Галина Романова - Иван Берладник. Изгой
А отчего б не выйти! Нешто его держат здесь? Ярослав привстал.
- Владислав, - толкнул молочного брата. - Пошли?
- А? - тот оторвался от пирога. - Ну, пошли!
Юноши росли вместе, в раннем детстве вовсе не делая различий, кто княжьего рода, а кто боярского. С одинаковыми царапинами и ссадинами прибегали со двора, вместе играли в бабки и лапту, бегали на речку купаться, иногда, умаявшись, засыпали под одной полстью. Один и тот же пестун опекал их, один и тот же дьячок обучал грамоте. Всего различий - один княжич, а другой - кормилич.
У порога их догнал Владислав Витанович. Был на полголовы ниже, но дерясался уверенно - Ярослав и его молочный брат здесь в гостях, а он - хозяин:
- Пошли, что ли?
Все трое затопали с крыльца.
Боярская усадьба ещё не спала. Уснёшь тут, когда в сенях пир горой! В поварне пекли и жарили, на конюшне холопы ждали, не придётся ли на ночь глядя выводить коней. Боярские отроки веселились на дворе. Места всем в тереме не нашлось, и они пировали кто на высоком крыльце, кто на подворье. Здесь тоже жарко горели костры, слышались разудалые песни, смех и гомон.
Возле угла шмыгнула тень. Попала в светлый круг костра, заметалась, как испуганная птица, дворовая девка. Сразу несколько жадных рук вцепились в локти и плечи, подтаскивая к огню.
- Ого-го, какая пташка залетела! - заговорили разом. - А ну-ка, сядь поближе! Да не боись! Поцелуй!… Эй, дайте-ка я!
Девка рванулась отчаянно, укусила кого-то. Дружинник завопил, ругнулся по-чёрному, но девка уже бросилась бежать, торопясь скрыться за угол.
- Держи! - Владислав Витанович первым метнулся впереймы. Ярослав и Владислав Кормилич подоспели, когда он уже поймал беглянку за косу:
- Куда спешишь?
- Ой! - только и ахнула она, оказавшись в окружении новых молодцев. В том, что держал её, узнала хозяйского сына и задрожала.
Подбежали дружинники, остановились, углядев бояричей и княжича.
- Упустили пташку, охотники, - бросил им Витанович. - Наша добыча! Себе других ловите, а эта с нами пойдёт!
- Ой! - вскрикнула девка. - Ой, пустите! Ой, лишенько мне! Ой, мамонька…
Её никто не слушал. Держа её за локти, бояричи втолкнули девку в подклеть и повалили на мешки. Ярослав не отставал. В темноте, толкаясь и спеша, вместе с приятелями шарил руками по извивающемуся на мешках девичьему телу, а потом первым, как княжич, распустил пояс и утвердился на ней. Закричала бы девка, кабы не рука, зажимающая ей рот…
С утра всегда болит голова и хочется рассолу. Князь Владимирко с трудом оторвался от изголовья:
- Плешка…
Верный холоп появился тотчас. Согнулся в поклоне, ожидая приказаний.
- Чего вылупился, дурень? - напустился на него Владимирко. - Пить!
- Счас-счас, батюшка, - Плешка исчез, но тут же появился с братиной, полной свежего мёда. - Испей! Медок на травках настоян. Всю хворь враз как рукой сымет.
- Опять? - капризно поморщился Владимирко.
- Пей, княже, не сумлевайся! - стоял на своём Плешка.
Внутренне содрогаясь, князь приник к братине. Пил маленькими глотками - не любил боярских застолий, но не потому, что наутро болит голова - просто боялся, что на пиру подсунут яд. Самому ему сестрица Ирина как-то прислала из Византии перстенёк с секретом - на всякий случай. Случай тот представился вскорости, но с тех пор не каждого допускал на свои пиры Владимирко.
Мысль о пирах напомнила о вчерашней гульбе, и князь тихо застонал. Неужто и сейчас придётся опять сидеть за столом, пить, есть и улыбаться! Он устал, хотелось отдохнуть в тишине.
Медок, однако, немного помог. Возвернув братину Плешке, Владимирко бросил:
- Одеваться!
- Счас-счас, - засуетился холоп.
- И дворского кликни. Пущай собирается в дорогу.
- Куды это?
- На кудыкину гору, холоп! - рявкнул князь. - Домой едем! Сей же час!
Как вожжа попала под хвост Владимирке - вмиг на ноги терем поднял, всех переполошил. Напрасно боярин Витан хлопотал, уговаривал князюшку погостить ещё, обещая новую охоту, напрасно поварчивали и сокрушённо качали головами и бояре - собравшись и наскоро отобедав, князь вместе с двором, казной и сыном отбыл в Галич.
Путь от Тисмяницы до Галича невелик, да обоз с добром и казной тащится медленно. Вот так и случилось, что обогнала его худая весть, встретила на полдороге, когда уже показались впереди стены стольного города, окружённые посадом. С последнего поворота послал князь вперёд себя дружинника - упредить, чтоб готовили терем, топили бани, накрывали на стол. Малое время прошло, а дружинник уже назад поворотил.
- Ну? Как службу справил? - князь Владимирко приготовился сердиться на гонца за то, что торчит на дороге.
- Не казни, а прежде вели миловать! - вой поклонился в седле, сдёргивая шапку. - А токмо закрыл перед тобой Галич ворота!
- Что? - вытаращил глаза князь. Уже потянулся за плетью, чтоб выпороть нерадивого слугу, но тот замотал головой:
- Пока ты на охоте тешился, ударили галичане в вечевое било, да и порешили всем миром, что ты им не надобен, а промыслили они себе иного князя. А тебе велели уходить, хоть в Перемышль, хоть в Звенигород.
- Да как ты смеешь такое говорить? Мне!… Я им не надобен! Холопы! Быдло! - разошёлся князь. - Вот я их ужо! Поговори у меня!
Он замахнулся плетью на дружинника, тот вскинул руку - удар пришёлся по локтю.
- Истинный крест, княже! - выкрикнул, подавшись назад. - Пошли кого из бояр под стену, коль мне не веришь!
- Степан Кудеярыч! - крикнул князь. - Ступай, вызнай - правду сей холоп молвит иль брешет!
Боярин коротко кивнул, махнул рукой двум своим отрокам и поскакал по обочине дороги к Галичу. Княжеский обоз остановился, поджидая. Дружинник, принёсший дурную весть, отъехал в сторонку, но совсем не убрался - вины за собой не чувствовал и прятаться не желал.
Князь Владимирко с сыном держались впереди. Князь смотрел на галицкие стены, запрокинув голову. Он видел, как, уменьшившись в малое пятнышко, подскакал к воротам боярин Степан, как о чём-то заговорил с воротником, а после проехал внутрь.
- Не может такого быть, - проворчал себе под нос. - Не может Галич меня кинуть…
- Гонец баял, вече собиралось, - осторожно молвил сын Ярослав. - Ежели всем миром приговорили…
- Молод ишшо отца-то учить, - огрызнулся Владимирко. - Что вече? Крику много, а толку мало!
- Вот они с малым толком нас и скинули, - возразил Ярослав.
- Цыц ты! - осадил сына князь, но примолк. А ну, как правда? И в Перемышле, случалось, созывал народ на площадь колокол. Был он один на весь город, и по его звону всё и вершилось. А ну как тут также? Есть же Новгород - там вовсе князь только на золотом стольце сидит да военную службу служит, а делами управляют боярский совет и вече. И в самом Киеве тоже…
В это время на дороге показался боярин Степан, и Владимирко подался вперёд - какие-то вести привезёт кормилец его сына?
Степан Кудеярыч осадил коня, сдёргивая шапку. Полуседые волосы прилипли к вискам и вспотевшему лбу. Лицо дёргалось.
- Истинно так, как сказывал дружинник твой, княже, - промолвил он дрогнувшим голосом. - закрыл Галич для тебя ворота.
лнягиню твою с дочерью в Перемышль выслали. А заместо тебя нового князя выбрали.
- И кого же на моё место прочили? - прищурился Владимирко.
- Сыновца твово, Ивана Ростиславича звенигородского, - ответил боярин. - Сел он, бают, в городе по Правде, городу роту давал и крест на том целовал.
Как ни раздосадован был Владимирко, зафыркал в усы. Эва, куда хватил! Роту городу дал! Будто это ему поможет!
- Ничо, - прошипел он, скрипя зубами от сдерживаемой злобы. - Они ишшо поплачут! Они меня ишшо попомнят! И Иванко с ними заодно! Кровавыми слезами заплачут!… Гей-гей! Чего встали? - встал на стременах, махнул рукой с зажатой в ней плетью. - Поворачивай коней! В Перемышль!
4Не бросал слов на ветер Владимирко Володаревич - двух седмиц не прошло, как встала под стенами Галича рать. Всю Масленую неделю собирал князь со всей Червонной Руси полки, и в начале Великого поста обложил стольный град со всех сторон.
Напуганные предстоящим разором - зима хлеб и жито подъела, а тут ещё и война! - бежали в Галич из окрестных деревень смерды. В самом Галиче день и ночь бухало вечевое било и выводили тревожный перезвон недавно, ещё при Владимирке ставленные на звоннице Успенского собора колокола.
Бояре толклись на вечевой ступени, звали народ всем миром отстоять своего князя. Выходил и сам Иван Ростиславич, видел людское море, слышал призывные крики: «Ты - наш князь! Умрём за тебя!»
