали дети, бросились обнимать отца. Опустившись на одно колено, он принял их в свои объятия, стараясь уберечь искалеченные руки. Из дома вышла супруга наместника, и даже из второй шеренги Юлий видел радость и слезы в ее глазах. Счастливый человек, подумал он.
— Тессерарий Цезарь, выйти вперед, — приказал Гадитик, прервав размышления Юлия.
Молодой офицер быстро вышел из строя и отсалютовал. Центурион с непроницаемым выражением лица осмотрел его с ног до головы.
Наместник с семьей вошли в дом, а солдаты терпеливо ждали снаружи. На теплом солнце можно и просто постоять, это не служба.
Юлий терялся в догадках — почему ему было велено стать в одиночку перед строем? Что скажет Светоний, если сейчас последует повышение в чине?.. Наместник не вправе приказать центуриону поощрить Юлия продвижением по службе, но и рекомендацию Павла Гадитик не должен проигнорировать.
Наконец Павел с супругой вышли к легионерам. Глубоко вздохнув, наместник обратился к солдатам со словами благодарности:
— Вы восстановили меня в правах и вернули к семье. Рим благодарит вас за службу. Центурион Гадитик согласился, что вы можете принять угощение в моем доме. Слуги сейчас готовят для вас лучшие блюда и вина…
Павел умолк и посмотрел на Юлия.
— Прошлой ночью я стал свидетелем великого мужества. В наибольшей степени его проявил один человек, который рисковал своей жизнью, чтобы спасти мою. Дабы отметить такую храбрость, я награждаю его почетным венком. У Рима отважные сыновья, и сегодня, здесь, я свидетельствую это…
Жена Павла шагнула вперед и подняла на ладонях венок из листьев дуба. По знаку Гадитика пораженный Юлий снял шлем, чтобы принять награду. Щеки его пылали. Раздались одобрительные крики легионеров. Правда, было не совсем понятно, чему они больше радуются — той чести, которой удостоился один из них, или перспективе угощения.
— Благодарю тебя, господин, я… — запинаясь, выдавил из себя Юлий.
Супруга правителя взяла его ладони в свои, и молодой тессерарий смог разглядеть темные круги от пережитых тревог под ее глазами.
— Это ты вернул его мне…
Гадитик коротко велел центурии снять шлемы и следовать за наместником к пиршественному столу. Он задержал Юлия и, когда все ушли в дом, попросил показать венок.
Юлий, который чуть не прыгал от радости, быстро снял награду и передал центуриону.
Старый воин повертел венок из темных листьев в руках.
— Ты его заслужил? — просто спросил он.
Юлий растерялся. Он понимал, что рисковал своей жизнью и подвергал опасности жизнь двоих солдат, когда бросился с ними в нижние помещения крепости, но никакой награды за это не ожидал.
— Не больше других солдат, центурион.
Гадитик пристально посмотрел ему в лицо, потом удовлетворенно кивнул.
— Хороший ответ. Признаюсь, что вздохнул с облегчением, когда ночью ты со своими солдатами ударил во фланг этим ублюдкам. — Он ухмыльнулся, увидев, как смутился Юлий. — Станешь носить это под шлемом или нахлобучишь сверху?
Молодой тессерарий озадаченно посмотрел на центуриона.
— Я… Я не знаю. Наверное, буду хранить на корабле.
— Полагаешь, это правильное решение? Может, пираты помрут от страха, как только увидят воина с кустиком на голове?
Юлий смутился еще сильнее, а Гадитик захохотал и хлопнул его по плечу.
— Я смеюсь, парень. Это редкая награда. Конечно, я должен повысить тебя в чине. Нельзя оставлять в младших офицерах храбреца, получившего почетный венок. Теперь у тебя под началом будет два десятка воинов.
— Благодарю, центурион, — ответил Юлий. Он был на седьмом небе от счастья.
Гадитик задумчиво гладил листья пальцами.
— Когда-нибудь в городе ты наденешь это на голову. По крайней мере один раз тебе придется это сделать.
— Почему, центурион?
— Надо знать законы Рима, парень. Если ты появишься в почетном венке в общественном месте, все должны встать. Все, даже сенаторы. Я бы такого случая не упустил. — Гадитик усмехнулся. — Вот это будет картина… Ладно, приведи себя в порядок, и — пошли. Уверен, лучшее вино припасли для Цезаря. Похоже, сегодня у тебя есть повод выпить.
ГЛАВА 3
В серых предрассветных сумерках Брут скользнул вниз по стене, обдирая вьющиеся по ней розы. Угодив босыми ногами в колючий куст, он упал ничком, звякнув мечом о камни.
Извиваясь, Брут высвободился из цепких ветвей и, морщась от боли, с трудом встал. Сверху снова раздался яростный рев — отец Ливии высунулся в окно и пожирал глазами незваного гостя. Брут посмотрел на него, нагнулся за перевязью с ножнами и зашипел от боли — туника, скользнув по телу, задела за глубоко сидевшие в коже шипы.
Отец Ливии, бородатый быкоподобный грек, сжимал в руке тяжелый топор и явно прикидывал, сумеет ли уметить наглеца на таком расстоянии.
— Я тебя поймаю, щенок!.. — проревел он, брызжа слюной от ненависти.
Не отводя от него глаз, Брут подобрал гладий, выпавший из ножен, и попятился от стены. Одной рукой накинув перевязь, второй сунул клинок в ножны. Жаль, что пришлось скинуть сандалии, когда они с Ливией занялись постельной акробатикой… Если отец старается оградить ее невинность, то он опоздал года на три, подумал Брут. Ему хотелось выкрикнуть это, но Ливия не сделала Бруту ничего плохого. Хотя могла бы проверить дом, прежде чем втаскивать его в свою комнату через окно. Она уже сбросила хитон, и было бы просто невежливо рухнуть с ней на ложе в обуви. Теперь учтивость значительно затруднила дальнейшее бегство по спящему городу.
Конечно, Рений еще храпит в комнате, за которую заплатил Брут. После пяти ночевок на свежем воздухе оба мечтали отдохнуть — сходить в баню, побриться. Но отдыхом наслаждался только Рений — Брута потянуло на приключения.
Он переминался с ноги на ногу, прикидывая варианты дальнейших действий. Про себя Брут ругал Рения — во-первых, за то, что приятель спит, когда друг в опасности, во-вторых, за то, что он убедил его продать лошадь, которая-де обходится слишком дорого и может съесть все их сбережения, пока они доберутся до Рима. Рений считал, что легионеры и без лошадей способны преодолевать любые расстояния. А сейчас Брута выручил бы даже маленький пони.
Разгневанный бородач куда-то исчез, и в окне появилась Ливия, вся румяная после недавних утех. Да, хороший, здоровый румянец, подумал Брут, оценив, как картинно она выставила свои груди на подоконник.
