Макс Галло - Нерон. Царство антихриста
У трактиров и публичных домов толпились проститутки. Они зазывали меня, я отворачивался, прячась в пестрой толпе горожан. Гладиаторы в сопровождении подружек прокладывали себе путь кулаками. По одежде и цвету кожи я узнавал в них фракийцев, галлов, греков, египтян. Империя выплеснула своих подданных на улицы, в амфитеатры, бани, лавки и кабачки. Проплывали сенаторы, возлежащие в своих носилках, рабы расталкивали толпу ударами палок. Астрологи и прорицатели торговали амулетами и предсказывали судьбу. Внезапно послышались крики и ругательства: конные германцы из императорской гвардии, врезавшись в толпу на полном ходу, давя прохожих, опрокидывали прилавки торговцев вином и хлебцами.
Мне удалось укрыться на вилле Сенеки. Его слуги и рабы, мечтавшие о возвращении хозяина, забросали меня вопросами: как скоро следует ждать его приезда? Они же поведали мне о слухах, которые ползли по городу, перечислили, кого успела за это время сжить со свету Мессалина. Эта жадная и ненасытная волчица была так уверена в своем могуществе, что нимало не скрывала своего разврата. Она совокуплялась с любовниками прямо в императорском дворце, чуть ли не на брачном ложе, и Клавдий молчал. Он таскался от застолья к застолью, постоянно пьяный, в блевотине, и засыпал в объятиях своих восточных любовниц — Кальпурнии и Клеопатры.
И это был император? Все повторяли, что он так же жесток и развратен, как и его племянник Калигула, и — тут голоса понижались до шепота — кончит так же плохо.
Мне рассказали о некоем Сильвии, консуле, который, должно быть, полностью уверенный в своей безнаказанности, уже открыто говорил, что следующим императором станет он. Я видел этого молодого гордеца на ступенях сената, в окружении солдат, всадников, вольноотпущенников, сенаторов, уже льстящих и заискивающих перед ним — в расчете на будущее.
Интриги, взятки, разврат, заговоры бурлили в Риме, перехлестывали через край, превращая город в зловонное болото. Запах смерти витал над ним.
О Корсике я вспоминал с сожалением.
Однажды раб принес мне послание от Агриппины. На табличке властной рукою было начертано одно слово: «Приходи». Она призывала меня к себе.
Я отправился на Эсквилин, на виллу, где она жила со своим сыном Луцием Домицием.
Мальчик прохаживался по атриуму в сопровождении кормилиц Эглогии и Александры и громко декламировал стихи на латыни. Учителя Берилл и Аникет слушали и исправляли ошибки. У колонны стоял его опекун Асконий Лабея. Рядом присел на край бассейна египетский жрец Херемон. Имена этих людей я узнал позже от Агриппины.
— Ты в Риме, Серений, и до сих пор не навестил меня? — Эти первые слова она произнесла сухим, не предвещающим ничего хорошего тоном.
Ее худое тело было задрапировано длинной белой туникой, волосы завиты, вокруг глаз, подведенных синим, залегли черные тени.
— Послушай моего сына, — сказала она, прерывая мои объяснения.
Жестикулируя и улыбаясь, Луций Домиций читал стихи — он явно ждал комплиментов и восхищения.
— Это учителя греческого, а это египетский жрец, — объясняла она. — Луций должен всему научиться у своих наставников. Я хочу, чтобы он был достоин Августа и Цезаря. Если однажды…
Она закрыла глаза, и ее лицо стало похоже на маску с черными глазницами.
— Когда Сенека возвратится с Корсики, — снова заговорила она, — а он возвратится, потому что я этого хочу, а боги требуют, он обучит моего сына всему, что знает сам. Луций Домиций должен стать лучшим оратором в Риме. И потому Сенека обязан быть рядом с ним. И ты, Серений.
Перестав декламировать, Луций подошел к нам и стал следить за разговором. Поймав его взгляд, я был поражен острым и напряженным выражением его глаз. Учитель Аникет похвалил мальчика. Лицо ребенка расплылось в самодовольной улыбке, которую сменила деланная робость скромного и старательного ученика.
— Ты должен стараться изо всех сил, Луций, будь требователен к себе, — обратилась к нему мать. — А вы, — она повернулась к Аникету и Бериллу, — будьте с ним строги. Отвечать за его ошибки и невежество придется вам. Луций — сын Аполлона, в его жилах течет кровь Цезаря и Августа. Не давайте ему поблажек!
Луций втянул голову в плечи, как бы опасаясь удара, и учителя увлекли его в противоположный угол атриума. Неожиданно он выпрямился и подпрыгнул, но тут же снова согнулся, как будто пожалев, что так легкомысленно выдал себя. Было видно, что он уже научился скрывать свои чувства и остерегаться окружающих. Он обернулся и посмотрел на меня. В его глазах были тоска, гордость и необузданность. Взрослый человек, который проклевывался в этом ребенке, показался мне страшен.
— Я хочу, чтобы он стал мечом в руках Рима, — прошептала мне Агриппина. — Моим мечом! Серений, если ты не со мной…
Она пристально взглянула на меня и улыбнулась, чтобы смягчить прозвучавшую в ее словах угрозу.
— Ты не можешь быть заодно с Мессалиной. По-настоящему Римом правит она, но эта женщина — шлюха. Мне стыдно за Клавдия, за кровь Цезаря и Августа. Знаешь, чего она хочет?
То, что Агриппина рассказала тогда о намерениях Мессалины, я увидел позже своими глазами. Супруга императора, словно устав от нескончаемого адюльтера, решила подвергнуть Клавдия последнему унижению — заставить его отказаться от брака с ней, чтобы она могла официально выйти замуж за консула Силия, об амбициях которого было известно всем и каждому: он хотел стать властителем Рима, а союз с Мессалиной приближал его к заветной цели.
Когда Агриппина изложила мне этот кощунственный план, я не поверил в его реальность. Неужели Мессалина и Силий надеялись, что окружение Клавдия, его доверенные Нарцисс и Паллас, все те, кто обладал своей частицей власти и богател рядом с императором, согласятся с участью обобранных изгнанников, а то и жертв?
— Мессалина и Силий поженятся, — уверяла Агриппина. — Боги ослепили ее, она не видит ловушки, которую ей приготовили.
Тон Агриппины, ее взгляд, весь ее облик — она подалась вперед, скрестив руки на груди, — обдали меня холодом. Это была хищница, затаившаяся, но готовая действовать, как только намеченная жертва — Мессалина — расслабится.
Рим затаился. Город ждал, стараясь понять причины грядущего безумия. Было ясно, что на стороне Силия — лишь несколько десятков сообщников и ни одна военная когорта его не поддержит, он мог рассчитывать только на полное замешательство Клавдия, на его бегство или самоубийство. Других шансов узурпатору не представилось бы.
Это была настолько рискованная партия, что до самого дня бракосочетания мой разум отказывался верить происходящему. Однако Мессалина до такой степени пресытилась развратом, что скандальность и риск задуманного ею предприятия стали для нее высшим наслаждением.
Свадьба Мессалины и Силия действительно состоялась в середине августа, когда Клавдий отправился в Остию на праздник Вулкана.
Я видел, как Мессалина и Силий шли к алтарю, как прорицатели предсказывали им рождение мальчиков, что сделает этот союз долговечным, а авгуры обещали славное, победное и изобильное будущее. И все это притом, что Мессалина была мужней женой, а ее супруг-император не ведал о том, каким глумлениям и издевательствам подвергается, пока отсутствует в столице! Никогда еще потомка Цезаря не дурачили столь наглым образом.
Я посмотрел на Агриппину и ее сына. Ребенок напоминал маленького хищника, настолько алчным было выражение его лица: приоткрытый рот, напряженные челюсти, готовые впиться в жертву, ощутить вкус ее крови.
— Они сделали это, Серений! Скоро наступит мой час — мой и моего сына!
Она положила свою длинную белую ладонь с костлявыми пальцами, унизанными перстнями, на голову ребенка. Луций поднял глаза на мать. Я чувствовал, что он разделяет ее нетерпение кинуться на добычу.
Поодаль стояли его учителя и египетский жрец. Чего стоили их уроки риторики и этикета, когда перед глазами ребенка был пример матери, которая, выпустив когти и едва сдерживая дыхание, ждала лишь удачного момента, чтобы покончить с трепещущей жертвой?
Я знаю, что Агриппина вела переговоры с вольноотпущенными Нарциссом и Палласом и предупредила, что их ждет немедленная расправа, если к власти придет Силий.
Она также встретилась с куртизанками Кальпурнией и Клеопатрой и дала понять, что их судьба зависит от судьбы императора: Мессалина и Силий их либо убьют, либо бросят гладиаторам. Чтобы спасти свою жизнь, они должны предупредить Клавдия.
Мне неизвестно, кто сообщил императору в Остии ужасную новость: Нарцисс или Кальпурния? Или сама Агриппина, которая тоже отправилась туда? Будучи племянницей Клавдия, она могла ему сказать: «Знаешь ли ты, какому унижению и осмеянию подвергла тебя твоя супруга, разведясь с тобой? Известно ли тебе, сколь торжественным был обряд ее венчания с Силием, свидетелями которого стали граждане, сенат и армия? И все это выглядело так, как будто тебя уже нет, как будто ты умер! Если ты не будешь действовать быстро, ее муж Силий овладеет городом и покончит с тобой!»
