Владислав Глинка - Повесть о Сергее Непейцыне
— Ишь ты, щенок! — сказал Семен Степанович. — Нянька ему разумное толкует, а он одну лапу еще сосет, а другой уж тиранствовать норовит!
— Что ты, батюшка! — испугалась Ненила. — Да пусть дитятко и побьет, разве меня убудет? У него и силы еще нету. Уж ты с него не взыскивай, и от матушки почасту наказан.
— Нет уж, коль хочешь мне любезен быть, так и скотину зря ударить не моги, не то что человека, — ответил дяденька и, повернувшись спиной, пустил из-за плеча облако табачного дыму.
Сергей хотел было в сердцах опять ударить няньку, да покрепче — силы у него вишь нету! За нее, холопку, ухо ему дерут!.. Но, будто чуя его мысли, дяденька круто обернулся и так насупил брови, как еще не видано было.
— Только тронь еще, я тебе зад вровень с красными сапогами доведу, — сказал он. — Или другое ухо покрепче закрутить?
Сергей собрался было зареветь, как бывало от матушкиных колотушек, но ухо уже почти не болело. Он отвернулся от дяденьки и не спеша, соблюдая достоинство, направился с пригорка. Сзади шла Ненила, а вслед им несся бодрый голос:
— Эй, Филя! Проверь-ка, на все ли печки карнизов хватит?..
И ответ:
— А может, лучше, Семен Степанович, чтоб печник разобрал? Бою-то, видать, нету.
— Чудеса! С барином будто с ровней! — бормотала Ненила.
Идти с утра на пригорок над Ловатью стало так привычно, что на другой день Сергей, выйдя с нянькой с матушкиного двора, не задумываясь, повернул в ту сторону, где тюкали топоры.
Семен Степанович сидел с трубкой на своей скамеечке. Он уже отпил кофей и заканчивал приказ стоявшему перед ним старосте:
— А бабам вели, чтоб нонешнее лето заместо грибов и ягод мох на конопатку носили… — Дяденька повернулся к Сергею: — Здорово, крестник! Идем-ка поглядим, как Филя будущие печки в ранжир разложил… — Семен Степанович оперся на плечо мальчика и направил его к навесу. — И запомни, любезный, что нельзя человека бить оттого только, что тебе захотелось, особливо ежели он тебе сдачи дать не может — слабее тебя или не смеет… Сладко ль тебе приходилось, когда тебя матушка бивала? И каково придется, ежели я бить зачну? Видал ли, чтоб я кого ударил? Ударить позволительно, лишь чтоб остановить несправедливое, чтоб слабого от сильного оборонить. Понял?
— Понял.
— Запомнил? Я повторять не люблю.
— Ага.
— Тогда гляди сюда.
Под навесом на соломе рядами лежали изразцы. Выпуклые цветы — с цветами, ягоды — с ягодами, звери и птицы из двух плиток — голова с туловом. И отдельно от них — плоские, подобранные по цветам голубых, коричневых рисунков на белом поле.
— Ну, как ты вот этакого зверя назовешь? — спросил дяденька, указывая на один изразец.
— Вроде свиньи, только нос долгий.
— То зверь заморский, слон называется и ростом с избу бывает. А вот тут людишки и подписано: «Индейской народ». Слышал про такой? Вот мы русские, есть еще турки, с которыми я воевал, пруссаки — и с ними я тоже малость подрался, когда молодой был, есть еще шведы — они под Нарвой твоего прадеда убили, — те все народы в соседних землях живут. А индейцы далеко, за морями, и совсем на нас не похожи, лицом темны, и видишь — мужики и бабы в юбках… А тут цветок и надпись: «Дух его сладок». Который человек грамоте знает, тот все посмотрит и прочтет. Вот я Филю своего обучил, и он тут все мог вчерась разобрать.
— Вырасту — тоже выучусь, — сказал Сергей.
— Сам не выучишься, а за науку матушке надобно деньги учителю отдать. Станет ли тратиться? Разве я даром выучу. Хочешь?
— Хочу…
— Ладно. Нет у нас букваря, да мы без него ухитримся…
Так началось Сергеево учение. Вместо грифельной доски служила посыпанная песком площадка перед кибиткой. Сначала Семен Степанович, потом крестник заостренной палочкой чертили на песке буквы и, уже вытвердив, шли отыскивать их на изразцах. За каждую накрепко выученную букву Сергей получал горсть изюма. Через месяц он знал их все и начал постигать склады. Но тут кончился сев яровых, все ступинские крестьяне взялись за барскую постройку, и дяденьке стало не до ученика.
Теперь только старики да малые ребята оставались по дворам. Плотничали более двадцати мужиков, другие копали ямы под фундаменты. Бабы и девки уходили с зарей «за болото» и приносили огромные вязки мха.
Однажды Сергей услышал, как дяденька наказывал Фоме назавтра рано ехать в Купуй — везти попа с причтом освящать закладку домов. И тут же велел Нениле предупредить матушку, что нынче, попозже, будет к ней. На взгорке шла такая суета, что и Сергей побежал с нянькой раз все равно дяденька придет в деревню.
Услышав эту весть, матушка ахнула и закричала на девок, чтоб живо подали гребень, зеркальце да грели воду — мыться ей и мыть избу, чтоб стряпуха резала и щипала кур да варила с ними лапшу. Поднялась ужасная кутерьма, как и в прошлый раз, только Осип орал, кажись, еще громче.
Дяденька пришел с трубкой-чертежом под мышкой. Приглашенный сесть, он мигнул крестнику на лавку рядом — садись, мол, сюда.
— Вот, сестрица, принес вам посмотреть брульон — как думаю разместить дома и службы, — начал Семен Степанович.
— Зачем же, братец, утруднялись? Что ни сделаете — все хорошо будет, — как в первом разговоре, поддакнула матушка.
Но Сергей видел, что она не в духе, — рот кособочился, как бывало перед затрещиной ему или кому из дворовых.
— Однако извольте послушать, — настаивал дяденька. — Ежели б на прежнем месте, по старому плану, то и говорить нечего, а раз иначе, то надобна апробация. Ведь вам жить, бог даст, не год, не два, — и начал раскатывать на столе чертеж.
Но матушка туда не взглянула.
— Постройка — дело не женское, — молвила она. — Но старое место, по мне, куда лучше для жилья — недаром его деды-прадеды ваши облюбовали.
— Деды-прадеды и грамоте не умели, а что в том хорошего? — возразил Семен Степанович. — И потом, сестрица, я в прошлый год еще вам докладывал про новое место. Оттого туда и лес и камень навожены — как теперь перерешать?
Матушка пуще скривилась:
— А я вот раздумалась, что раз двумя домами жить, то мне лучше по-старому строиться. В затишке, в низинке. А холопье дело перевезть все, куда наша воля будет.
— Помилуйте, сестрица, теперь каждый день на счету — ведь нельзя и мужичье хозяйство рушить! Сейчас не возить туда-сюда, а строиться надобно. И потом, рассудите: ладно ли будет вам на том месте есть да почивать, где брат Василий живот скончал? Каково будет про то вспоминать по сто раз на дню?
— От прежнего места несколько отступить надобно, — не сдавалась матушка — На нем на самом я опосля часовенку срубить прикажу, чтобы плакать в ее ходить, вдова неутешная…
Дяденька еще сказал, что ежели по ней, то надобно и бань, и конюшен, да и мало ль чего хозяйственного вдвое строить, но матушка стояла на своем. Когда же Семен Степанович встал, чтобы уходить, вновь заговорила сладким голосом:
— Я, братец, только на ваш спрос осмелилась… А ежели прикажете, я из вашей воли не выйду. Но в березняке, на юру, мне одной в дому жить никак не способно… Лучше избу простую срубить велите мне, горемычной, на старом месте.
Дяденька свертывал свой план и, не глядя в ее сторону, сказал Сергею:
— Вот, крестник, думал соседями ближними соделаемся, а выходит, будешь опять ко мне гостем.
На эти слона матушка прямо зашипела злостью:
— Ах, братец, вы об ём все! Да пусть хоть вовсе к вам с дурой нянькой переселится! Никто тут про них тосковать не вздумает. Мне с хозяйством вдовьим да с Осенькой хворым хлопот предовольно.
— Что ж, будь по-вашему, — ответил Семен Степанович, смотря на нее, как показалось Сергею, еще сердитей, чем на него после тычка Нениле. — Пусть Осип при вас растет да лелеется, раз хвор да слаб, а я хоть Сергея обучу кой-чему в службе полезному. Непейцыны всегда по военной шли, так и воспитывать сызмала не по-вашему надобно… Но уж прошу, — тут дяденька заговорил особенно раздельно, — чтобы попятного хода не случилось. Будет при мне до службы жить, то и все имение свое ему откажу, а Василия половина Осипу целиком пойдет. А вздумаете Сергея от меня отымать, то как бог свят — не видать ему копейки моей, и придется вам ту половину поровну меж обоими сыновьями разделить. За тем наблюду я весьма рачительно, как дядя и опекун, — словом, Осипа своего сами тогда обделите.
Сердито сопя в усы, дяденька взял свою шляпу и, не слушая, что еще говорила матушка, вышел. Сергей шмыгнул следом.
— Ладно, что надумал два дома рубить! — бурчал, шагая по улице, Семен Степанович. — Хитра, да и я не прост. Желает, вишь, под одной крышей. Нет, матушка, слава богу, раскусил тебя вовремя…
Сергей едва поспевал рядом, соображая, не лучше ль отстать. Такого сердитого дяденьку еще не видывал. Но тот вдруг приостановился, привлек его к себе и сказал:
