Вольдемар Балязин - За полвека до Бородина
Из прежнего своего опыта общения с Акимом и Алексеем он не раз убеждался, что денщик намного правдивее, а главное, серьезнее и умнее в чем–то ребячливого и легковерного слепца.
И сейчас, услышав про неизвестно когда заведенный обычай палить в полдень из пушки, Миша вспомнил и другую историю, которую поведал ему с Ваней странный человек, повстречавшийся мальчикам возле церкви Трех Святителей, что стояла на 7‑й линии Васильевского острова. Говорил им тот человек, что обычай палить из пушки в полдень появился тогда, когда хоронили царя Петра.
Каждый день учиняли петербуржцы покойному царю Петру Алексеевичу как бы орудийный салют в память и в честь ему, пока стоял его гроб непогребенным в недостроенном еще Петропавловском соборе. А стоял там гроб первого российского императора, сказал странник, целых шесть лет.
История эта долго не давала Мише покоя, и по вечерам, перед тем как заснуть, ему часто мерещился стоящий в пустом темном храме длинный черный гроб государя, который, рассказывали, был выше любого из своих самых рослых солдат.
И, вспомнив все это, Миша спросил денщика:
— А правда, что гроб государя не сразу закопали?
— Правда, — ответил старик. — Колокольню–то в крепости построили прежде церкви, а когда гроб Петра Алексеевича в церковь принесли, то стройка–то еще шла, и потому гроб лет шесть простоял в соборе, а уж потом его опустили в землю. — И, вспомнив о похоронах Петра Алексеевича, добавил: — И умер царь Петр необычно, и хоронили его тоже не так, как всех.
Дворовые люди при этих словах мелко и часто закрестились, а у женщин, заметил Миша, глаза расширились и потемнели от страха.
— Помер Петр Алексеевич, как мне помнится, вскоре после Крещенья. А случилось это с ним оттого, что незадолго перед тем он сильно простыл: перед Новым годом приключилось наводнение и государь со всеми вместе спасал людей. Сам был на шлюпке за рулевого, а матросы сидели у него загребными. И вот, рассказывали, увидел царь, как тонет неподалеку от него солдат. А он, царь–то, горячий был и в опасности безрассудный. Скинул царь с себя епанчу и — бултых в Неву.
Солдата–то спас, а сам так сильно застудился, что как только пришел домой, тут же и слег да после этого и не встал. Да и как ему было от того не помереть, когда шел Петру Алексеевичу шестой десяток, а какая под Новый год в Неве вода — сами знаете.
А когда я пошел на похороны царя, то видел, что его гроб выносили из окна второго яруса, или, как ныне стали говорить, второго етажа, и спускали вниз по мосткам, нарочно для того выстроенным.
— Да будет врать–то тебе, Аким! — взорвался Божий Человек.
Бабы завздыхали, крестясь, с недоверием поглядывая на старого денщика.
Представив себе столь нелепую картину, впервые в правдивости Акима Прохорыча усумнился и Миша…
Объяснение 1,
из которого можно узнать, был ли прав Аким Прохорович, рассказывая вещи столь невероятные…
Император Петр I умер в шестом часу утра, в четверг, 28 января 1725 года. Он скончался в своем кабинете, который и он сам, и его приближенные чаще называли конторкой.
Из окон конторки, располагавшейся в углу второго этажа, видны были с одной стороны — Адмиралтейство, а из окон по фасаду — Нева и стоявшая на другой ее стороне Петропавловская крепость.
В Петербурге знали, что предсмертная болезнь Петра была мучительной: он — в прошлом богатырь и герой многих сражений, — плача, призывал к себе смерть, чая ее как избавление от невыносимых мук, и бормотал в бреду и полузабытьи: «Глядите же, коль жалкое существо есть человек…»
Он не успел завещать престол кому–либо из своих преемников, и говорили, что его последними словами были: «Отдайте все…» Однако кому следовало «отдать все», государь не сказал, и это породило впоследствии множество несчастий. О них будет рассказано дальше.
Сорок дней пролежал царь Петр в гробу, который, еще пустым, с трудом протиснули в узкую дверь конторки, разворачивая и наклоняя во все стороны.
Сорок дней прощался с первым императором России сановный Петербург. А затем, когда стали продумывать церемониал похорон, оказалось, что государева домовина не проходит в дверь и вынести тело августейшего монарха из кабинета просто–напросто невозможно.
По приказу главного распорядителя похорон генерал–фельдцейхмейстера, сенатора и кавалера графа Якова Брюса в дверь было превращено одно из окон комнаты. К окну было пристроено просторное крыльцо, с обеих сторон которого шли к земле широкие лестницы, задрапированные черным сукном. В полдень 10 марта 1725 года три пушечных выстрела известили Санкт — Петербург о начале погребальной церемонии. Мимо выстроившихся вдоль берега Невы полков гроб Петра снесли по лестнице на набережную, провезли к главной пристани, а оттуда по специально сооруженному на льду Невы помосту — в Петропавловскую крепость.
Многое в этой небывалой дотоле процессии представлялось потом глубоко символичным — более тридцати знамен несли за гробом Петра. Первыми же из них были: желтый штандарт российского флота, черное с золотым гербом императорское знамя и белый флаг Петра с изображенной на нем эмблемой — стальным резцом скульптора, вырубающим из камня еще незавершенную статую.
Он оставил после себя флот, созданный под его руководством, гигантскую империю от Балтики до Тихого океана и незавершенное до конца дело превращения своей страны в прекраснейшее создание рук человеческих, над которым еще предстояло беспрестанно трудиться многие столетия.
За восьмеркой покрытых черным бархатом лошадей, везущих гроб, шли члены семьи Петра и два «первейших сенатора».
Но порядок, которому следовали идущие за гробом, для всех участвовавших в церемонии говорил уже не о символике, запечатленной на знаменах, а о реальной расстановке сил при дворе.
Первой шла теперь уже вдовствующая императрица Екатерина Алексеевна. С обеих сторон ее поддерживали «ассистенты»: светлейший князь Александр Данилович Меншиков и великий канцлер граф Гаврила Иванович Головкин.
Следом за ними шли дочери Екатерины — семнадцатилетняя Анна и пятнадцатилетняя Елизавета Петровны, затем племянницы Петра — Мекленбургская герцогиня Екатерина Ивановна и царевна Прасковья Ивановна и после них родственники Петра по его матери Наталии Кирилловне Нарышкиной — Мария, Анна, Александр и Иван Нарышкины.
Вместе с ними шел и девятилетний внук покойного — Петр, сын казненного царевича Алексея. Мальчик после смерти отца остался круглым сиротой и брел в этой скорбной процессии рядом со своими двоюродными дедушками и бабушками.
Здесь же шел и жених дочери Петра, Анны, голштинский герцог Карл Фридрих.
Жизни почти всех этих людей оборвутся неожиданно быстро. Не пройдет и трех лет, как скончается сорокатрехлетняя императрица Екатерина I. За несколько дней до смерти она передаст престол Российской империи внуку Петра — Петру II, вот этому вот мальчику, сейчас плетущемуся в хвосте погребальной процессии.
Одиннадцатилетний император сошлет «полудержавного властелина» Меншикова за Полярный круг, в забытый богом Березов, где тот и умрет через два года.
Сам же помазанник не доживет и до пятнадцати лет, сраженный страшным для той эпохи недугом — оспой.
На год раньше Меншикова умрет двадцатилетняя дочь Петра I — Анна, через три года после нее — его племянница Прасковья Ивановна, еще через два года другая племянница — Екатерина.
Долгожителями окажутся лишь «великий канцлер» Головкин и дочь Петра — Елизавета.
Сей печальный мартиролог здесь приведен не просто так: наше повествование рассказывает о событиях года 1754‑го, а события года 1754‑го не могут быть поняты без освещения того, что произошло после смерти Петра I — основателя города и империи.
Впоследствии вы в этом убедитесь.
— Я сроду не врал, — обиделся и денщик. — А говорю то, что сам видел. — И, встав из–за стола, пошел из флигеля вон.
Миша, сидевший рядом с Ваней у самой двери, пошел следом за Акимом Прохоровичем.
— Вань, — позвал Миша, — пойдем с нами!
И мальчики вместе со старым солдатом вышли из людской.
— Нехорошо это, на ночь глядя, всякие страхи пе–реталдычивать, — проговорил Аким Прохорович сердито. — Да и разве о мертвом, Петре Алексеевиче надо вспоминать? Он живой–то гораздо интереснее был. И уж такое о нем рассказывали — заслушаешься.
— А ты скажи, скажи, Аким Прохорыч, — пристал к старику Миша и потянул денщика за рукав.
Старик улыбнулся и пошел к стоявшей неподалеку беседке. Удобно усевшись на скамеечке, и старик и оба мальчика посмотрели друг на друга, и все враз поняли, как хорошо, что ушли из темной и душной людской на вольную волю, под месяц и звезды.
