Давид Малкин - Король Шаул

– Народ желает войны с Нахашем. Народ хочет защищаться.

– Народ?! – взвизгнул Шмуэль. – Мало ли что желает народ! Летом мне сказали, что народ не хочет тратить воду на микву[16]. Я ответил: «Лучше перестаньте пить».

Зхария не сомневался, что слышит правду. Шмуэль не боится людей, потому что говорит с самим Господом. Наверное, оттого иврим и начали требовать себе вождя «из плоти и крови», который будет слушать их слово и держать перед ними ответ. Зхарию просили уговорить Шмуэля назначить народу короля, который поведёт иврим на войну с обнаглевшими соседями.

– Людям тяжело сегодня не только в Гил’аде, – начал Зхария. – Филистия угнала к себе на Побережье наших ремесленников и не оставила иврим никакого промысла. Мы слабеем с каждым днём, и кнаанеи выступают из своих городов и захватывают земли иврим. После Эвен-Аэзера армия басилевса заняла земли племени Эфраима, так что и там народ уже плачет. Филистия всё увеличивает поборы с иврим. Да ты и сам всё это видишь. Так почему не говоришь, где выход.

– Где выход, – повторил Шмуэль.

– Народ хочет вождя, как у всех соседей, как в Филистии, как в Аммоне, как в Моаве, как в Эдоме. Не могут все иврим, как Шмуэль, верить только в небесное спасение. Помнишь, учитель наш Эли рассказывал, как пришёл Эглон, король Моава, и привёл с собой полчища аммонитян и амалекитян? И служили ему иврим восемнадцать лет, стеная и плача. Не так ли?

– А потом?! – закричал, вскинув кулаки, судья и пророк. – Господь послал иврим спасителя – Эѓуда бен-Геру по прозвищу Левша, и тот вонзил меч в чрево Эглона, и народ побил моавитян, аммонитян и амалекитян. «Не так ли»? – передразнил он Зхарию.

– Не так, – ответил тот. – Народ говорит: «Судья Эѓуд бен-Гера не был пророком, а собрал военный отряд и прогнал армию царя Эглона. Ифтах-гил’адянин, тот и вовсе был из людей безродных, а повёл иврим на царя Аммона – между прочим, деда этого Нахаша – и побил аммонитян. Это потому, что и Эѓуд, и Ифтах были воинами».

– Остановись, – попросил Шмуэль. – Дай мне собрать иврим в Гилгале или в Мицпе, чтобы все наши племена сожгли своих кумиров на жертвеннике и поклялись, что будут верны единственному Богу. Когда обратятся иврим к богу праотцев наших – никакой враг не посмеет поднять на них руку.

– А если Аммон не захочет ждать? Филистия нас уже грабит, Амалек разоряет. Народ твой устал, Шмуэль. Он хочет короля.

– Не в этом дело! – закричал судья и пророк, вскочив с места. – Помнишь, что сказал великий Йеѓошуа бин-Нун?

– Помню, – ответил Зхария. – Вместе с тобой учили.

– Так повтори, – Шмуэль сел.

– «Непосильно вам служить Господу, ибо Он – Бог святой, Бог- ревнитель. Не потерпит Он беззакония вашего и грехов ваших».

– Вот, вот, – выкрикнул Шмуэль. – В том-то и дело, что Богу нашему служить – это не мечом махать.

Наступила тишина. Старики задумались, глядя на огонь в печи. Шмуэль вдруг вспомнил вчерашний сон и, не отрывая взгляда от пламени, произнёс:

– Бог израилев сказал: «Властвующий над людьми должен быть праведником, властвующим богобоязненно». А ты погляди, что делают цари наших соседей!

Только теперь оба заметили раба, переминающегося с ноги на ногу у входа в сад.

– Чего тебе? – спросил Зхария бен-Мешелем.

– Левиты ждут, – напомнил раб.

Шмуэль вскочил и, приглаживая вихры на макушке, направился в сад. Там его встретили высокие юноши в длинных белых рубахах – левиты. Среди них были и два младших сына Зхарии.

– Я послушаю отсюда, – сказал Зхария. Шмуэль даже не обернулся, он уже был с молодыми.

Зхария велел рабу перенести свою скамью к проёму, откуда было видно и слышно происходящее в саду, а потом подровнять ему бороду и переодеть к празднику. Раб поставил возле хозяина столик, на него – медный таз с водой и разложил набор кремнёвых ножей, отполированных по сколу. Пока ему подравнивали бороду, Зхария смотрел на своё отражение в воде и слушал голоса из сада.

– Что есть человек? – говорил Шмуэль. – Творение из праха, чьи дни пролетают быстрее, чем челнок ткача; плоть, поддерживающая и воспроизводящая себя самое, подобно животным; сосуд, наполненный стыдом и сомненьями, движимый гордостью и себялюбием, гонимый страстями. Но не только! Человек ещё и творение Божье, созданное по Его образцу и подобию, преисполненное им...

Гость вернулся из сада и, взгромоздившись на скамью, протянул ладони к огню. Он сиял, довольный испытанием.

И в холод ездит, думал Зхария. А у самого ни одежды тёплой, ни еды.

– Будут они служить Господу, – ликовал судья и пророк. – Только бы нам восстановить жертвенники! А пока мы устроим на Песах большое жертвоприношение в Гилгале для всех племён иврим.

– А Филистия позволит в Гилгале? – спросил Зхария, которому заканчивали подравнивать бороду.

Шмуэль поднял на него взгляд.

– Филистия? – произнёс он растерянно. – В Гилгале? Не знаю.

– И что будет потом?

Не отрывая взгляда от таза, Зхария думал о Шмуэле: ведь народ убьёт его, если он не поставит вместо себя вождя. Сказать ему? Всё равно не испугается. Нет у него страха перед земной силой.

– Иди пока погрейся на солнце, – предложил он. – Когда пойдём к жертвеннику, я пришлю за тобой слугу.

Шмуэль растерянно кивнул, поднялся и, пошатываясь, вышел из дома. Ветер обдал жаром его лицо, от солнца закружилась голова. Но судья и пророк уверенно направился к воротам селения, будто кто-то вёл его на встречу с тем, кого он видел сегодня во сне. Ноги Шмуэля ступали всё твёрже, всё легче отталкивались от земли. Никого вокруг не замечая, он устремился к бронзовым воротам селения, куда сейчас, вот сейчас должен был войти...

И тот вошёл.

Выйдя из Гив’ы, Шаул бен-Киш и его слуга Иосиф побежали по следу ослиц, но, к своему удивлению, не нашли их. Через некоторое время Шаул заметил высоко на плато одну из беглянок, но, пока они с Иосифом, цепляясь за кусты и обдирая руки и рубахи, карабкались по скале, ослица исчезла. Наступил вечер. Возвращаться в темноте да ещё и без ослиц Шаулу не хотелось.

Слуга Иосиф сказал, что хлеба у него в сумке хватит дня на три, да инжира сушёного – не меньше, а рядом, в низине он приметил родничок. Иосиф развёл огонь и начал возиться возле него, грея воду. Шаул постоял возле слуги, тянувшего одну и ту же охотничью песню, и пошёл устраивать ночлег. Утром, рассуждал он, или увидим следы, или расспросим пастухов. Только бы ночью этих дурёх не сожрали медведи!

Подумав о медведях, Шаул стал собирать ветки с колючками, чтобы на ночь прикрыть ими вход в пещеру, которую он выбрал. Обойдя её с зажжённой лучиной в руках, Шаул убедился, что это не логово зверя, и что внутри нет ни змей, ни скорпионов, сухо и просторно.

На обратном пути к костру, он старался представить, где они с Иосифом оказались. Сперва пробежали через длинную лощину, потом – мимо горы, на вершине которой должны находиться запасы веток для костровой почты. Отсюда через узкий проход в отрогах холмов быстрым шагом прошли по краю леса Эфраима, где Шаул ещё мальчиком ставил капканы на лисиц и зайцев. О существовании здесь прохода Шаул не знал, потому что этой весной не выходил со стадом из Гив’ы и не видел, что натворили зимние дожди. Когда новые ручьи и потоки пересохнут и исчезнут, проходы в горах останутся. Так бывало каждый год. За зиму многое изменялось в горах Эфраима, появлялись новые ущелья и долины, обрушивались своды древних пещер и возникали новые, иногда целые многоэтажные галереи с коридорами и колоннами. Летом, во время перегонов стад пастухи живут в таких пещерах, оставляют запасы зерна и сухих веток, в них ночуют идущие мимо караваны. Иногда люди подправляют своды бронзовыми ножами, рисуют на стенах охрой тайные знаки, устраивают алтари для своих богов, хоронят умерших в дороге. Опасаясь духов, иврим, перед тем как войти в пещеру, всегда произносят специальную молитву, и тогда волосатые демоны-сеирим засыпают и не вредят людям.

Шаул ещё некоторое время сидел у костра, разглядывая посеребрённое лунным светом небо и слушая, как поёт, ударяя ладонями по камню, развеселившийся после еды слуга. Сам Шаул петь стеснялся, но слушать других любил.

– Возвращаться будем по старой дороге, – сказал Иосиф. – Я знаю на юге хорошую тропу к Гив’е. Не печалься, хозяин, – засмеялся он, – завтра непременно отыщем ослиц отца твоего, Киша бен-Авиэйла.

Иосиф снова запел. Шаул, глядя на звёзды, размышлял. Как научил его дед, Авиэйл бен-Церор, он разделил небесное пространство на север и юг и узнал, что дом остался далеко. Шаул умел по закату узнавать погоду на завтра, определять, когда кормить и поить ослов, чтобы они вошли в полную силу к началу работ. Дед же объяснил ему, как определить в какой день лучше начать пахоту и в какой стрижку овец. Цвет неба на закате и расположение звёзд предупреждали о налёте саранчи, о дожде и буре и о рождении приплода у скота.